Домик мне сразу приглянулся, как только я его первый раз увидела. Любовь с первого взгляда. По-моему, так это называется. Да и домиком это назвать было сложно. Дом. Двухэтажный добротный сруб. Внутри тоже все продумано. Чисто и опрятно. Запах свежий. Деревом пахнет. Смолой сосновой и разнотравьем. И еще немного медом. За домом три улья стоят. Интересно, живут там пчелы или нет? И есть ли в ульях мед?

Мебель в доме тоже добротная стоит. И кровать широкая. На ней и буду спать. А на чердаке сундуки старые, набитые скарбом. Время будет – переберу. Да и стирку надо бы затеять. Перестирать все. Хорошо, что у бабы Маши стиральная машинка есть и вода в дом проведена.

У нее и на улице колодец есть. Даже два. Один колодец новый. Сруб еще свежим деревом пахнет. А второй – старый, из которого я в прошлые приезды водичку пила. Вода была вкусная и холодная, аж зубы ломило…

Ощущение такое, как будто только вчера здесь хозяйка властвовала и травы свои перебирала. Мне до сих пор кажется, что вот сейчас откроется входная дверь, и она появится в коридорчике. Добрая и милая баба Маша…

А набор лекарственных трав у нее приличный. На чердаке, как она заготовила, так все и висит. Пахнет мятой и зверобоем. Запахи счастливого детства. Интересно, что пыли в доме нет. И люди ничего из дома не утащили. А поживиться здесь есть чем: сундуки добром набиты под завязку. Даже ведра у колодцев стоят целехонькие. В любой другой хате давно деревенские бы пошуровали, погрели бы руки наворованным добром. Уперли бы все, что не приколочено, а что приколочено, отодрали бы и все равно украли. Значит, запугала их бабка Марья. Боятся ее, даже мертвую. А ну как восстанет из мертвых или отомстит с того света. Мучайся потом всю оставшуюся жизнь…

Дом стоит в лесу, среди вековых сосен. Но недалеко от реки. Красотища! Теперь можно будет с утра купаться ходить. Местные сюда не приходят. Они бабку Марью боялись. Думали, что она ведьма.

А она просто травница хорошая была. Какая же она ведьма, если крещена была по всем правилам, как положено. Пока замуж не вышла, в церковь ходила на воскресные службы. Не пропускала ни одной. И сюда попала по воле судьбы. Так Господь распорядился…

Николай.

Приехала я в город первым поездом. Рань несусветная. Спать охота. Таксисты сначала сумму большую заломили. А потом, когда узнали, куда я еду, вообще отказались везти. Только один вроде мялся. Я подумала, что он цену себе набивает. И решила поторговаться.

– Не поеду, не проси.

– Почему? Согласен же был.

– Не поеду.

– Ладно. Не надо до дома. До деревни довези.

– Нет.

– Почему? Я же оплачу двойной тариф, как ты сказал.

– Нет.

– Тройной.

– Нет.

– Почему?

– Туда, во-первых, ехать далеко и по колдобинам лесным. Машину разбить в два счета можно. Ремонт потом дороже обойдется, а моя ласточка и так на ладан дышит. Еще в лесу, не дай бог, застрянем…

Мужик сказал чистую правду. Его железный конь был почти трупом. Эксплуатировал его хозяин и в хвост и в гриву. Досталось бедняге в жизни работы немерено. Вот машина теперь и сыпалась на ходу. И мужик подумал: а вдруг он в лесу застрянет с этой девицей. А вдруг та тоже ведьма. Она же в доме ведьмы жить собирается неспроста. Значит, тоже колдовать станет. Знает он таких. Внешность ангельская, а внутри черти пляшут краковяк. Ну ее от греха подальше…

– А во-вторых?

– Она ведьма.

– Это юмор такой? Ведьма? Вы серьезно?

– Люди говорят.

– Ну вы, блин, даете! Верите в чушь всякую.

– Чушь не чушь. А народ зря болтать не станет.

На том разговор и закончился. Все как один отказались меня доставить в деревню. Правда, потом один отважился. Был он длинный и худой. С невыразительным лицом. Глазу не за что зацепиться. Да и выражение лица было такое унылое, как будто его прямо сейчас поведут на смертную казнь. И он с этой несправедливостью уже смирился. На мою просьбу он просто молча кивнул, указав на свою машину. И мы поехали. Прямо к дому он меня доставил, хотя я и не просила. Думала, что голый номер просить и объяснять ему что-то.

Надо же, машину свою не пожалел. Знал ведь, что по лесной дороге ехать придется. Довез прямо до дома. Я ему даже дорогу не показывала. Значит, бывал здесь. И не раз. Ехали всю дорогу молча. Вернее, я пыталась сначала с ним разговаривать, а он отмалчивался и только головой кивал. Я замолчала, когда поняла, что нет у него желания мне отвечать и вести со мной светскую беседу. Или он просто немой. И такое бывает. Таксист вещи помог перенести в дом. Кстати, тоже молча. Ну и ладно. Подумаешь! Тоже мне нашелся принц деревенский. Не хочет разговаривать и не надо. Обойдусь…

– Спасибо.

– Не за что, – ответил он мне.

Таксист меня сильно удивил. Значит, он не немой, как я сначала подумала.

– Почему они Марью Михайловну так боятся?

– Суеверные.

– И это в наш двадцать первый век?

– Бывает…

– Она травницей была. Никому зла не делала при жизни. Неужто боятся, что она им после смерти напакостит?

– Может быть.

– Это глупо.

– Мне-то ты что доказываешь?

– А ты почему повез? Машину свою не пожалел.

– Она мою мать с того света вытащила, когда все врачи руки опустили.

– Считаешь, что долг платежом красен?

– Да. Отплатил, как смог и когда смог.

– Спасибо тебе, добрый молодец!

– За что? Ты платишь, я везу.

– За добро твое и за то, что Марью Михайловну добрым словом помянул.

– За это не благодарят. Сказал правду, как есть…

– Понятно. Как звать тебя?

– Тебе зачем?

– Не бойся, я сглаз и порчу не навожу.

– Николай. И не боюсь я. Не верю я во всю эту хрень, – стал он передо мной хорохориться.

– А зря.

– Поеду я.

– Угу.

– Николай, Николай, сиди дома, не гуляй, – тихо пропела я вслед, когда машина исчезла за деревьями.

Нюрка.

Все в деревне звали ее Нюрка. По возрасту она многим годилась в матери, а некоторым даже в бабушки. Она и сама привыкла к такому имени. И не вспоминала, что имя у нее Анна. Красивое, благородное, даже аристократичное. Анна означает «милость», «благосклонность» и даже «храбрость».

Благосклонность Анна по молодости оказывала всем. Не только мужикам, но и женщинам пыталась угодить. Не ту благосклонность, что вы подумали, а простую и человеческую, без сексуального подтекста. Аннушка со всеми была вежливой и милой. Поэтому и звали ее все местные ласково – Аннушкой.

Она благополучно вышла замуж за местного красавца из своей деревни. Женихов за ней толпа бегала. Была она в молодости красивая, стройная, на косу богата. Но вот выбрала она себе в мужья Юрку этого и, как оказалось, прогадала. Зря на его красоту позарилась.

Юрка стал сильно пить. Детей у них не было. Муж ее этим постоянно попрекал. Скандалы закатывал, орал, что бесплодную замуж взял и всю жизнь она ему испортила. Да и свекровь масла в огонь подливала, не успокаивалась и требовала внуков. А откуда они возьмутся, если сынок ее пьет беспробудно?

Сначала муж начал гулять по бабам. Потом пить и ее бить. Колотил по чем зря. За все: что детей они не нарожали, что жизнь не удалась, что он пить начал. Да мало ли за что она могла отгрести. За просто так частенько она получала тумаков от мужа.

Через его побои лишилась она половины своих зубов. У них не город, стоматолога нет, да и не было никогда. А до города не наездишься. И денег на стоматолога у нее нет. Так и осталась она в свои двадцать с небольшим беззубой шамкающей теткой. А без зубов и кожа на лице стала обвисать катастрофически. И уже не тетка, а бабка вырисовывалась. И шамкать она начала: зубов-то почти не осталось. Пришлось отвыкать улыбаться. Если кому Аннушка улыбалась, то не открывала щербатого рта. Загадочно улыбалась, как сикстинская Мадонна. И разговаривать научилась, почти не открывая рта. Получалось, как будто сквозь зубы цедит. А работает она в сельмаге. Народ стал обижаться. Не станешь же всем рассказывать, что у тебя в личной жизни происходит…