Девушка действительно переживала не самые приятные минуты, когда во время их частых и длительных поездок просила его остановиться где-нибудь у лесочка. Она всегда сердилась, когда он с наигранным удивлением спрашивал, что случилось. Она знала, что ее стыдливость смешна и старомодна. Ей не раз приходилось убеждаться, что сослуживцы смеются над ее чувствительностью и умышленно провоцируют при любом удобном случае. И она уже заранее стыдилась того, что будет стыдиться. Очень часто ей страстно хотелось чувствовать себя в своем теле непринужденно, беззаботно и безбоязненно, как это получалось у большинства женщин вокруг. Она даже придумала для себя особое воспитательное убеждение: повторяла себе, что каждый человек при рождении получает одно из миллионов приготовленных для него тел, словно предназначенную для него одну из миллионов комнату в какой-то бесконечной гостинице; что тело поэтому случайно и безлично, как предоставленная в пользование готовая вещь. Но хотя она себя настойчиво в этом убеждала, чувствовать так никогда не получалось. Она сама в чрезвычайной степени была своим телом и потому ощущала его всегда со страхом и скованностью.

С такой же скованностью подходила она и к молодому человеку, с которым познакомилась год назад и с которым была счастлива, – может быть, именно потому, что он никогда не отделял ее тела от ее души и она могла жить с ним цельной. В этой нераздвоенности было счастье, но сразу же за счастьем – подозрения, которые томили ее: часто ей казалось, что другие женщины, – те, нестеснительные,– гораздо притягательнее и соблазнительные и что молодой человек, который не скрывал, что женщин этого типа хорошо знает, когда-нибудь бросит ее ради одной из них. (Он заявлял, что пресыщен такими женщинами на всю жизнь, но она знала, что он значительно моложе, чем думает о себе). Она хотела, чтобы он принадлежал ей безраздельно, а она так же безраздельно – ему, но часто ей казалось, что чем больше она пытается дать ему все, тем больше внутри его что-то сопротивляется, – именно то, что дает человеку любовь неглубокая, поверхностная, обыкновенный флирт. И она страдала оттого, что не могла преодолеть свою серьезность, не умела быть хотя бы немножко легкомысленной.

Но сейчас она не мучилась и ни о чем таком не думала. Ей было хорошо. Шел первый день их отпуска (двухнедельного отпуска, о котором она мечтала весь год), небо было голубым (весь год ей очень хотелось, чтоб небо было обязательно голубым), и он был с нею. От его вопроса она покраснела и молча отошла от автомобиля. Обошла заправочную станцию, одиноко стоявшую среди полей у обочины дороги. Метрах в ста дальше по дороге начинался лес. Она дошла до него, затерялась за кустиком, лелея в себе ощущение легкости и покоя. (Даже радость от присутствия любимого лучше всего пережить наедине с собой. Если бы его присутствие было непрерывным, то и радость присутствовала бы только в своем беспрерывном ускользании. Удержатьэто ощущение можно только в одиночестве).

Потом она вышла на шоссе. Отсюда ей была видна станция: бензовоз уже отъехал, и фелиция подвигалась к красной башенке колонки. Девушка пошла вперед по шоссе, изредка оглядываясь, не едет ли фелиция. Увидела ее, остановилась и замахала рукой так, как это делают незнакомые путники на дорогах. Фелиция притормозила и остановилась. Молодой человек наклонился, и, опуская стекло, улыбнулся:

– Вам куда, барышня?

– Вы в Быстрицу? – спросила она с кокетливой улыбкой.

– Садитесь, пожалуйста! – Молодой человек открыл дверцу, она села, и машина тронулась с места.

Молодой человек всегда радовался, когда его девушка была веселой. Это бывало нечасто: у нее была довольно трудная работа, много сверхурочных без отгулов, дома больная мать, и она очень уставала. Не отличаясь ни крепкими нервами, ни уверенностью в себе, она часто пребывала в тревожном напряжении. Поэтому он умел встречать каждое проявление ее веселости с нежной заботой покровителя. Улыбнувшись, он сказал:

– Мне сегодня повезло. Пять лет я вожу машину, а такую очаровательную попутчицу встречаю впервые.

Девушка была благодарна ему за такой комплимент, ей захотелось подольше ощутить теплоту его слов, и поэтому она сказала:

– А вы неплохо умеете лгать!

– Я похож на лжеца?

– Похоже, вам нравится обманывать женщин, – сказала девушка, и в ее словах непроизвольно прозвучали нотки прежней робости, потому что она действительно верила, что ее милый любит пофлиртовать.

Ревность девушки обычно сердила молодого человека, но сейчас он не принял ее близко к сердцу: ведь слова эти предназначались не ему, а незнакомому водителю. И он небрежно спросил:

– Вам это мешает?

– Если бы мы с вами встречались, мне бы это не нравилось, – сказала она, и слова эти прозвучали тонким воспитательным намеком молодому человеку. Но конец фразы уже относился к незнакомому водителю: – Я вас не знаю, так что меня это не трогает.

– В своем мужчине женщина всегда находит массу недостатков – гораздо больше, чем в чужом, – ответил он, и это был тонкий воспитательный намек девушке. – Но раз ничего нас не связывает, мы могли бы отлично понять друг друга.

Девушка намеренно обошла воспитательный подтекст и снова обратилась только к незнакомому мужчине за рулем:

– Что из того, когда мы сейчас разойдемся?

– Почему?

– Ведь в Быстрице я должна выйти.

– А если я выйду с вами?

При этих словах девушка посмотрела на него, убеждаясь, что он выглядит сейчас именно так, как она представляла его себе в мучительнейшие минуты ревности. Она ужаснулась, как он льстиво кокетничает с ней, незнакомой попутчицей, и особенно тому, как ему идет это. И она вызывающе резко ответила:

– И что же вы, простите, делали бы со мной?

– Ну, уж с такой красавицей я бы долго не размышлял, – галантно произнес молодой человек, и слова эти были адресованы не столько случайной попутчице, сколько его девушке.

Но девушке показалось, что она на этом комплименте поймала его, словно этим хитрым трюком заставила его признаться. На мгновение ею овладела злость, и она сказала:

– Не слишком ли вы самоуверенны?

Молодой человек взглянул на девушку: ее упрямое лицо, казалось, исказило судорогой. Он почувствовал жалость к ней и захотел снова увидеть ее прежний, обычный взгляд (он называл его детским, простым). Склонившись к ней, он обнял ее плечи и тихо произнес имя, которым обычно называл ее, тем самым желая прекратить игру.

Но девушка вывернулась из-под его руки и сказала:

– Не слишком ли вы торопитесь?

Отстраненный таким образом, молодой человек сказал:

– Извините, барышня, – и молча уставился на шоссе перед собой.

Жалкая ревность, однако, испарилась так же быстро, как и пришла. Ведь она понимала, что это всего лишь игра. Ей даже показалось немного смешным, как в ревнивой ярости она оттолкнула молодого человека. Не хотелось, чтоб он именно так и понял ее. К счастью, у женщин есть чудесная способность задним числом изменять смысл своих поступков. И она решила, что оттолкнула его не со злости, а лишь для продолжения игры, которая своей забавностью так подходит к первому дню отпуска.

И она снова стала случайной попутчицей, которая только что поставила на место назойливого водителя, но лишь для того, чтобы растянуть процесс овладевания и придать ему большей остроты. Повернувшись к водителю, она ласково сказала:

– Я не хотела вас обидеть.

– Извините, больше я вас не трону, – ответил молодой человек

Он был сердит на девушку, что она не послушалась его и отказалась вернуться к самой себе, когда ему этого захотелось; а так как девушка продолжала настаивать на своей маске, он перенес свою злость на чужую попутчицу, в роли которой она выступала, и внезапно изменил характер своей роли: оставив комплименты, которыми хотел польстить своей девушке, он стал твердым мужчиной, повернутым к женщине лишь грубой стороной своей мужественности: волей, иронией, самоуверенностью.