Поэтому он утверждает, что нужно всегда, постоянно, при каждой возможности вести широкий регистраж, то есть записывать в блокнот или в себе в память (сам Мартин полагается исключительно на память) имена женщин, которые нас заинтересовали и с которыми мы могли бы когда-нибудь контактировать.

Контактаж -более высокая ступень деятельности и означает, что с определенной женщиной мы вступаем в отношения, знакомимся с ней, открываем к ней доступ.

Кто любит тщеславно оглядываться на прошлое, тот придает особое значение именам женщин полюбленных. Но тот, кто смотрит вперед, в будущее, должен прежде всего позаботиться о длинном списке регистрированныхи контактированных.

Над контактажем стоит только единственная, последняя степень близости, и я с удовольствием подчеркиваю, отдавая должное Мартину, что те, кто стремится только к последней ступени, – всего лишь жалкие и примитивные мужики, напоминающие сельских футболистов, которые бездумно бросаются на ворота соперника, забывая, что к голу (и ко множеству последующих голов) ведет не опрометчивая охота стрелять, но прежде всего основательная и порядочная игра в поле.

– Рассчитываешь когда-нибудь приехать за ней в эти Траплицы?

– Кто знает… – ответил Мартин.

– Как бы то ни было, – снова сказал я, – день начался неплохо.

К лечебнице в Б. мы добрались в отличном настроении. Было около половины четвертого. По телефону с проходной вызвали нашу сестру. Через минуту она вышла в больничной шапочке и в белом халате. Я заметил румянец на ее щеках и посчитал это хорошим предзнаменованием.

Мартин произнес соответствующие слова, и девушка сообщила, что служба ее кончается в семь и чтобы мы ждали ее у лечебницы в это время.

– Со своей подругой вы уже договорились? – спросил Мартин, и девушка кивнула:

– Мы придем вдвоем.

– Хорошо, – сказал Мартин, – но мы же не можем ставить моего коллегу перед чем-то неведомым?

– Ну ладно, – сказала девушка, – можем на нее посмотреть. Божена в терапевтическом.

Когда мы неспешно пересекали больничный двор, я не очень уверенно спросил:

– Та толстая книга – она еще у вас?

Сестра кивнула: да, она у нее здесь, в больнице. У меня с души свалился камень, и я предложил сходить сначала за книгой.

Мартину, конечно, не очень понравилось, что я так откровенно отдаю предпочтение книге, а не женщине, которую мне хотят представить, но я все же настоял на своем.

Признаюсь, я очень переживал все эти дни, что труд о культуре этрусков оказался вне моего поля зрения. И только своей высокой самодисциплине я обязан тем, что вытерпел все это, не моргнув глазом, не желая ни при каких обстоятельствах портить Игру, являющуюся для меня ценностью, которую с молодых лет я учился почитать и подчинять ей все свои личные интересы и склонности.

Пока я растроганно встречался со своей книгой, Мартин продолжал беседовать с сестричкой и достиг уже того, что девушка пообещала договориться со знакомыми о квартире недалеко от Готерского пруда. Все мы были в высшей степени довольны и отправились наконец через больничный двор к небольшому зеленому строению, где находилось терапевтическое отделение.

Навстречу нам как раз шла какая-то медсестра вместе с доктором, смешным верзилой с торчащими ушамию. Он и привлек мое внимание, а наша сестра в эту минуту слегка меня толкнула; я усмехнулся. Когда они миновали нас, Мартин обернулся ко мне:

– Тебе повезло, парень! Такую прекрасную барышню ты вряд ли заслужил.

Стыдясь признаться, что в тот момент я смотрел на длинного доктора, я тоже высказался одобрительно. Впрочем, никакого лицемерия с моей стороны не было. Я доверяю вкусу Мартина больше, чем своему, поскольку знаю, что его вкус опирается на гораздо более высокий интерес, чем мой. Я стремлюсь быть объективным во всем – в том числе, в делах любовных, какие лишь по недоразумению считают царством произвола; поэтому я всегда отдаю предпочтение знатокам, а не дилетантам.

Кто– то может посчитать это ханжеством, но я, разведенный мужчина, который именно сейчас рассказывает об одной из своих авантюр (и ни в коем разе не исключительной), считаю себя дилетантом. Да, я дилетант. Можно сказать, что я играюво что-то, а Мартин живетэтим. Иногда мне кажется, что вся моя полигамная жизнь наполнена не чем иным, а только подражанием другим мужчинам. Не отрицаю, что подражаю с удовольствием. Но я не могу избавиться от ощущения, что в этом моем удовольствии остается все же нечто свободное, игровое и необязательное, вроде посещения картинных галерей или заморских краев и что нет в нем никакого подчинения безусловному императиву, который я чувствую в эротической жизни Мартина. Именно присутствие этого безусловного императива возвышает Мартина в моих глазах. Суждения о женщине, кажется мне, его устами высказывает сама Природа, сама Необходимость.

Когда мы вышли из лечебницы, Мартин заявил, что все идет отлично, и потом добавил:

– Вечером, конечно, нам надо поторопиться. Хочу быть дома в девять.

Я остолбенел:

– В девять? Это значит – выехать в восемь! Но тогда мы напрасно приезжали сюда! Ты ведь рассчитывал на всю ночь!

– Зачем нам транжирить время?

– Но какой смысл было ехать сюда ради одного часа! Чем ты собираешься заниматься с семи до восьми?

– Всем. Как ты заметил, насчет квартиры я постарался, так что все пойдет как по маслу. Лишь бы ты действовал достаточно решительно.

– Но зачем тебе, скажи, пожалуйста, быть дома в девять?

– Я обещал Иринке. Она привыкла по субботам перед сном играть в жолика.

– О боже… – вздохнул я.

– У Иринки вчера были неприятности в конторе, так что – оставлять ее без маленького субботнего удовольствия? Понимаешь, это лучшая из женщин в моей жизни. В конце концов, – добавил он, – разве тебе не будет приятно провести свободный вечер дома?

Я понял, что возражать бесполезно. Его заботу о спокойствии жены никогда ничем не остановить, а его вера в бесконечные эротические возможности каждого часа или минуты никогда ничем нельзя поколебать.

– Пошли, – сказал Мартин, – до семи еще три часа! Не будем терять время понапрасну!

Мы пошли по широкой дороге местного парка, которая служила здешним жителям центральным местом встреч, рассматривая девичьи пары, которые разгуливали рядом или сидели на лавках; качество девушек оставляло желать лучшего.

Мартин, правда, завел разговор с одной парой и даже договорился о свидании, но я знал, что это несерьезно. Это был так называемый тренировочный контактаж,к которому Мартин прибегал время от времени для поддержания формы.

Неудовлетворенные, мы вышли из парка на улицы, по-местечковому пустые и скучные.

– Пошли попьем, – предложил я Мартину.

Нам попался какой-то дом с вывеской Кафе. Мы вошли, но там оказалась столовая самообслуживания – облицованное кафелем помещение, от которого веяло холодом и неуютностью. Мы подошли к стойке, взяли у неприветливой продавщицы по стакану лимонада и сели за столик, выпачканный остатками соуса, что не располагало к долгому сидению.

– Не обращай на это внимание, – сказал Мартин. – Уродство в нашем мире выполняет свою позитивную функцию. Никто нигде не хочет задерживаться, повсюду люди спешат, и так поддерживается нужный темп жизни. Но мы не дадим себя спровоцировать. Можем здесь, под кровлей безобразного зала, спокойно поговорить. – Он выпил лимонад и спросил: – Ты уже контактировал с той медичкой?

– Разумеется, – ответил я.

– Ну и – как она? Расскажи подробнее!

Я стал описывать ему медичку. Большого труда это не составляло, потому что никакой медички не было. Да. Возможно, это не делает мне чести, но это так: медичку я выдумал.