– Упрямая! Хорошо! Будь по-твоему! Не пугайся и сохраняй тишину. Все вопросы потом. Ты увидишь своё прошлое воплощение и узнаешь, отчего огонь преследует тебя все эти годы.

Незнакомец протянул руку. Немного помявшись, я её решительно приняла.

– Будет лучше, если ты закроешь глаза, – прошептал приятный голос над самым ухом (и когда только мужчина сумел оказаться сзади…). Одной рукой он сжимал мою ладонь, другой приобнял за талию.

Я зажмурилась. До этой поры он не сделал мне ничего плохого. А если попытается – проснусь! Только кошмаров мне на сегодня и не хватало!

– «К чему такие сложности, если мы во сне, – шептал внутренний голос, – Мог бы просто раздвинуть стену, раз уж из этого помещения нет выхода…»

Не успела я толком представить, что могло ожидать нас снаружи, как отчётливо почувствовала, что ноги мои не ощущаю твёрдой поверхности. Открыв глаза, я с ужасом осознала, что падаю! Нет! Это было вовсе не падение, а полёт. Я летела. А за спиной слышались лёгкие взмахи крыльев. Понимая, что сейчас заору, я прикусила губу, почувствовав во рту вкус крови.

– Не бойся, – повторил крылатый принц, будто знал о моём страхе, – Это только сон. Ты же не раз летала во сне!

– «Ага! Летала…, – приставал внутренний голос, – Только это было в детстве. К тому же, каждый твой полёт заканчивался падением с кровати».

Я поняла, что ещё мгновение, и мне будет всё равно – потеряю сознание! Я боялась высоты гораздо больше, чем огня.

– Это в реальности ты боишься, – шептал принц, касаясь мочки уха тёплым дыханием. – Сейчас ты во сне, я рядом, так что пугаться совершенно нечего.

Его слова подействовали успокаивающе, словно валерианой напоили. Сердце моё перешло с галопа на обычный ровный ритм, а в голове прояснилось. Я стала с любопытством разглядывать окружающий пейзаж. По правде сказать, пейзаж был довольно однообразным – сплошные оранжево-красные всполохи да разводы, однако, лететь было приятно. Ощущение невесомости слегка будоражило сознание. Крепкие руки незнакомца сжимали талию, а ветер ласково раздувал волосы, словно играя с ними.

– Мы что, летим сквозь огонь? – прошептала я, помня наставления незнакомца.

– Тебя это смущает? – послышалось за спиной, – Не бойся огня, он – твой защитник.

Впереди показался голубоватый просвет, мы стремительно влетели в него и… Я перестала существовать!

Нет! Не так! У меня больше не было тела! Ни рук! Ни ног! Ни, даже, головы!

Ни-че-го!

Однако, разум мой был ясен, как никогда!

– «Я стала призраком? Тенью»? – завопил внутренний голос.

– Конечно – нет, – пояснил кто-то невидимый справа от меня, – Мы прошли сквозь время и пространство. А, так как здесь уже существуем другая «ты» и другой «я», мы не можем принять телесную оболочку. Но, обещаю, ты всё увидишь, услышишь и почувствуешь. И поймёшь! К этому я тоже приложу все старания. А когда всё закончится, мы вернёмся в свои тела.

– Это – всего лишь сон! Только сон! Здесь возможно всё! – успокаивала я внутренний голос, – Утром я проснусь в своей кровати и буду со смехом вспоминать ночные переживания!

Маленький скит в десяток домишек затерялся в ленточном бору неподалёку от быстрой горной речки. В одном из таких домишек с двускатной крышей, вросшем в землю по самые окна, за столом трапезничали седая старуха и худосочная девчонка лет десяти-двенадцати. Закончив есть и вскочив из-за стола, девочка нечаянно задела локтем глиняную кринку с квасом, отчего та, покачнувшись, грохнулась об пол, расплескав содержимое и разлетевшись по полу крупными осколками. Ойкнув, девчонка присела под стол, зажав рукой кровоточащую царапину на ноге.

Иванка выглядела младше своих годков. Худая и чересчур костлявая, она, однако, была жилистой и выносливой. А как не быть, когда матери нет, батя в поле целыми днями, а большуха всю работу по дому младшенькой поручает, поскольку сноха, да старшие чада при деле. Бабка Агафья была вовсе не злой и часто жалела Иванку, но и спуску ей не давала, могла и отчихвостить, и вдоль спины огреть при необходимости.

– Недотёпа безрукая, – ворчала старуха, собирая осколки разбитой непоседой кринки и грозя девчонке батогом, – Неумеха! Одна убыль от тобе! Така же бестолкова, шо твоя приблудна мать: явилась невесть откудова и пропала незнамо куды! И кто токма таку замуж возьмёт!

– А я и не хочу замуж, – виновато бормотала девчонка, потирая ушибленную ногу. Матери Иванка не помнила, оттого на слова большухи внимания не обращала.

– Ишь, ты! Не хотит вона, – вздыхала Аганя, – Так и будешь у бати на горбу сидеть! И чаво ж ты така худюща, ведь ешь за троих, да видно – не в коня корм! Поди с глаз моих!

Иванка тотчас же выполнила наказ, сбежав за ворота. У кромки леса она нашла крупный лопух. С трудом оторвав крепкий лист, поплевав на него, приложила к кровоточащей ноге и уселась под берёзу. Девочка знала, что бабушка вскоре передумает и станет её кликать, потому далеко от ворот не уходила. Как и ожидалось, не успела тень от солнца сдвинуться, как от дома загремел зычный голос Агани:

– Эй! Иванка, подь сюды! На реку сбегай, вода кончатся.

Девочка выскочила из укрытия и бросилась к воротам: ослушаться бабушку было чревато. Коренастая Ганя протянула крепкую бадью, приговаривая:

– Бери воду супротив течения, полы мыть станем.

Кивнув, Иванка быстро засеменила к реке, слегка раскачивая кадушку при ходьбе. В ските имелся колодец, но воду из него брали только для приготовления пищи и обрядов, а для стирки и мытья приносили из реки. Скит располагался в укромном месте, среди вековых сосен и ельника, так что идти к речке приходилось по тропе через лес. Чуть поодаль находились пашни и заливной луг, на котором братья Иванки пасли коз. На дворе конец мая, но солнце уже по-летнему припекало. Вдоль леса распустились цветы: трепетали на ветру беленькие колокольчики первоцветов, медленно покачивали синими и сиреневыми соцветиями медуницы, под ельником появились кукушкины слёзки с острыми синеватыми лепестками в белую полоску. Запах влажного весеннего леса кружил голову. Иванка старалась не наступать на прошлогодние шишки, чтобы не поранить босые ноги. Тёмно-русые косы, связанные сзади одним бантом из выбеленного льна, упруго бились о спину. В некоторых местах, чтобы перебраться через оставшиеся на тропе лужи, приходилось подбирать подол сарафана и придерживать его свободной рукой. Вскоре лес расступился, обнажив каменистый берег и убегающую вниз тропинку. Бурная река была не слишком широкой, однако – быстрой, а местами и глубокой. Вода в ней студёная, оттого, что исток размещался высоко в горах. Отражение этих гор, словно зависших между небом и землёй, в ясную погоду можно было увидеть в воде.

Отмахиваясь, от назойливой мошкары, девочка быстро сбежала к реке. Перепрыгивая с камня на камень, она искала место ближе к середине, там, где вода самая чистая. Для пола сгодилась бы и мутная, однако, набедокурив с утра, девчонка хотела загладить вину. Бадья быстро наполнялась студёной водой, становясь тяжёлой. Не рассчитав сил, Иванка потянула её на себя и… нога соскользнула с мокрого валуна… Оступившись, девочка выпустила бадью. С треском ударяясь о камни, та быстро поплыла вниз по течению.

– Стой! Стой! Эх, беда-беда!

Иванка пыталась выловить потерю, прыгая с камня на камень. Безуспешно. Понимая, что бадью не вернёшь, девочка разревелась. Плакала она редко, даже когда тятя наказывал, а он умел это делать с толком и расстановкой. Иванка не боялась боли, привыкла… Опасалась она только осуждения Агафьи, да насмешек сродных братьев. Эти бузуны вновь начнут дразнить её приблудой, да над матерью смеяться. Оттого и старалась девчонка держаться особняком, подальше от дома, поближе к лесу. Вернувшись на берег, Иванка села на камень и стала хлюпать носом, размазывая грязь по впалым щекам. Она даже не представляла, как вернётся домой после такого. И без воды, и без бадьи…

Долговязый мальчишка выбрался на берег чуть ниже по течению, стянул через голову мокрую рубаху и, с силой отжав, напялил вновь. На его груди девочка разглядела необычный крестик. Поставив бадью на камень у своих ног, он произнёс с хрипотцой: