Дверь открылась, вошла Фиби — сначала радостная, потом озадаченная, потому что он говорил по телефону. Соломон улыбнулся и жестом предложил ей сесть рядом с ним. В комнате была только узкая кровать, но ему повезло, что в общежитии ему досталась отдельная комната. Он приложил палец к губам, и Фиби так же жестом спросила, не должна ли она уйти. Он покачал головой, он не хотел, чтобы она уходила.

— Отмени встречу и помоги мне уснуть, — сказала Хана. — Если бы ты был здесь, ты бы трахнул меня, и я бы заснула. Мы никогда не спали на одной кровати. Теперь тебе двадцать, ты взрослый. Я хочу сосать твой член.

— Что мне сделать, Хана? Чем я могу тебе помочь?

— Спой мне. Знаешь, ту песню о солнечном свете. Мне нравится эта детская песня о солнечном свете.

— Я спою, если ты дашь мне номер телефона.

— Пообещай, что не отдашь его моей матери.

— Хорошо. — Соломон записал цифры на задней стороне учебника по макроэкономике. — Я собираюсь повесить трубку, и перезвоню тебе через несколько секунд, хорошо?

— Ладно, — сказала она вяло, за время разговора она допила вторую бутылку и чувствовала тяжесть. — Позвони мне. Я хочу услышать, как ты поешь.

Когда он повесил трубку, Фиби спросила:

— Эй, что происходит?

— Одну минуту. Я объясню.

Он позвонил отцу.

— Папа, это номер Ханы. Думаю, она действительно больна. Ты сможешь узнать, где она, по номеру? Я сейчас должен перезвонить ей. Она пьяная или под наркотиком.

Соломон набрал номер. Он принадлежал китайскому ресторану в Роппонги. Фиби сняла пальто, разделась и легла в постель. Ее темные волосы легли на бледные ключицы.

— Кто это был?

— Хана. Дочь моей мачехи.

— Та, которая работает проституткой?

— Она не проститутка.

Зазвонил телефон, и Соломон схватил трубку. Это звонила Ецуко.

— Соломон, это телефон китайского ресторана.

— Да, извините. Но я говорил с ней, Ецуко. Она была очень пьяна. Она сказала, что сейчас работает в другом клубе.

— Мы так и не смогли найти ее. Из двух других мест ее уволили. Каждый раз ее увольняют за то, что она слишком много пьет.

— Хана сказала, что не может спать. Я думаю, она принимает наркотики. Я слышал, что девушки в клубах мешают их с алкоголем.

— Ложись спать, Соломон, у тебя ведь ночь. Мосасу сказал, что у тебя все хорошо в университете. Мы гордимся тобой, — сказала она. — Спокойной ночи, Соломон-тян.

Фиби улыбнулась и покачала головой.

— Я не могу ее спасти, — сказал ей Соломон.

— Ты попытался и потерпел неудачу, потому что она не хочет твоей помощи. Она хочет умереть.

— Как такое возможно?

— Да, Соломон, она хочет умереть. — Фиби наклонилась и поцеловала его в губы. — В этом мире много молодых женщин с проблемами. Мы не можем спасти их всех.

Хана больше не звонила ему. Через несколько месяцев Ецуко узнала, что она работала в бане, где купала мужчин. Детектив рассказал ей, во сколько заканчивается ее смена, и Ецуко ждала перед зданием. Вышло несколько девушек, и Хана последней. Лицо ее стало сухим и худым. Она не использовала макияж, и одежда ее не выглядела чистой.

— Хана, — сказала Ецуко.

Хана увидела ее и перешла на другую сторону.

— Оставь меня в покое.

— Хана, о, пожалуйста, Хана.

— Уходи.

— Хана, давай начнем все сначала. Прости меня.

— Нет.

— Тебе не обязательно работать здесь. У меня есть деньги.

— Я не хочу твоих денег. Я не хочу денег от патинко. Я могу сама заработать.

— Где ты живешь? Можем мы пойти к тебе и поговорить?

— Нет.

Ецуко стояла там, полагая, что если она будет просто слушать, то, возможно, дочь смягчится и ее удастся спасти.

Хана опустила большую сумку-мешок с плеча, и две бутылки вина, завернутые в полотенце, приглушенно звякнули. Она плакала, опустив руки вдоль тела, и Ецуко опустилась на колени и обняла ноги дочери, отказываясь отпустить ее.

16

Токио, 1989 год

Соломон был рад вернуться домой. Работа в компании «Тревис Бразерс» шла лучше, чем ожидалось. Плата оказалась выше, чем он рассчитывал, и он пользовался многочисленными преимуществами как экспат. Он снял достойную однокомнатную квартиру в Минами-Асабу, которую даже Фиби не считала слишком ужасной. Компания выступила гарантом аренды, так как юридически Соломон в Японии оставался иностранцем.

После некоторых уговоров Фиби решила поехать с ним в Токио. Они подумывали о женитьбе, и переезд в Японию являлся первым шагом. Соломон работал в японском филиале британского инвестиционного банка вместе с британцами, американцами, австралийцами и даже несколькими южноафриканцами, а японцев в штате насчитывалось совсем немного. Соломон был и местным, и иностранцем, с полезными знаниями о стране. Но Фиби не чувствовала себя комфортно. Она проводила дни дома за чтением или блуждала по Токио, не очень понимая, вообще почему она здесь, а Соломон редко бывал дома. Она не могла получить рабочую визу, поскольку они не были женаты. Ее возмущал неопределенный статус корейцев в Японии. Почему уроженцы Японии, Мосасу и Соломон, вынуждены были взять южнокорейские паспорта? Это выглядело безумием.

Когда она рассказала своим друзьям в Нью-Йорке об этой любопытной исторической аномалии и повсеместной этнической предвзятости, они не верили, что дружелюбные, хорошо воспитанные японцы могли считать представителей другой нации по определению преступными, ленивыми, грязными или агрессивными. «Все знают, что корейцы не ладят с японцами», — говорили ее друзья, как будто речь шла о взаимном недоверии. Вскоре Фиби перестала обсуждать с ними эту тему.

После трех месяцев жизни в Токио и прочтения несколько книг по истории она пришла к выводу, что японцы никогда не изменят своего отношения к корейцам.

— Правительство по-прежнему отказывается признать свои военные преступления! — восклицала она, и Соломон внезапно обнаружил, что защищает Японию. Они планировали посетить Сеул, когда сезон сделок пройдет и работы станет поменьше. Он надеялся, что Сеул будет чем-то вроде нейтральной территории для них, как для корейских иммигрантов из разных стран. Фиби говорила очень хорошо по-корейски, гораздо лучше, чем он. Соломон с отцом несколько раз посещал Южную Корею, и там их принимали за японцев. Это не походило на возвращение домой, однако увидеть страну оказалось интересно.

Соломон любил Фиби. Они жили вместе со второго курса. Он не мог представить жизнь без нее, и все же ее дискомфорт заставил его понять, насколько они разные. Они были корейцами, но выросли в совершенно разных условиях. Напряжение сказывалось, они не занимались сексом уже две недели. А что будет, когда они вступят в брак? Будет ли хуже? Соломон думал об этом, отправляясь на игру.

Это была его четвертая покерная ночь с коллегами. Соломона и еще одного младшего сотрудника, Луи, парня из Парижа, пригласили особо, а остальные игроки принадлежали к числу управляющих и исполнительных директоров компании. Только мужчины, никаких девушек. Соломон был блестящим игроком в покер. После третьей игры он получил выигрыш в 350000 иен. Остальных это раздражало, но он подумал, что имеет право на победу.

Однако в этот вечер он планировал вернуть часть денег. Не стоило всегда брать верх. Игроки собирались в подвале клуба в Роппонги. Владелец был другом Кадзу-сан, начальника Соломона и самого старшего из директоров «Трэвис», и он позволил им использовать комнату с условием, что они заказывали много еды и выпивки. Шесть игроков разделили банк в 300000 иен. Соломон держался в безопасной зоне: он ничего не выиграл и ничего не потерял.

— Эй, Солли, — сказал Кадзу, — что происходит? Удача оставила тебя, приятель?

Кадзу был японским гражданином, получившим образование в Калифорнии и Техасе, и, несмотря на сшитые на заказ костюмы и изысканный токийский диалект, его английская речь выглядела чисто американской. В родословной его отметилось множество аристократов, а его мать происходила из числа родственников последних сёгунов, но семья потеряла титулы после войны. Пять из шести важнейших банковских сделок в прошлом году произошли исключительно благодаря Кадзу. Именно он пригласил Соломона в игру. Старшие участники поворчали про ребенка, но Кадзу остановил их.