— Пастор шутит? — Фатсо пришел в восторг.

Исэк сделал глоток чая.

— Было бы лучше, если бы у меня была жена для новой жизни в Осаке.

— Оставьте свой чай. Давайте нальем этому жениху настоящий напиток! — воскликнул Компо.

Братья громко захохотали, и пастор тоже засмеялся вместе с ними.

В маленьком доме женщины слышали все, что говорили мужчины. От мысли о женитьбе пастора шея Тукхи покраснела, и ее сестра фыркнула, назвав ее сумасшедшей. На кухне Сонджа разгрузила подносы; она присела перед большим латунным тазом и принялась мыть посуду.

9

Закончив уборку на кухне, Сонджа пожелала матери спокойной ночи и ушла в импровизированную спальню, которую делила с девочками-служанками. Обычно Сонджа ложилась спать одновременно с другими, но в последний месяц она сильно уставала. Просыпаться тоже было нелегко: как будто невидимая тяжесть придавливала ее к постели. Сонджа быстро разделась в холодной комнате и скользнула под толстое одеяло. Она опустила голову на подушку в форме ромба. Хансо больше не было в Пусане. Утром после того, как она оставила его на пляже, она попросила мать пойти на рынок вместо нее, заявив, что ее тошнит. Целую неделю она не ходила на рынок. Когда Сонджа наконец вернулась к покупке еды для дома, Хансо уже уехал. Каждое утро, приходя на рынок, она взглядом искала его, но тщетно.

Тепло от пола подогревало поддон; глаза Сонджи закрылись. Она еще не чувствовала ребенка, но ее тело менялось. Обострившееся обоняние было самым заметным и тяжело переносимым из этих новых свойств. Прогулка по рыбным рядам стала мучительной, худшим был запах крабов и креветок. Ноги опухали. Каким будет ребенок? Сонджа хотела бы поговорить об этом, но не знала, с кем и как. После того как она призналась матери, они не возвращались к теме беременности. Глубокая складка пролегла вдоль рта Чанджин, придав ее лицу вечно хмурое выражение. В течение дня Сонджа работала, как обычно, но ночью, прежде чем уснуть, задавалась вопросом: думал ли Ко Хансо о ней и о своем ребенке? Если бы она согласилась остаться его любовницей и ждала, когда он посетит ее, она могла бы его удержать. Однако даже в ее нынешней слабости такое решение казалось ей неуместным. Она не могла представить, как стала бы делить его с другой женщиной.

Почему она предположила, что у человека его возраста и положения нет жены и детей? Сама мысль, что он захочет жениться на невежественной крестьянке, была абсурдной. Богатые люди имели жен и любовниц, иногда они даже жили под одной крышей. Ее искалеченный отец любил ее мать, которая выросла в невероятно бедной семье. Гостям пансиона предоставляли лучшее питание, они завтракали и ужинали все вместе за общим низким обеденным столом. Ее отец мог бы столоваться с ними, но не хотел. Он проверял, чтобы у ее матери мяса и рыбы на тарелке лежало не меньше, чем у него, а потом усаживался есть отдельно. Летом, после долгого дня, он приносил и нарезал арбуз, потому что его любила жена. Зимой он покупал вату для утепления ее куртки. «У тебя самый добрый отец на земле», — часто говорила ее мать, и Сонджа гордилась этим, как ребенок из богатой семьи мог бы гордиться многочисленными мешками риса и грудами золотых колец.

Тем не менее она не могла перестать думать о Хансо. Иногда она представляла себе, что, если снова пойдет к пляжу, он будет ждать ее там, на крутой скале над чистой водой, раскрытая газета в его руках трепещет на ветру. Он снимет узел белья с ее головы, аккуратно потянет ее за косу и скажет: «Моя девочка, где ты была? Я бы ждал тебя до самого утра». На прошлой неделе она так сильно почувствовала его зов, что нашла себе оправдание и побежала к бухте: конечно, понапрасну.

Он заботился о ней, это было правдой. Он не лгал, думала она, но не находила в этом утешения. Сонджа внезапно открыла глаза, когда услышала, как смеются девочки на кухне. Она отодвинулась от двери и положила руку на щеку, подражая его ласке. Почему она сама никогда не трогала его? Теперь ей ужасно хотелось коснуться его лица — чтобы пальцы запомнили его очертания.

Утром Исэк надел темно-синий шерстяной свитер поверх самой теплой майки и рубашки и сел на полу в передней комнате, используя низкий обеденный стол для чтения. Жильцы уже ушли на работу, дома было тихо. Библия Исэка лежала перед ним, но он все не начинал, потому что не мог сосредоточиться. Чанджин склонилась к жаровне, заполненной горячими углями. Исэк хотел поговорить с ней, но робел, ждал удобного момента.

— Вам достаточно тепло? Я поставлю жаровню здесь. — Чанджин встала на колени и подвинула жаровню туда, где он сидел.

— Позвольте вам помочь, — сказал Исэк, вставая.

— Нет, оставайтесь на месте. — Она привыкла передвигать жаровню поближе к Хуни.

Когда она подошла ближе, он оглянулся, чтобы посмотреть, слышат ли остальные.

— Аджумони, — прошептал Исэк, — вы думаете, она согласится принять меня как мужа? Я могу спросить ее?

Глаза Чанджин расширились, и она с шумом уронила кочергу, но быстро подхватила ее и положила на место осторожно, словно исправляя небрежность. Она села рядом с Исэком, ближе, чем когда-либо сидела рядом с другим мужчиной, кроме мужа и отца.

— С вами все в порядке? — спросил он.

— Зачем? Зачем вам это делать?

— С женой моя жизнь в Осаке сложится лучше. Я уже написал брату. Они с женой хорошо примут ее.

— А ваши родители?

— Они годами хотели, чтобы я женился. А я всегда говорил «нет».

— Почему?

— Потому что я всегда болел. Сейчас я чувствую себя хорошо, но невозможно угадать, не умру ли внезапно. Сонджа поймет это.

— Но вы знаете, она…

— Да. И вполне вероятно, что я сделаю ее молодой вдовой. А вы понимаете, что это нелегко, но я буду отцом. Пока жив.

Чанджин ничего не сказала; она сама была молодой вдовой. Ее муж с честью преодолел много трудностей. Он был особенным. Она так скучала по нему — и сейчас он тоже нашел бы правильное решение.

— Возможно, она намерена остаться здесь с вами. Но лучше ли это для нее и ребенка?

— Нет-нет. Конечно, было бы намного лучше, если бы она ушла, — ответила Чанджин, твердо зная, как обстоят дела. — Ребенку тут плохо пришлось бы. Вы спасете жизнь моей дочери. Если вы возьмете на себя заботу о ней, я буду всей жизнью вам обязана. — Она низко поклонилась, ее голова почти касалась желтого пола, на глазах выступили слезы.

— Нет, вы не должны так говорить. Вы и ваша дочь были добры ко мне, как ангелы.

— Я немедленно поговорю с ней, господин. Она будет благодарна.

Исэк замолчал. Ему хотелось быть уверенным, что он все делает правильно.

— Простите, но мне нужно другое, — сказал он, испытывая смущение. — Я хотел бы спросить ее о чувствах. Я хотел бы знать, сможет ли она когда-нибудь полюбить меня. — Исэку было стыдно, потому что ему пришло в голову, что, как обычный человек, он хотел жену, которая бы его любила, а не просто испытывала благодарность.

— Тогда вам надо поговорить с ней.

Исэк прошептал:

— Для нее это не слишком хорошая сделка. Я могу снова заболеть. Но я постараюсь стать достойным мужем. И я бы хотел ребенка. Я буду считать его своим. — Исэк чувствовал себя счастливым, думая о том, что сможет прожить достаточно долго, чтобы вырастить ребенка.

— Пожалуйста, сходите с ней завтра на прогулку. Вы сможете поговорить обо всем.

Мать рассказала Сондже о намерениях Пэк Исэка, и та приготовилась принять его предложение. Если Пэк Исэк женится на ней, это поможет ее матери, пансиону, ей самой и ребенку. Почтенный человек из хорошей семьи даст ребенку свое имя. Сонджа не могла постичь его мотивы. Мать пыталась объяснить, но получалось не слишком хорошо. Они сделали для него то, что сделали бы для любого жильца, а он вовремя платил. Возможно, ему нужна хозяйка, которая станет вести дом? Но он старался сам справляться с обыденными делами. Когда чувствовал себя лучше, относил подносы после еды к порогу кухни, по утрам собирал постель и складывал вещи. Он больше заботился о себе, чем любой из постояльцев.