Но проблема в том, что это всего лишь никчемная попытка уйти от горькой правды – он ничтожество. Сыворотка дала ему силы, но суть осталась старой – слабый, ни к чему не способный.

Если бы он тогда не связался с Картер, а плюнул на все и сам занялся поисками Барнса, из того бы не сделали Призрака. Да, он был сильно ранен и едва выжил в той короткой схватке с Кецилием, но ведь и тот пострадал не меньше.

Меньше надо было верить.

А в этот раз… да не вмешайся Сантим, и Баки бы навсегда остался беспамятным рабом. А ведь можно было бы потратить оставшееся у него время не на самоубийство, а на нахождение единственного друга.

Не только ничтожество, но и предатель. Прикрывший собственный испуг перед безумием тем, что защищает от себя гражданских.

– Охолони! – Капитан Гидра вмешался в его размышления. – Не увлекайся самобичеванием, это удел недалеких. Сначала надо защитить здешнего Баки, а потом разберешься с собственным ничтожеством, величием и прочей ерундой.

Гидра был прав, хоть сама мысль о том, что его предательская версия, ставшая на сторону зла, права, была не очень приятна.

– Не называй меня “Гидрой”, – мирно попросил его собеседник. – Если тебе не нравится обращаться по нашему общему имени, используй мое прозвище – Айс. Прояви нашу легендарную вежливость.

– Хорошо…, Айс, – согласился он. И, переламывая себя, добавил: – Мне понадобится твоя помощь.

– Конечно, Стив. Ради Баки, даже не моего, я готов помогать хоть дьяволу. Кстати, Броку он тоже дорог – глядя на него, я ощущаю где находится наш друг. А это возможно только если есть кровная или сильная эмоциональная связь.

Сознания Стива и Айса соприкоснулись, и первый ощутил как вдали едва тлеет уголек, который он бы не перепутал ни с чем другим. Его Баки и впрямь жив.

– Ты… Айс, ты знал об этом раньше? – от Капитана Гидры он ждал любой подлости, но подобная была бы вообще за гранью всякого зла.

– Поменьше вороти нос, и я смогу быть более полезен, – сарказм Айса можно было резать ножом.

– Не юли! – гневное.

– Напомню, что ты меня не пускал “наружу” до сего дня. Без прямого контакта с тобой, я очень плохо различаю происходящее вокруг тебя. Это как смотреть через заросшее грязью стекло. Даже сегодня я подсказать тебе про родственниц Брока смог лишь потому, что дестабилизация дала мне больше возможностей. – Помолчав, Айс добавил: – Увидь я Баки раньше, заставил бы тебя его найти. И не позволил до того даже думать о суициде. Даже сто тысяч гражданских не стоят одного его волоса.

Стив предпочел промолчать. Просто потому, что последнее рассуждение казалось ему чудовищным, но и возразить против него ему было нечего.

========== Ложь ведьмы ==========

Она не слишком любила вспоминать об этой стороне себя.

Но порой сия сторона давала неоценимую возможность завершить миссию без провала и остаться живой. Или, как сейчас, без нее не получилось бы вообще ничего.

Лепестки календулы, выращенной на могильной земле, рыжей спиралью текли вокруг ведьмы. Иногда один-два лепестка вспыхивали или просто рассыпались серым прахом, обозначая, что еще один защитный заговор приказал не следовать его примеру, то бишь, жить долго.

И не лезть в логово к тому, кто способен его так защитить.

Но не лезть нельзя. Фьюри, конечно, тот еще мудак, но, если его подозрения верны, то информация им нужна была еще позавчера. Это понимает Коулсон, это же понимает и она сама.

***

Череп на плече тихонько поскуливает. Ему нехорошо. Календула догорела почти вся, пришлось выпустить вторую спираль. На этот раз усилив ее парой веточек тимьяна, освященного во славу Кощея.

Этот древний дух за свою пакостность не был позван войти в древний славянский пантеон, но зато выжил там, где сгинули удостоенные божественных титулов. И его благословение – страшная штука. Полезная в таких делах, как сегодня.

Вокруг темнота, слабо разгоняемая зеленоватыми огоньками в глазах черепа. Вокруг ничего, лишь черная вода местами покрывает абсолютно сухую землю, не впитываясь в нее.

Из всех ведьминских путей, которыми она ходила за свою насыщенную жизнь, этот не самый плохой. Иногда приходилось пробираться такими гиблыми болотами, что женщина после миссий сама не понимала, как не утонула в этой мерзости.

Но здесь есть нечто, что пугает ее даже больше, чем выгорающая уже вторая спираль календулы – если бы не тимьян, она бы наверняка уже закончилась.

Нечто призрачное, неуловимое, оставляющее после себя сухость во рту и терпкую горечь. То, что так пугающе напоминает ей ее единственный “разговор” с Кощеем.

– Грибницу нельзя убить до конца, да, Яга? – абсолютно черные глаза смеются, хотя лицо мужчины остается привычно серьезным. – И ты вновь выпускаешь такие соблазнительные грибочки в мир, – он говорит с той, кого видит за ней. А потом обращается уже к ней самой: – Обращайся, грибочек. Будет обидно, если тебя сожрут раньше, чем встретимся вновь, – металлический коготь касается ее лба и он беззвучно смеется, будто ее испуг его безмерно веселит.

В ее рту сухо и горько, колени дрожат от ощущения невыразимого ужаса, который навевает воплотившееся в человеке древнее чудовище.

А он разворачивается и, не меняясь в лице, обхватывает затылок стоящей рядом с ней девочки, после чего сжимает когтистую металлическую руку. Сминает кости и подносит окровавленную руку ко рту, пробуя приставший к когтю кусочек мозга.

– Пресная, – равнодушный приговор. И он движется дальше, поднимая подбородок следующей “ученицы”. У той дрожат губы, но она держится, понимая, что ее единственный шанс выжить – остаться стойкой.

Кем бы ни был, Стив Роджерс, он явно не просто человек с модифицированным телом. Люди ощущаются ведьмами иначе. Сладкая кровь, теплое мясо, сполохи страстей. Сухая горечь потустороннего Зла не свойственна даже ужаснейшим из них. Она проверяла это на худших маньяках. И еще на Халке.

***

Она не стала ускорять шаг, когда непривычно длинный ведьминский путь подошел к концу и открылся неярким светом выхода.

Наоборот, достала ступку и пестик, бросила в них подготовленные ингредиенты и растолкла.

Пошептала нужные слова и села на сухую землю по-турецки, удерживая задымившуюся ступку перед собой. Из дыма соткался ворон, который сделал круг над головой хозяйки и улетел к выходу. А она закрыла глаза, сосредоточившись на том, что происходит с ее питомцем.

***

Ворон не стал рисковать.

Распался дымом и потек по открывшейся ему комнате. Несколько перьев обернулись мухами и принялись рассматривать наиболее интересные места.

Дым-ворон сразу отметил пылающую пожаром боли стену. Здесь явно зверски убивали и не один раз. Отсветом этого пожара тлели ножи, красиво разложенные на подносах. Убийца предпочитал своих жертв именно резать.

В одном из углов лежат одеяло и плед. Над ними реют призраки кошмаров:

Голубые глаза девушки залиты слезами, она не может кричать, но его усовершенствованный сывороткой слух разбирает бьющееся в ее перебитой гортани “я беременна! мой малыш!”. А он режет, режет, не может не резать, ибо таков приказ, который нельзя не исполнить. Баки проклянет его, когда узнает во что он превратился…

*

Этот седовласый мужчина похож на Баки, если бы тот постарел. Ужас пронзает при мысли, что это и есть Баки, только состаренный богом проклятой магией. Его руки дрожат, когда он втыкает в старика нож, и лишь спокойный голос Хирурга в голове удерживает от бессильного безумного воя:

– У каждого человека абсолютно индивидуальные уши. Посмотри, у него они сильно отличаются от тех, что ты видел у Барнса.

*

Золотой диск бьет по руке и та обвисает, выпуская ладонь Баки. А потом по спине бьет такой же золотой кнут, испещренный пылающими письменами. Но причиненная им немыслимая, обжигающая боль ничто, по сравнению с той болью, что разрывает сердце последним вскриком упавшего в холод и смерть друга.

Ворон едва вырвался из этого призрачного омута боли, сосредоточенного исключительно на одном человеке. Часть его дыма слезами-сажей осела на покрывало.