– Я же говорила тебе, что за мной кто-то следит! А ты мне все: «Не выдумывай! Не выдумывай!» – повернулась Настя к Григорию, вошедшему на кухню с бутылкой водки.

– Ну, кто ж знал-то! – Григорий развел руками. – Думал, какие ни то бабские страхи.

– А это у тебя откуда? – удивилась Настя, увидев бутылку водки.

– Откуда, откуда? Оттуда! – засмеялся Григорий.

– И где только прятал? Вроде все нышпарки твои проверяла.

– Так тебе все и расскажи! Не чай же нам с Тимохой за встречу пить. Ты давай-ка лучше закуску какую сооруди.

Настя быстро сбегала в сарайчик, набрала из бочки тарелку квашеной на зиму капусты.

– А чего же сразу ко мне не подошел? На улице-то? – спросила Тимофея, нарезая хлеб. – Картоху-то подогреть?

– Холодная пойдет. Да не суетись ты, я не надолго. А что не подошел, об том после скажу.

Григорий тем временем уже разливал водку по стопкам.

– Тебе плеснуть, что ли? – спросил Настю.

– Ну, если только глоточек. Такая встреча, грех не выпить. – Кивнула Настя.

– Ну, за встречу, земеля!

Стукнулись, выпили, закусили, скорбно помолчали.

– Как там Кубань-то наша? Все течет? – прервал молчание Григорий.

– А что ей сделается? Течет, поди.

– Мужики, верно, рыбалят знатно?

– Рыбалят, наверное. Я ведь там тоже уже три года не был.

– Да погоди ты со своей рыбалкой. – Остановила Настя мужа. – Так что же вы сразу-то к нам не приехали? И чего сейчас один? Семья-то где? Не бобылем, поди, живешь-то?

– Да все как у людей. Жена, две девчонки растут. А что один, так я же и рассказываю: Нюся ночью прибегла к нам, предупредила. Дескать, Мотька выхвалялся, что не сегодня-завтра нас раскулачивать придут. Посоветовала не тянуть время, бежать сразу утром, рассказала, как найти вас в этом самом Сталинабаде, письмо вот передала для тебя…

Тимофей, не спрашивая хозяев, налил себе еще водки, выпил залпом, не закусывая, махнул рукой, словно отгоняя какое-то страшное видение.

– Ну? – поторопила его Настя.

– Что «ну»? Не успели мы тогда сбёгнуть. Вот тебе и все «ну». Утром, чуть свет, пришли энти ироды раскулачивать нас. В чем были, погрузили в товарняк и погнали, куда Макар телят не гонял. Даже вещей, что ночью собрали, не дали забрать. Почитай, в чем мать родила в Сибирь отправили, звери!

– Ох, матушки мои! – горестно охнула Настя. – А детки-то большие?

– Сейчас уже 10 и 7, стало быть. Вот и считай, сколько им было, когда выселяли. Жена у меня Марья Миронова, может, помнишь? Из наших, станичных.

– Может, и вспомню, когда увижу. – Пожала плечами Настя. – Столько времени прошло. Да ты и младше нас был. Еще бепорточный бегал, когда мы с Нюсей уж невестились.

– Что все про меня-то? У вас самих дети-то есть? У твоей Нюси ведь ничего не выведаешь. Спросишь, бывало: «Где Настя-то твоя, как живут?». «Живут где-то!». Вроде, как и не знаетесь вовсе.

– Так, считай и не знаемся с 22-го года. Раньше еще как-то писали, а с 30 года, так уже и не пишем друг дружке. Мотьку этого самого остерегаемся, как бы не нашел нас. Зуб у него на Гришу моего, все грозится найти и под расстрел подвести, вот и прячемся, как можем. А деток у нас трое. Девочки уж большие 16 и 13 лет, а мальцу 10.

– Малец – это хорошо. Завидую. А мы с Марьей, так и не состряпали себе помощника.

– А ты не завидуй. С девками-то, пожалуй, спокойнее будет. Они всегда при матери. А наш оголец шкодливый да верченый, уж и не знаю, какой из него еще помощник вырастет. – Махнула рукой Настя.

– Да ладно тебе, – вступился за сына Григорий. – Мал он еще, глуп по молодости. Он как жеребенок у нас: носится с ветром наперегонки, взбрыкивает, а как узду или хомут наденут, так и присмиреет. И будет всю жизнь тот хомут тянуть, как добрый коняка. Пусть хоть сейчас побегает, порезвится.

– Скучаешь по коням? – посочувствовал Тимофей, услышав боль в голосе Григория.

– Да как не скучать? Что за казак без коня? И по краям родным, так тоскую, что слов нет, как сказать. Были бы крылья, так хоть на денек бы слетал, чтобы хоть глазком глянуть на степи, где эти коняки пасутся, на поля, на станицу. А уж в ночное бы сходить… – размечтался Григорий.

– А ты не тоскуй, не рви себе сердце. Сейчас совсем другая жизнь. Станичников почти никого не осталось.

– Это куда же они подевались? – удивилась Настя.

– В двадцатых расстреливали, да по тюрьмам сажали, а сейчас раскулачивание какое-то придумали: в Сибирь, на необжитые места переселяют. Вот как нас.

– Это за что же?

– Наверное, за то, что землю свою уж больно хорошо обихаживали. Да в революцию не грабили богатых.

– Да, помню, тогда еще лозунг такой был: «Грабь награбленное!», – согласился Григорий.

– Теперь вот за середняков взялись. Видать не хватило награбленного добра.

– И что же станица пустая стоит? – удивилась Настя.

– Зачем пустая? Понавезли на место казаков из Рязанской да Тамбовской губерний народищу. Они все дома и позаняли, заместо казаков теперь и хозяйничают.

– А как же Нюся-то?

– Нюсю твою не трогают за мужа. Ценят его на железной дороге. Да и в метриках он русский значится, и пацаны у них, считай, русскими записаны. Да и сама Нюся в колхозе учетчицей работает, все же грамотный человек. Председатель еле уговорил на должность.

– Слава тебе, Господи! – облегченно перекрестилась Настя. – Да ну их всех к лешему вместе с Мотькой! Ты мне лучше скажи, где жена твоя с девчонками? Что один-то пришел? Остановились что ли где? Повидались бы, познакомились. Завтра давай приходите все вместе…

– Хорошо бы, да только не получится. Не увидишь ты мою Марью.

– Что так? – Испуганно спросила Настя. – Ай, беда какая приключилась?

– В Сибири она с девчонками осталась. – Тяжко вздохнул Тимофей.

– Да как же так-то?! Ты что же их там одних на погибель оставил? Надо было… – начала, но тут же осеклась Настя, вспомнив, как и сама осталась одна с детьми в Ялте.

Григорий, видимо тоже вспомнивший дела одиннадцатилетней давности, тут же взялся разливать водку.

– И мне плесни, – попросила его Настя.

Молча выпили. Каждый за свое. Настя не выдержала:

– Ох, грехи наши тяжкие! – смахнула она слезу.

Григорий, виноватясь, обнял ее, успокаивая:

– Ну, все, все… Все уже позади.

– Да уж, грехи, – согласился с Настей Тимофей. – Только мы так и не поняли, за какие смертные грехи Бог нас эдак-то наказал. Я, вроде и повоевать не успел ни за красных, ни за белых. Выходит, грех мой в том только что казаком уродился?

Выпили еще по одной, горько помолчали.

– Выходит, что так, – развел руками Григорий.

– Да… Ох, и хлебнули же мы с Марией горя в этой Сибири. Поди, и по сей день хлебает не меньше того.

– Совсем плохо пришлось? – Посочувствовал Григорий.

– Хуже не бывает. Поселили в барак-развалюху. Зимой не протопишь, со всех щелей дует, летом мыши одолевают. Жрать и так ничего нет, так они последнее растащат по норам. Ни работы никакой, ни животины, ни одежи. Земля – одни корневища, и та не родит. Не успевает за лето отогреться. Картоха и та толком не поспевает. Не картоха, а горох… Помыкались мы эдак с Марьей года с два и решили, что надо как-то бежать из этого медвежьего угла, иначе пропадем совсем. А как всей семьей бежать-то? Ни денег, ни одежки какой. Старшая-то зимой и в школу не ходила – не в чем. С грехом пополам меня в дорогу собрали. Вроде, как на заработки да место какое приглядеть. Вот я к вам было и направился…

– Ну и, слава Богу, хоть один, но добрался. – Перекрестилась Настя. – Жить будешь у нас. Скажем, Гришин брат приехал. Немного оглядишься, и что-нибудь с работой придумаем, ты не бойся, куда-никуда все равно пристроим, Что сам заработаешь, где и мы чем поможем, соберем деньжат, а там уже и за семьей съездишь, да Гриш? Глядишь, все и наладится, и заживете вы по-людски. – Ободрила его Настя, похлопав по плечу.

– Хорошо, кабы так. Только на том мои мытарства не кончились.