Едва слышно замурчала девка и впала в полудрему.

– Ложись-ка, – баба Нюра стояла над ней, размахивая веником.

Оксана не стала сопротивляться, она сползла на полку и растеклась на ней в ожидании хлестких очищающих ударов.

Баба Нюра резво и мягко начала околачивать ее ноги, бедра, спину, с каждым разом усиливая и учащая удары. Маленькая, юркая старушка с высохшей грудью не щадила молодое упругое тело и хлестала, что есть сил. А сил у нее было много. Она стегала веником так, что боль обжигала и тут же разливалась истомой по телу, которое жаждало еще и еще.

– Перевертайся…

Оксана перевернулась на спину, подставляя теперь под жгучие ветки и мягкие листья березы свою грудь, живот и кудрявый лобок. Баба Нюра медленно провела веником по телу ее. Туда-обратно. И еще раз. А потом начала шлепать, хлестать и пробуждать дикие желания в молодом спящем теле. Девка только успевала ойкать и просить пощады. Но баба Нюра не обращала внимания на стоны своей подопечной и продолжала оставлять красные следы на распаренной коже. В какой-то момент она остановилась, чтобы отдышаться и снова принялась за работу.

Вместе со жгуче-сладкой болью Оксана чувствовала, как что-то происходит с ней, с ее телом, с ее лоном, горящим и пульсирующим. Но она пока не могла понять плохо это или хорошо, больно или приятно, ангел просыпается в ней или черт. Она просто подчинилась бабе Нюре, позволяя бить ее с мыслью о том, что той виднее, как вытравлять привязки к молодым ухажерам.

– Вставай и на двор…

Оксана едва поднялась на ноги, кружилась голова, тело все горело и хотелось пить. Она открыла дверь и вышла на улицу, где упала в рыхлый свежий снег и стала качаться в нем, постанывая от удовольствия. Баба Нюра с ушатом холодной воды подбежала и плеснула на разгоряченную девку, та от неожиданности не успела ахнуть, тут же подскочила и под хриплый смех старушки забежала в баню.

– Что? Хорошо?

– Баба Нюра… думала, сердце станет.

– Хорошоооо. Сердце как раз привязки все рвет сейчас. Исцеляется. Ложись-ка…

– Еще?

– Давай, давай, милая…

Баба Нюра опять отходила мыльным березовым веником молодое жаркое тело и снова выгнала Оксану во двор по снегу бегать и натираться его полезными хлопьями. Розовая, пышущая и счастливая девка приплясывала вместе с бабой Нюрой под любопытствующим взглядом юного месяца. Она смеялась и радовалась чистоте своей и свободе.

– Похлопай и меня, Оксана, – попросила баба Нюра, располагаясь на краю лавки.

Оксана взяла веник, смочила его хорошенько и прошлась по сухому старушечьему телу, наполняя его силой, влагой и красотою. Никогда не думала Оксана, что старость может быть такой притягательной. Она манила и ворожила ее взгляд и мысли. Наполненная мудростью жизни, дивной историей и магической силой баба Нюра расцветала на глазах. Ее кожа разглаживалась и блестела в свете полумесяца и хоровода звезд. Казалось, что она одна из них, спустившаяся ненадолго помочь Оксане справиться с ее душевными ранами.

Ожившие и расслабленные они вернулись в хату, где на большом столе лежало одеяло и маленькая подушка. Баба Нюра успела все устроить, пока Оксана парилась на самых верхах.

– Кто-то помер? – спросила девка, испугавшись такому покрытию стола.

– Лезай и ложись, милая. Будем умертвлять в тебе Гришку и рождать тебя в зарю новой и чистой. Без всяких помоев…

– Страшно что-то мне, баб Нюра…

– Выпей сначала отвару, чтоб испуги все снять и полезай на стол, – протянула она испуганной девке плошку с пахучими травами.

Оксана выпила горьковатый настой и легла на стол, прикрывшись лоскутом льна, что лежал на подушке. Она закрыла глаза и прислушалась.

Баба Нюра начала петь колыбельную и чуть покачивать, убаюкивать девку, разомлевшую и розовую после доброй бани. Слов было не разобрать, но становилось хорошо и сладко на душе от ее голоса и напева. Хотелось улыбаться. Запах трав и масла разлился в воздухе и пьянил приятно, успокаивая последние тревожные мысли. Оксана глубоко вздохнула и провалилась в полузабытье.

– Оксанушка, голуба моя…

Она открыла глаза и увидела Гришу. Он гладил ее плечи, руки. Целовал пальчики и смотрел на нее сквозь туман влюбленно и так ласково, как никогда раньше не глядывал.

– Гриша, – выдохнула она и протянула к нему руки, чтобы обнять.

– Лежи, отдыхай, Оксанушка…

Он погладил ее по щеке, закрыл ладошкой глаза и поцеловал в губы. Его язык скользнул в ее приоткрытый рот и прошелся по зубкам, потом по небу и по ее живому язычку. Приятно было целоваться и волнительно. Она обняла его за шею, но он тут же освободился и посмотрел в ее мутные глаза.

Ладонями сжал ее набухшие груди, притянул их друг к дружке и захватил оба соска в рот, от чего Оксана взвизгнула и застонала накатившей волне навстречу. Что-то небывалое происходило внизу живота, там, где суш была вечная и мерзлота, вдруг зашевелилось и заныло призывно. Будто хотело кричать о помощи. С каждым мгновением все громче и громче ее пруд призывал хоть какую-нибудь рыбину занырнуть в него, да поглубже.

Навалился Гришка на нее и запустил своего карася в воды жаркие да берега крепкие, что сдавили его с дикой радостью. Завопил он и провалился весь в нее. Полностью. Засосало его по самую белобрысую макушку. Словно в полынью свежую.

Оксана выгибалась от удовольствия и кричала в судорогах, зажимая в кулаке лоскут льняной и выпуская его скрюченными пальцами. Уж так хорошо было ей.

Побарахтался еще немного он в животе у нее и затих. Растеклась она блаженствуя. Вдруг стянула ее схватка сильная. Так, что села она от боли и, чуть ослабимши, снова упала на подушку. Повторилась схватка дикая и потом еще, и еще. Пока с потугой не родила она что-то скользкое непонятное.

Боль прошла быстро, и Оксана почувствовала облегчение. И в теле, и на душе, и в сердце своем. Будто заново народилась на свет.

Она открыла глаза и увидела рядом бабу Нюру. Та пела песню и раскачивалась у ее ног. Потом взмахнула руками и замолчала.

– С облегчением, милая…

– Что за сон случился со мной, баба Нюра?

– То не сон был, а обряд очищения, да отсечение привязки. Нету Гришки больше…

– Как нету? – Оксана прикрылась льняным лоскутом и почувствовала на своих коленях что-то тяжелое.

Поднялась она и увидела кол деревянный. Небольшой, гладкий и мокрый весь.

– Что это? – испугалась она.

– Гришка твой, – улыбнулась баба Нюра. – Все.

– Как Гришка? Образ его? – она крутила в руках забаву и удивлялась тому, как схож размер ее с Гришкиным карасем.

– Ага. Образ…

– Так ты отсушила его?

– По-другому никак, милая. Что чувствуешь? – баба Нюра помогла ей слезть со стола и проводила до лавки, где постелено было сухое и чистое.

– Будто в родах была и еще…

– Приятно и щекотно?

– Очень приятно, баб Нюр. Как я раньше сухой была? У меня и сейчас все ноги липкие и мокрые от удовольствия, – улыбнулась Оксана.

– Ночью доделаем обряд и поедешь домой счастливая и свободная. А сейчас поспи. Поспи, милая, – она укрыла ее одеялом и вышла на улицу.

Оксана проснулась от стука в ставенку. На дворе уже гуляла вовсю ночь и закрывала темнотой нежданного гостя. Еще раз мелькнула в окне большая рука в рукавице и исчезла.

В комнате горели свечи, тенями растягиваясь в длинные кривые линии, танцующие странные танцы. Прожорливо кряхтела и жаловалась на крепкие морозы печка, треская свежие поленья. И пахло хлебом. Будто только из печи. Ароматной хрустящей корочкой и тающем во рту мякишем. Оксана громко сглотнула слюну. Голод проснулся вместе с ней и тревожил ее живот, призывая утолить его поскорее.

Она встала с лавки. Нагая и горячая. Выглянула из-за шторки в часть комнаты, где стоял стол и тут же спряталась обратно. Потом сделала щелочку между полосками сукна и сощурилась, чтобы разглядеть получше. На столе лежал мужик с большим сазаном и гладил его рукой. Вздыхал. И будто призывал кого-то, манил. Сазан в его могучем кулаке сиял в свете огня, особенно головка, раздулась и блестела капельками влаги. Оксана почувствовала, как у нее внизу живота что-то набухает и снова начинает сочиться. Волнение раскрасило ее щеки и соски встали дыбом, показывая направление ее желания. Она опустила руку вниз и пощупала кудряшки, пробралась сквозь них пальцем и ткнула в магическое место. Задрожала вся и вытянулась струной в ожидании чуда. Мужик продолжал гладить сазана и придушивать его. На мгновение он остановился и повернул голову в сторону шторки, за которой стояла Оксана, готовая разорваться от нахлынувших ощущений. Его взгляд проник сначала в щель, а потом и в душу возбужденной до одури девки.