– Знаешь, если бы я не знал тебя, то очень удивился тому, как ты сюда попала, – он медленно прошёлся взглядом по моему телу, завёрнутому в полотенце, после чего добавил: – Но когда дело касается тебя, я уже ничему не удивляюсь.

«Ха… если бы только знал меня… Вероятнее всего, ты бы не захотел иметь со мной ничего общего, мало кто проникается тёплыми чувствами к убийце», – эта мысль и осознание того, насколько мы разные в очередной раз больно полоснуло по сердцу. Но ему я об этом не скажу, нет. Я лишь мило улыбнулась. Он надулся и, нахмурив брови, произнёс:

– Так нечестно. Ты всегда приходишь, когда захочешь, а мне при этом даже номера своего телефона дать не хочешь.

Забавно видеть у него такое выражение лица. Когда такой брутальный мужчина вот так надувает губы, как обиженный ребёнок, это не может не умилять, он сейчас такой милый. А его грустные лазурные глаза, только дополняют картину. Но я не показала своих истинных чувств.

– Если тебя что-то не устраивает, говори прямо, – я пересеклась с ним взглядом в ожидании его ответа.

– И что тогда изменится? Что ты сделаешь?

«Я уже делаю», – и сейчас мне остаётся только надеяться, что я не пожалею о последствиях своего решения.

– К чему всё это? – я заглянула глубоко в его глаза, словно они могут дать ответ на мой вопрос. – Наши с тобой отношения изначально были строго обговорены. Ты не задаёшь мне никаких вопросов, и я не рассказываю тебе о себе и своей жизни. Раньше тебя это устраивало. Что изменилось?

– Всё… – он сказал это так тихо, что я еле разобрала.

И что должно значить это его «всё»? Сейчас он злится, это видно, но это нормально, имеет полное право. Я и правда излишне осторожна и не рассказываю о себе вообще ничего, хотя могла бы. Но мне так спокойнее. После Бонта мои с Калумом отношения, если их можно так назвать, самые длительные, что у меня были, и я не хочу рисковать и наступать на те же грабли. Мой образ жизни – это тайна для всех непосвящённых, к их числу Калум сейчас и относится, пусть так будет и дальше. Рисковать я не хочу.

– И что это должно значить, твоё «всё»?

– Не надо так, – он протяжно выдохнул и прикоснулся к моему лицу.

– Как?

– Строить это недовольное личико. Оно меня обезоруживает, – проведя пальцами по моей скуле и, раскрыв объятия, он тихо добавил: – Иди сюда.

Но я вывернулась из его объятий и, встав с кровати, пошла в ванную, чтобы снять с головы влажное полотенце.

– Ну же, иди ко мне, – его голос сейчас стал таким умоляющим, что я не смогла удержаться от усмешки.

Сняв с головы полотенце, поправила волосы, упавшие на лицо и, развернувшись, также сняла то полотенце, что прикрывало моё тело и теперь уже совершенно нагая, пошла обратно к кровати. Сделала это намеренно медленно, грациозно виляя бёдрами, как изящная кошка.

– М-м-м, вот это вид.

– Могу сказать то же самое, – я прошлась жадным взглядом по его накаченному телу.

Он лежал на простыне, сбросив с себя одеяло. Из одежды на нём были только белые боксеры, через которые прекрасно было видно очертание его набухшего достоинства. Он приподнялся и сел на край кровати. Пройдясь по мне горящим взглядом, притянул к себе, поставив между своих бёдер, и оставил нежный поцелуй на моём животе. Затем отклонившись чуть назад, снова осмотрел меня, медленно поднявшись своим взглядом вверх к моему лицу. Остановился на губах и плотоядно улыбнулся, после чего заглянул в глаза.

– Я скучал.

Он снова поцеловал мой живот и, притянув к своему торсу, заключил в кольцо рук. Его язык прошёлся по бархатистой коже, оставив влажную дорожку от пупка к груди. Втянув в рот сосок, он дразнящими движениями стал щекотать языком самый его кончик. Из меня вырвался стон, и я прогнулась в спине, подавшись навстречу его ласкам.

Я лежала, уставившись взглядом на узор обоев на стене. Время уже давно за полдень, но как бы хорошо и спокойно мне здесь ни было, пора возвращаться к реальности. Откинув одеяло, я начала вставать с кровати.

– Эй, куда это ты собралась? А ну, иди сюда! – Калум не дал подняться, притянув обратно в свои объятия и крепко прижав мою спину к своей груди, обиженно прорычал: – Опять сбегаешь?

– Я не сбегаю, просто мне и правда пора, – я протяжно выдохнула. – Меня и так не должно́ здесь быть.

– Не говори так!

– Но это правда.

– Нет! – Калум почти сорвался на крик, но осознав это, смягчился. – Не знаю, что происходит у тебя в жизни. Не знаю, почему ты такая скрытная. Не знаю, почему тебе так сложно открыться. Но точно знаю одно – ты сейчас здесь со мной, это правильно, так и должно быть.

– Ох, Калум… – повернувшись к нему, дотронулась ладонью до лица, очертила пальцами линию скулы, провела по пухлым губам, всё ещё красным от нашей страсти. – Тебя послушать, так, всё так просто.

– Всё совсем непросто.

Он повторил мои прикосновения, затем завёл руку мне за голову и, притянув к себе, соприкоснулся своим лбом с моим. По нему видно, как он сейчас пытается казаться спокойным, но я вижу – он злится, это выдают его глаза… Хотя может это и не злость, скорее горечь или даже обида. Хотела бы я сейчас знать, что творится в его голове. Он громко втянул воздух и, медленно выдохнув, тихо, почти сокровенно заговорил:

– Знаешь… – он замялся, словно передумал говорить, но потом всё же продолжил: – Когда ты в очередной раз уходишь, и я не знаю, через какое время ты вернёшься и вернёшься ли вообще, каждый раз говорю себе, что так нельзя и это надо прекращать. Что если ты заявишься в очередной раз и снова будешь молчать, я выставлю тебя вон и поставлю точку в наших отношениях… Но вот ты приходишь и стоит мне на тебя взглянуть вся моя решимость и напор куда-то исчезают и я просто ещё раз хочу тебя обнять, поцеловать, прикоснуться к тебе… и в эти моменты я чувствую себя таким жалким, но в то же время счастливым. Как так получается а?

Он ждал моего ответа, но я молчала. Что мне ему сказать? Эти наши «отношения» длятся уже больше года, понятно, что он хочет ответов. Но их я дать не могу, открыть ему правду, значит уничтожить даже то малое, что у нас есть. Он либо возненавидит меня за то, кто я, либо станет мишенью для множества тех, кто может попытаться мне отомстить. А полуправдой здесь не отделаться, рано или поздно всплывает всё. В прошлый раз это кончилось очень плохо, поэтому лучше молчать и не говорить ничего.

– Тебе лишь надо сказать, чтобы я ушла и не возвращалась, – заглянув глубоко ему в глаза, твёрдо добавила: – И так я и сделаю.

– Этого-то я сделать и не могу.

– Значит, это должна сделать я.

Я встала с кровати, взяла свои вещи, оделась и пошла к выходу, но Калум догнал меня в прихожей, крепко обняв со спины. Над самым ухом раздался его голос:

– Нет. Нет, нет, нет, нет. Пожалуйста, забудь всё, что я только что сказал. Пообещай, что ты вернёшься, что сейчас я вижу тебя не в последний раз. Что ты снова придёшь нежданно-негаданно – свалишься как снег на голову. Обещай!

– Я обещаю.

Я подъехала к дому и припарковалась на подъездной дороге.

– Дом милый дом.

Окинув своё прибежище взглядом, улыбнулась. Кто-то знающий меня, взглянув на мой дом, сказал бы, что я сумасшедшая. Ведь для снайпера жить в доме с панорамными окнами, которые со всех сторон выходят на открытую лесистую местность, значит, напрочь забыть об инстинкте самосохранения. Но также этот кто-то понятие не имеет о том, что каждое окно в доме сделано из пуленепробиваемого закалённого стекла, которое даже бронебойная винтовка пробьёт не с первого раза. Это влетело мне в весьма приличную сумму, но оно того стоило. Здесь я не чувствую себя словно запертой в коробке, как это бы было в городе в обычной квартире, нет, здесь я дышу полной грудью. Уединённо, вдали от всех, как раз то, что надо… Ну что тут скажешь – да я не терплю большое скопление людей, и ещё меньше я терплю их общество, поэтому такой вариант для меня идеален. Только я и больше никого в радиусе нескольких километров.