– А в другой комнате что? – Напоминаю про экскурсию в надежде вырваться.

– Здесь остаться не хочешь? – Шепчет мне в ухо, прикусывая мочку. По телу ползут предательские мурашки. Он это чувствует, тут же припадает губами к шее.

– Ты обещал экскурсию, – напоминаю, уже хриплым голосом. Почему он так влияет на меня? Мне нельзя поддаваться своим чувствам. И совсем нельзя что-то к нему чувствовать.

– А ты хочешь продолжить экскурсию? – Шепчет хрипло мне в шею, чуть отрываясь от поцелуев.

Нет, я хочу остаться и забыть обо всем на свете.

– Ага, – отвечаю.

– Хорошо, – говорит, внезапно отпуская меня. От неожиданности я пошатнулась на размякших ногах, но смогла устоять. – Пошли.

Он берет меня за руку и ведет во вторую комнату, которая оказывается небольшой гостиной с мини-баром и прикрученными к полу барными стульями возле барной стойки. Гордеев проход к бару, открывает, спрятанный под стойкой, холодильник.

– Вина? – Спрашивает, повернувшись ко мне.

– Да, пожалуйста, – выдыхаю облегченно. Кажется, на сексе он не намерен настаивать. И это ведь хорошо.

Мужчина наполняет бокалы, протягивает мне один.

– Почему у тебя везде Персефона? – Спрашиваю, успокоившись и вспомнив сюжет картины. И ведь во дворе его дома тоже стоит статуя, изображающая именно эту богиню.

– Она не дает мне забыть, что не все в жизни нам подвластно, – отвечает он, делая глоток вина. Его взгляд сейчас серьезен, как никогда. Кажется, он говорит что-то, имеющее для него большое значение.

– Разве есть то, что тебе не подвластно? – Говорю шутливо. Ведь возможности этого человека могут поразить любое воображение.

Он даже не улыбнулся в ответ.

– Конечно, есть. – Сказал тихо. – И забывать об этом нельзя.

Интересно, что заставило его понять эту истину?

– Почему именно Персефона? – Спрашиваю его снова.

– Она не выбирала свою судьбу. Хоть и была дочерью Зевса, свою участь определить сама не могла.

Его голос звучит непривычно серьезно. Кажется, что все время до этого разговора он играл со мной, а теперь открывает душу.

– И какова ее судьба? – Сглатываю.

– Быть королевой Ада.

Мы благополучно приземлились в Питере. И всю дорогу в гостиницу я напряженно ждала, что Гордеев поведет меня сразу в спальню. Но в гостиничном номере меня ждал стилист, который уложил мои волосы в аккуратную вечернюю прическу, а потом сделал вечерний макияж. Черное платье на тонких бретелях с открытой спиной из невесомого шелка пришлось точно в пору. Оно казалось совсем невесомым, настолько легкая ткань не ощущалась на теле.

Когда я вышла из спальни в вечернем наряде, Гордеев уже ждал меня, приодевшись в черный смокинг. Он оценивающе просканировал взглядом мою фигуру, а потом просто подставил свой локоть. Легонько зацепилась пальцами за предоставленную руку, и мы вышли из номера.

Он не объяснял и не задавал вопросов. Но отчего-то я чувствовала, что он знает, что делает. И опасность мне не грозит. По крайней мере, сейчас. Поэтому задумчиво разглядываю вечерний Питер, виднеющийся в окне автомобиля.

Гордеев наклоняется ко мне, уткнувшись лицом в шею шумно втягивает носом мой запах. По-хищному жадно. Его близость запускает бешеное сердцебиение и мурашки по коже. А он еще и проводит рукой по открытому участку кожи на руке. Как бы я не уговаривала себя, он действует на меня магически, как наркотик. Хочется потереться о него, почувствовать его руки на груди и животе. И совсем не важно, куда он везет меня сейчас.

– Сними трусики, – шепчет он мне в ухо. Его голос оседает горячей волной в теле.

– Сейчас? – Что он задумал? Хочет прямо здесь?

– Да, сейчас, – опять шепчет мне в ухо.

Я поворачиваюсь к нему лицом, смотрю в глаза, ожидая увидеть в них насмешку. Но никакого веселья в его взгляде нет в помине. Он смотрит решительно и властно. И я могла бы придумать тысячи отговорок, чтобы не делать, как он просит. Но внутренний голос подсказывает, что нужно послушаться. Поэтому, подхватив край платья, тяну его вверх, но только до того момента, пока мне удалось ухватиться за край трусиков.

Все это время я с опаской поглядываю на водителя, мне неловко снимать белье при постороннем человеке. Стягиваю трусики, и Гордеев ловким движением выхватывает их из моих рук. Не успеваю возразить, как он быстро прячет их в карман брюк. Почти в тот же момент машина останавливается возле высотного здания.

Мужчина выбирается из салона, быстро обходит автомобиль сзади и открывает передо мной двери, подав руку. Выхожу из машины, первым делом осматриваясь по сторонам. Обычное здание, вроде, ничего особенного.

Мы проходим внутрь и поднимаемся на лифте на двадцать пятый этаж. И только теперь я понимаю, что мужчина привез меня на благотворительный аукцион.

Тут полно людей, дамы в вечерних платьях и мужчины в смокингах. А я чувствую себя практически голой в этом невесомом платье на обнаженное тело. Фасон не подразумевает лифчика, а мои трусики лежат в кармане брюк Гордеева, который сейчас, как ни в чем не бывало, здоровается за руку с каким-то мужчиной.

– Как ваше здоровье, Павел Андреевич, – доносится до меня обрывок их разговора.

– Вашими молитвами, – отвечает мой спутник, чуть заметно улыбаясь.

– Тогда я могу быть спокоен, – в том же духе отвечает его собеседник.

Вся эта беседа звучит бестолковой нелепицей, учитывая убийственные взгляды, которыми обмениваются эти двое. Кажется, еще немного и воздух заискрит от напряжения. Это не обмен вежливостями, скорее, дуэль. Но понять это можно только, если находишься совсем близко, как я сейчас.

С интересом разглядываю незнакомого мужчину. С виду приятная внешность, галантные манеры и надменный взгляд. В общем, ничего необычного, учитывая то общество, в котором мы оказались сегодня. Вот, если бы только не эти волны раздражения в сторону моего спутника, так и вовсе, все это могло бы сойти за приятную беседу двух старых знакомых.

В глубине зала заиграла громкая музыка, отвлекая этих двоих от «милой» беседы. Я тоже повернула голову, пытаясь рассмотреть, что там происходит.

– Пойдем, – прошептал Гордеев мне на ухо, подтолкнув вперед за талию.

Мы подошли к столику возле огромного панорамного окна, за которым виднеется ночной город, красиво подсвеченный иллюминацией. Я невольно залюбовалась. Но Павел быстро переключил мое внимание, будто невзначай, коснувшись моего бедра под столом. От прикосновения обожгло, как огнем. Я нервно выдохнула, стараясь не подавать вида, что мне это понравилось. Странно, но сейчас совсем нет того страха, который был в самолете, когда я каждую секунду ожидала, что он распахнет шкаф, аналогичный тому, который я видела у него в спальне, в особняке. Тут этого точно не будет. А значит, я в безопасности на какое-то время.

Тем временем, на небольшой сцене в центре зала появляется мужчина во фраке.

– Дамы и господа, – говорит он, – начинаем аукцион. Дальше он говорит о том, что средства, полученные от продажи лотов, пойдут в благотворительный фонд. Но эту часть его речи я практически не слышу, ведь рука мужчины забирается мне под платье, сжимает колено.

– Что ты делаешь? – шиплю испуганно, оглядываюсь по сторонам. Кажется, никто ничего не замечает, ведь длинная скатерть закрывает меня от посторонних глаз. Да и столик расположен так, что присутствующим ничего не заметно.

Мужчина никак не реагирует на мое замечание, медленно водит рукой по моему бедру. При этом он смотрит в зал, и со стороны кажется, что мы оба внимательно слушаем объявление о ведущего о начале торгов.

На сцене тем временем появляется трибуна, за которую заходит ведущий. Один лот сменяет другой, они быстро расходятся между покупателями, а мне все труднее сдерживать себя. Ведь рука Гордеева уже добралась до внутренней стороны бедра. Он проводит пальцами по чувствительной плоти, заставляя вздрогнуть.

Мне становится жарко, по спине тонкой струйкой катится пот. Щеки раскраснелись, и я прикусила губу, чтобы не застонать в тот момент, когда он провел пальцем между влажных складок.