Горячий визит

Несколько дней к Теремрину никто не приезжал, и он постепенно втянулся в работу, установив чёткий режим дня. До обеда проходил обследования и принимал лечебные процедуры, но после обеда его уже не беспокоили. Он совершал прогулку по живописному скверу, что перед зданием хирургического отделения, а затем садился за стол и до ужина не отрывался от рукописи.

В один из таких дней в дверь его палаты осторожно постучали.

– Заходите, открыто, – громко сказал Теремрин и встал из-за стола.

Вошла яркая молодая особа в очень короткой юбке. Она сняла модные светозащитные очки и зацепила их дужкой за отворот светлой блузки.

– Здравствуйте, Дмитрий Николаевич! Вот я и добралась до вас, – сказала она изумлённому Теремрину, который не сразу догадался, кто это.

– Здравствуйте, очень рад. Чем могу служить? – молвил он, любуясь гостьей.

– Татьяна, – назвалась она и тут же прибавила, хотя в этом уже необходимости не было: – Ольгина сестра.

– Проходите, Танечка. Вдвойне рад, – пригласил он.

– Родители послали к вам с гостинцами, – пояснила Татьяна.

– Большое спасибо, хотя совершенно нет нужды беспокоиться.

Он усадил её в кресло возле стола, а сам присел на краешек кровати и предложил:

– Будем пить чай?

– Зачем нет, – сказала она. – Можно.

Теремрин включил электрический чайник, поставил на стол чашки и вернулся на своё место.

– Значит, в госпиталь угодили?! – заговорила Татьяна. – Это сигнал о том, что где-то нагрешили вы, Дмитрий Николаевич. Непременно подумайте над тем, что делали в последнее время. Святые старцы говорит, что болезни для нас, что гостинцы с неба: заставляют задуматься над бренностью сущего.

Было удивительно слышать это от молодой, к тому же удивительно яркой и современной женщины.

– О, я великий грешник, – молвил Теремрин. – И действительно нагрешил в минувший месяц, предшествующий госпитальному пленению.

– Более чем наслышана, – всё так же весело и задорно говорила Татьяна. – Сначала подруге моей голову вскружили, а теперь вот и сестра оказалась в ваших сетях.

– Остаётся вскружить вам.

– Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, и от вас, товарищ волк, непременно уйду, – отшутилась Татьяна.

– В этом я не сомневаюсь.

Разговор сразу принял весёлый, шутливый оборот. Да и каким он ещё мог быть? Ведь они, хоть и встретились впервые, но многое знали друг о друге.

– Теперь подруга, похоже, с Синеусовым, а сестра – с мужем, а я один как перст, – с демонстративной грустью проговорил Теремрин. – И вдруг, такой бесценный подарок судьбы, которая посылает мне вас…

– Всё напишу Ольге, – смеясь, сказала Татьяна. – Вот уж она вам задаст. Она ревнива, – и вдруг, уже серьёзнее, спросила: – А вы бы женились на Ирине, если б не тот случай, с явлением Синеусова?

– Я уже не знаю, как ответить на этот вопрос, – признался Теремрин. – Создал необыкновенный, волшебный образ, а он рассыпался.

– Могу себе представить, какой образ вы создали, но, справедливости ради, скажу, что вы не сильно ошибались. Ирина действительно цельная натура. Она настоящая.

– Столько свалилось проблем, – неопределённо сказал Теремрин, не зная как реагировать на слова Татьяны.

– Сегодня много проблем – завтра много горя, если проблемы не решить немедля, – философствуя, сказала она. – Женились бы на моей сестре. Забрали бы её у этого «нечто».

– Не будем о «нечто», – сразу прервал Теремрин, не любивший обсуждать за глаза никого, а уж тем более, мужа своей пассии, но не удержался от вопроса: – А вы полагаете, она бы пошла за меня?

– С радостью.

– А вы?

– А я причём здесь? Ну и спросили! – молвила Татьяна и голос выдал волнение. – Вы меня и не знаете вовсе, а спрашиваете. А вдруг соглашусь?

Он засмеялся, но уже серьёзно сказал:

– Порой знаешь долго, а пяти минут не хватает, чтоб решиться.

И он прочёл ей стихотворение, которое когда-то читал Ирине. И, уже закончив, повторил последние две строчки: «Отчего же в тот миг я её не сорвал с беспощадной подножки вагона».

– Это посвящено Ирине?

– Нет, вовсе не ей.

– Я тоже пишу стихи, – вдруг сказала Татьяна и тут же с некоторой опаской спросила: – Скажете, мол, все ноне пишут?

– Так не скажу. Надо почитать, прежде чем вынести приговор: станет ли поэтом автор тех или иных четверостиший.

– А судьи кто?

– Во-первых, существуют определённые законы поэзии, придуманные не нами, во-вторых, чем взыскательнее судья, тем он честнее. Главное, чтоб суд вершился искренне, без задних мыслей. Нынешние стихоплёты пытаются оправдать свою бездарность тем, что ныне, де, писать в стиле девятнадцатого века ямбами, да хореями, не модно. Мол, всё это безнадёжно устарело. А на самом деле просто не могут писать так, а изображают что-то беспомощное, без рифм и ритма.

– Вы суровы. А я хотела дать вам свои стихи на суд.

– Обязательно дайте, – убеждённо заявил Теремрин. – Порою бывает, что и двух строчек довольно, чтобы дать человеку надежду, даже уверенность в том, что из него выйдет толк. Вы знаете, какой случай у меня самого был?! Ещё курсантом я дал почитать свои стихи – целый блокнот – одному поэту. Он всё просмотрел, всё забраковал, но сказал, что поэтом буду. Я удивился, а он усмехнулся и подтвердил сказанное, обратив моё внимание на всего две строчки из одного моего стихотворения: «Я вырываю из блокнота свои разбитые мечты».

– Интересно… Ну что ж, когда к вам в воскресенье приеду, привезу, если можно, – сказала Татьяна.

– До воскресенья меня уже выпишут. Но, думаю, мы найдём возможность увидеться.

– Тем более вы ещё не побывали у нас в гостях, а ведь приглашение никто не отменял, – напомнила она и тут же прибавила: – Ну, мне, наверное, пора, – но после этих слов они проговорили ещё достаточно долго.

Когда же снова напомнила, что ей пора уходить, Теремрин не сомневался, что расставаться ей совершенно не хочется, а потому попросил рассказать, где она работает. Он сам не знал, для чего задерживает её, но придумывал всё новые и новые темы для разговора.

– Я окончила Историко-архивный институт вместе с вашей Ириной.

– С синеусовской, – поправил Теремрин. – Кстати, как ей удалось поступить в столь престижный, я бы даже сказал, блатной вуз?

– Она же круглая отличница. Можно сказать, ходячая энциклопедия. А почему вы не спросили, как поступила я? Полагаете, что отец устроил? А ведь он тогда не в ЦэКа, а в войсках служил. Я тоже сама поступила. Ну а теперь преподаю в военной академии историю. Правда, не офицерам преподаю, а курсантам, которые у нас тоже слушателями называются.

Наконец, она решила, что пора прощаться. Бросив взгляд на кровать, задиристо сказала:

– И как вы только умещались с Ольгой?

– Очень просто. Могу продемонстрировать.

– В другой раз, – отшутилась она, видимо, учитывая, что другого раза уже не будет по причине его выписки.

Он пошёл провожать её к проходной.

– Справедливости ради хочу заметить, что Ирина не виновата в разрыве с вами, – неожиданно сказала Татьяна. – С Синеусовым у неё действительно что-то было до вас, но совершенно не то, что с вами. Она боялась, что ваши пути пересекутся, вот и сбежала. Вспомните свой рассказ «За неделю до счастья». А она ведь хорошая читательница!

– Ну и что дальше? – недоверчиво спросил Теремрин.

– Она, встретив Синеусова на пляже, вернулась в номер и хотела дождаться вас, но кто-то стал барабанить в дверь. Она решила, что он вычислил номер и теперь не отстанет. Каково же было её удивление, когда встретила Синеусова в вестибюле и выяснила, что не знает, в каком она номере.

– Кто стучал в дверь, я знаю. Мне один приятель газеты хотел передать, вот и разыскивал, – сказал Теремрин. – Но зачем она уехала? Могла бы мне всё честно рассказать.

– Это её решение, – молвила Татьяна. – Может, вам стоит помириться? – спросила она. – Я ей позвоню?