– Лиз, лови!
Громкий Жанкин окрик. Доли секунды, чтобы я среагировала, потому что мы все не в той ситуации, когда что-то нужно ловить, да и вообще у меня руки заняты бумагой и чернилами. Но когда ты поворачиваешься, а в тебя летит гипсовый шар.
Я ушибла палец. Больно.
Шар не пострадал.
Расписание, помню, мы доделывали позже. В тишине.
Учительница труда (боже мой, я не помню, как ее звали!)
Совсем не помню, увы. Как выглядела – помню. Строгая. Прямая.
На все руки мастерица.
Может быть, отчасти из-за нее во мне поселился Дух Рукоделия. Хотя и дома мне было у кого поучиться.
Но в школе! Не в каждой, думаю, с таким упорством, четкостью и чуткостью, пониманием важности отдаваемого – отдавали.
В начале года всегда – кулинария! Как же я любила это! Несколько электроплит прямо в огромном кабинете, раковины, столы, доски, ножи. Платки и фартуки, а как же! Обязательно, волосы убрать!
А до начала урока технику безопасности назубок рассказать!
И пахнет на школьном этаже во время перемены – мальчишки бегут, малышня бежит: «А что вы сегодня готовили?» (вдруг пирожки?).
Пирожки тоже были! И тортики, какие тортики!
И бедное мое семейство, которое ело потом обед моего приготовления, потому что меня же научили! Так дайте, отойдите все, я сама!
Милая моя мама, спасибо, что ты позволяла, помогала и все вытерпела!
Потом шитье. Вот это я уже не очень.
У меня и сейчас с шитьем сложности, хотя в целом руки приделаны в оптимальном месте.
Из любимого в этой поре – машинка.
Вот механизмы я люблю. Особенно которые сломать сложно. А заправить – легко.
Это я умела, как раз дома навострилась – мама привезла с собой свою польскую Radom, строчила я на ней бесстрашно (помните занавеску?).
Так вот, на уроке труда по шитью я была главной заправщицей. Почему-то многим девочкам это никак не удавалось. Всего-то две петельки, три крючка. Раз – и готово! Я с радостью! Даже сидела пыхтела над своей какой-нибудь тряпочкой подольше, чтоб не кроить (сметывать, рисовать), и следила, кто побыстрее справится и к машинке пойдет. А там я вдруг вовремя окажусь, если дело не заладится.
И даже допомогалась до того, что в конце года на прощальной встрече (то ли заканчивалась пора, когда нас «Труду» учили, то ли учительница наша уезжала) мы все сели в кружок и стали вспоминать, как и чему научились.
И смешное вспоминали, и грустное.
И как торт на пол уронили, и как свежеиспеченные пирожные, эклеры, как сейчас помню, слопали сами все до одного, не оставив даже преподавателю попробовать (и оценку поставить).
И вдруг в конце встречи настает время наград – душа наша учительница (как же я не помню!) каждой выдала по диплому. За твердость духа, за упорство, за страсть к чистоте, разные.
И еще один – за помощь всем и всегда.
Угадайте кому.
Это было очень трогательно. Безумно.
Салфетка для послицы
Это название было написано в скобках, но я решила оставить, потому что смешно.
Это тоже немножко про труд. И про школу, в которой все происходит.
Раз в год в школе проводилась «Ярмарка солидарности».
Ее организовывала школа (физически), а курировал кто-то из начальства, наверное. Потому что на ярмарке продавались (за настоящие деньги) детские поделки. И отправлялись эти деньги в Фонд Мира.
Так я вам скажу, там такие поделки демонстрировались!
Это необязательно были вещи, созданные на уроках труда. Хотя именно на них нам в начале года предлагалось изваять что-то вне учебного плана, если есть идея и нужна помощь в воплощении.
Кому лень и умений особо нет – можно было отделаться парой прихваток. Для девчонок.
А у парней, например, «Труд» предполагал токарную мастерскую, выжигание, инкрустацию и прочие невозможные красивости, соломки и гончарное мастерство.
Так вот, ярмарка разворачивалась в холле перед актовым залом. Огромное пространство с окнами в пол. Ряды столов и шедевры, шедевры, шедевры!
В один год я не успела ничего. Не успевала. Ни на уроке, ни дома – так много взяла на себя общественного, как та тетя из бухгалтерии.
Однако незадолго до события вспомнила про одну недоделку дома. Это со мной и по сию пору случается – раз, и найдешь шаль трехлетней выдержки.
В тот раз я нашла салфетку. Которую когда-то бросила, потому что уже надоела она мне до невозможности. Для девочек – это была салфетка, связанная крючком. Очень большая и очень «кучерявая» – с двумя симметричными вазами фруктов по сторонам от круглой «розетки». Сантиметров 60 в длину. Сиреневая, как сейчас помню.
И вот я понимаю, что еще есть шанс ее закончить как раз к делу.
И заканчиваю. И совесть моя чиста, как утреннее небо, и душа спокойна.
До тех пор, пока вдруг та-имени-которой-я-не-помню не подзывает меня и заговорщицки не произносит:
– Ты хоть знаешь, кто твою салфетку купил?
Я не знаю, ясное дело, потому что у меня подшефные пионеры, младшая группа, все разбежались, надо отловить и внушить, а вы тут.
Оказалось, что моя салфетка стала самым дорогим «лотом» на ярмарке и купила ее корейская послица. Жена посла, в смысле.
За что ей большое человеческое спасибо!
Тамара Алексеевна (история)
Тоже отдельная глава из всех отдельных глав.
Таким учителям и таким людям надо ордена и памятники.
И память – учеников и родителей учеников, потому что «воспитание» – это не только про стояние в углу.
Тамара тоже была нашим классруком. Классручкой.
Нам бы рассказал кто, дуракам, какая картина мира будет в голове, когда мы вырастем и поймем. Но это непостижимо и недостижимо. Никогда детям не объяснить, а после взрослым жалеть о той глупости – напрасные слезы.
А я порой сожалею – могли бы и поумнее, и поспокойнее и посмирнее быть!
Тамара Алексеевна. Это такой член КПСС. В красном платье на пуговицах спереди. Мы все знали, сколько их, этих пуговиц, но сейчас я не вспомню.
И ногти. Что немного диссонировало с образом партийца. Темно-красные, с длинным маникюром на уже почти старческих руках.
И дрожь в классе первые три минуты урока.
– К доске (отвечать) идет.. к доске идет.. – и кровавый ноготь скользит по столбцу фамилий…
Тишина в зале, фамилия, тяжелый вздох, печальный выход.
– Остальные работают фронтально!
Эту фразу мы еще долго после школы вспоминали и хохотали.
Потому что ничто не могло сравниться с тем облегчением, когда ты понимал, что сегодня ты фронтально работаешь, а не стоишь, как на эшафоте, возле доски.
Тамара Алексеевна тоже была очень с нами близка.
Насколько ей позволяли ее строгость, постоянная занятость и болезнь.
Кажется, уже тогда она боролась с серьезным недугом, потому что было видно, что человек страдает.
Мы даже толкали друг друга ногами под столом и кивали, мол, видишь, плохо. И вели себя поприличнее, если могли.
Тамарочка Алексеевна, простите нас, дураков.
А вот еще один фантом!
Еще одного имени не помню, но вдруг вспомнила, что был человек!
Мы как раз только приехали. Прям вот с поезда, первая неделя, может, в школе, только Эрик пригрел да Оксана пальцем погрозила, а тут – внеклассное чтение.
Учительница русского языка и литературы.
Ей же нужно было понять, что за человек в классе появился. И чтоб не пытать по школьной программе, потому что что-то могло быть упущено при переезде, мне предложили рассказать о книге, которую я прочитала последней.
А я прочитала!
В то время моим проводником в книги была мама (да и сейчас порой).
Она-то мне и «подсунула» Катаева с его воспоминаниями в прелестной книге «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона».
Такое сложное название и такое волшебство внутри!
