— Посмотрите-ка, — сказала Морин, — прямо как в Ирландии.

Алиса с отвращением фыркнула:

— Ты единственный человек в мире, который любит дождь.

— И вовсе не люблю. Просто скучаю по дому.

— Мисс, нам же не придется работать в такую погоду? — спросила Дейзи.

— Телега уже ждет, — ответила Эмили. — Зато у нас есть макинтоши. — Она пыталась говорить бодро, но чувствовала себя такой же потерянной, как и все.

Поле превратилось в озеро грязи. Они выбирали картошку заледеневшими пальцами, а дождь хлестал в лицо. Когда наступил обеденный час, они забились в амбар и с благодарностью выпили чай, приготовленный женой фермера. Та понимающе смотрела на них.

— Что, непросто вам? — спросила она. — К деревенской работе нужно привыкнуть. Когда выйдет солнце, будет попроще.

Они с жадностью набросились на огромные куски хлеба с сыром и маринованные овощи, а потом снова вышли под дождь. После нескольких часов тяжелого труда, когда Эмили в очередной раз брела к краю поля опустошить корзинку, она поскользнулась в грязи и чуть не свалилась. Она так старалась не упасть, что смотрела только себе под ноги. Когда она подняла взгляд, то увидела двух человек под зонтиками, смотревших на нее.

— Эмили! — Голос матери разнесся по всему полю. — Посмотри на себя! Какой позор! Ты вся в грязи и таскаешь картофель, как простая крестьянка. Если бы тебя видели мои родители! Немедленно поставь корзинку и подойди к нам.

— Я занята, мама, — сказала Эмили, поставив корзину на стол, — и не могу уйти. Я отвечаю за своих девушек.

— Все хорошо, — ответила мать. — Папа договорился с твоей начальницей, мисс Фостер-Блейк. Он с ней знаком. Все улажено.

— Что именно? — Эмили перекладывала картошку в мешок.

— Ты уходишь из этого ужасного места. Папа подобрал для тебя хорошую работу с солиситором в Эксетере.

— По будням ты будешь жить с его семьей, а по выходным возвращаться к нам, — добавил отец. — Мистер Дэвидсон говорит, что даже научит тебя печатать на машинке. Это полезное умение.

Эмили пыталась держаться спокойно. Она не должна выглядеть слабой в глазах других женщин.

— Папа, ты не имеешь права вмешиваться! Мне двадцать один, я могу сама за себя решать, и я остаюсь здесь. Я здесь нужна. Если не собрать этот картофель, он сгниет, а в стране и без того мало продовольствия.

— Собирать картошку может любая девчонка из низов. Они и должны это делать, — возразила миссис Брайс. — Но ты предназначена для лучшей доли. Ты же не будешь утверждать, что предпочтешь возиться в грязи, а не помогать солиситору в чистой и безопасной конторе.

— Я не стану говорить, что прямо сейчас мне очень весело, но в целом мне нравится. И я приношу пользу своей стране.

Миссис Брайс устало вздохнула:

— Гарольд, скажи что-нибудь. Объясни ей, что она должна поехать с нами.

Мистер Брайс нахмурился.

— Итак, — изрек он. — Если ты не хочешь слушаться родителей, живи сама по себе. Это твоя жизнь, и решать тебе. В нашем доме тебя больше не ждут.

Эмили глубоко вздохнула, чтобы успокоить бешено стучащее сердце.

— Прекрасно. — Она выдержала его взгляд, решительно выставив вперед подбородок. — Если вам так угодно. Но я не позволю собой командовать. Я больше не ребенок и буду жить сама и совершать собственные ошибки. — Она посмотрела на Дейзи, которая шла с полной корзиной. — Дейзи, иди сюда. Я тебе помогу. Держи мешок.

— Пошли, Марджори. Ты промокнешь. Мы зря тратим время, — сказал мистер Брайс.

Мать помедлила, отвернулась, а потом снова посмотрела на дочь.

— Это все тот парень? Австралиец? — спросила она. — Я знаю, что ты все еще с ним видишься, хотя мы против. Мы связывались с госпиталем, куда его перевели. Это он тебя научил бунтовать против родителей.

— Нет, мама. Я сама все решила. Просто раньше у меня не было такой возможности. — Эмили открыла мешок.

— Тогда удачи тебе, — бросила миссис Брайс. — Надеюсь, тебе понравится жить в хижине посреди Австралии. — И она ушла, увязая в грязи изящными туфельками.

Эмили почувствовала дрожь в руках и тошноту. Это была ее семья и дом. Место, где она раньше чувствовала себя любимой. Безопасное место. Ей очень хотелось крикнуть им вслед:

— Извините! Я не хотела этого сказать! — Но это бы значило расстаться с Робби и бросить работу, а она не собиралась делать ни того ни другого.

ГЛАВА X

По дороге домой, трясясь в телеге, девушки пристали к Эмили с расспросами.

— Это что, твои мамка с папкой были? — спросила Морин.

Эмили кивнула. После встречи с родителями ей с трудом удавалось сдерживать слезы. Она не рисковала говорить, боясь расплакаться.

— Они на тебя прямо напали, — заметила Алиса. — В чем дело-то?

Эмили глубоко вздохнула:

— Они хотели меня забрать. Сказали, что эта работа слишком грязная. У меня за спиной договорились, чтобы меня отпустили. Даже нашли мне должность у солиситора.

— И ты не согласилась? — удивилась Морин. — Ты что, с ума сошла? Хорошее занятие в сухой чистой конторе, а там, глядишь, и мужа-законника себе нашла бы.

Эмили рассмеялась:

— Мистеру Дэвидсону по меньшей мере семьдесят, но служба действительно была бы неплохой. Но я уже работаю здесь и никого не подведу.

— Это хорошо, — сказала Руби. — Мы бы по тебе скучали.

— Твоя мамка похожа на старую корову, — вмешалась Алиса и положила руку Эмили на плечо. — Не бойся, милочка. Теперь у тебя есть мы.

Мисс Фостер-Блейк ждала их. Они снимали грязные сапоги и мокрые макинтоши в отдельной комнате.

— Отлично, дамы. День был тяжелый, но вы справились… — Увидев Эмили, она осеклась: — Я уж думала, мы вас больше не увидим. Ваш отец пустил в ход свои связи.

— Ну и что, — сказала Эмили, — я дала обещание быть фермерской девушкой и не брошу это дело, что бы ни думали мои родители.

К ее удивлению, мисс Фостер-Блейк улыбнулась:

— Хорошо. Для этого нужна храбрость. И еще чувство долга. Вы молодец, мисс Брайс. Вы со всем справитесь.

Эмили направилась в дом, и тут мисс Фостер-Блейк ее окликнула:

— Вам пришло письмо. От вашего молодого человека, как я понимаю.

Эмили побежала наверх и схватила конверт со стола. Робби не так часто писал письма, как она сама, и каждая его строчка была для нее драгоценна.

Милая Эмми,

У меня есть новости. Я бы сказал, что хорошие, но Вы вряд ли так подумаете. Меня выписали и разрешили вернуться в строй. Я уезжаю в понедельник, так что у нас остается последний шанс увидеть друг друга. Я очень надеюсь, что в воскресенье мы сумеем провести вместе весь день. Может быть, Вас смогут отпустить с работы пораньше в субботу, чтобы Вы приехали в Плимут и мы провели вместе еще и вечер? Я знаю, что рядом с госпиталем есть пансионы, где остаются ночевать жены и возлюбленные. Я мог бы устроить для Вас ночлег. Сообщите мне немедленно, и я все улажу. Не могу дождаться встречи, милая моя девочка.

Ваш Робби

Эмили неподвижно сидела на нижней койке и смотрела на письмо. Она знала, что это неизбежно, что это непременно случится, но после целого дня тяжелой работы и ужасной сцены, устроенной родителями, это было уже слишком. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и попыталась их сдержать. Раньше она никогда не плакала прилюдно. Она прижала руку ко рту, и тут в комнату вошла Алиса.

— Что, милочка, хорошие новости? — И тут она увидела лицо Эмили. — Господи. Что случилось?

— Мой друг, Робби. Он лежал в госпитале, а теперь возвращается в свою часть во Францию. В воскресенье мы увидимся в последний раз.

Алиса обняла ее костлявой рукой:

— Ты поплачь, милочка, это всегда помогает.

— Я не очень-то умею плакать. — Эмили попыталась улыбнуться. — Но я так за него боюсь, Алиса. В госпитале для выздоравливающих, где мы встретились, сиделка сказала мне, что авиаторы живут примерно по шесть недель.