– Тётя Надя, просыпайся, а то мы в школу опоздаем.
– Дианка? – Надя потрясла головой, стряхивая с себя остатки сна, после чего сгребла племянницу в охапку и прижала к груди. – Радость моя, как ты меня напугала!
– Ты меня задушишь, – прохрипела, вырываясь, девочка.
Надя ослабила объятия и заглянула Диане в глаза.
– Где ты была?
– Тебе кошмар приснился что ли? – нахмурилась Диана. – Вставай, урок уже скоро начнётся. Мы так не успеем же.
Надя бросила взгляд на настенные часы, которые показывали начало девятого, и непонимающе сдвинула брови над переносицей. Она попыталась вспомнить события предыдущего дня, но память наотрез отказывалась помогать ей в этом. С утра она отвела Дианку в школу, потом зашла в магазин, дома приготовила обед и к часу дня пошла забирать племянницу с уроков, а дальше воспоминания являли собой обрывчатую туманную неразбериху, в которой периодически мелькало лицо сестры.
– Ну вставай уже! – Диана нетерпеливо потянула тётку за руку. – Мне ещё косички надо заплести.
– Ага… – неуверенно протянула Надя, опуская ноги на холодный линолеум пола. – Что-то я как-то странно себя чувствую…
– У тебя голова вчера болела сильно-сильно, – сообщила Диана. – И ты лекарств много выпила. Я что, дома сегодня останусь? В школу не пойду?
– Эм-м-м…
Надя тщетно пыталась собрать в кучку разбегающиеся мысли, но с каждой минутой всё больше приходила к выводу, что ей и правда приснился кошмарный сон, навеянный лекарственным дурманом. Если Дианку похитили, то как она оказалась утром дома? Дверь-то входная закрыта была. И зачем кому-то надо её похищать? Нет, не кому-то даже, а давно умершему отцу! Ну бред же. Ещё и голова кружилась так, что перед глазами плыли оранжевые пятна.
– Малыш, я, кажется, не смогу…
– А можно я сама в школу пойду? – обрадовалась Дианка. – Тут недалеко совсем же. Через двор только перейти и через пешеходный переход. Я знаю, что надо переходить, когда зелёный человечек загорится. Ты мне косички заплети только, ладно?
– Нет, – покачала тяжёлой головой Надя. – Сама ты точно никуда не пойдёшь. Я сейчас позвоню Наталье Павловне и скажу, что ты сегодня дома останешься.
Диана сникла, демонстративно опустила свои худенькие плечики, шмыгнула носом и поплелась в соседнюю комнату переодеваться из школьной одежды в домашнюю. Надя нашарила под подушкой свой старенький кнопочный мобильник и вспомнила, что вроде бы накануне к ней приходил следователь, и она записывала в телефон его номер. Перелистала контакты – ничего подобного нет. «Как же его звали, следователя этого?» – вяло протекла в голове мысль, пока большой палец жал на кнопки, листая записную книжку до номера Дианкиной учительницы.
Вспомнить имя следователя так и не удалось, да и внешность его в памяти не сохранилась, поэтому Надя решила не мучить себя и признать, что всё якобы пережитое ею накануне было просто сном. Будь это реальностью, она бы помнила намного больше, а сны обычно забываются сразу же, как только проснёшься. Вот и этот забылся, оставив после себя лишь подсознательное чувство тревоги и ощущение неправильности происходящего.
Позвонила учительнице и, чувствуя себя полной дурой, спросила, кто вчера забирал Дианку из школы. Наталья Павловна удивлённо ответила: «Вы», и Наде показалось, что голос учителя прозвучал как-то не слишком уверенно.
Позвонила Вере, и та сказала, что вчера отпросилась с работы после Надиного звонка, но не помнит, по какой именно причине, и что было дальше. Вроде бы она заезжала к ним с Дианкой в гости, но это не факт.
– Давление подскочило, я лекарств наглоталась, поэтому в башке теперь полная муть. И на работу не пошла сегодня, потому что не в состоянии, – пожаловалась сестре Вера. – Магнитные бури, наверное. Ну или нас всех после смерти Тони наконец-то трухануло основательно. Не могла же она просто так уйти, что-то должно было случиться. Кстати, Таська тоже никакущая. Она вот прям перед тобой мне звонила. Лежит пластом с больной башкой, а Стасик её похмельем мается, но из дому выйти до магазина боится, потому что там у них прямо под окнами ночью мужик какой-то в своей машине умер. Менты понаехали, вот Стас и нервничает. А к ним всё равно ведь придут свидетелей искать. Ладно, Надюш, давай закругляться, а то у меня каждое слово в голове звоном отдаётся. Держись там и не психуй попусту. Нормально всё, прорвёмся. Как очухаюсь маленько, в церковь за святой водой схожу и приеду к вам. Точно от Тоньки это всё, обидели мы её крепко. До сорокового дня теперь что угодно может случиться.
Обидели, да. Тоня ещё месяц назад позвонила брату и сёстрам – сообщила, что умирает, назвала точную дату своей смерти и каждого попросила позаботиться о Дианке. Ладно бы далеко жили, а то ведь в одном городе все, без пересадок автобусом доехать можно. У Таськи зависть, у Веры работа, у Василия неадекватные тараканы в голове, а Надя просто не хотела видеть, как сестра мучается. Никто из них не нашёл в себе сил и желания приехать и хотя бы морально поддержать Тоню. Всем было жалко маленькую Дианку, но каждый надеялся, что ответственность за неё взвалит на себя кто-нибудь другой. В итоге Надя приехала первой – в озвученный Тоней день. Тело сестры уже остыло, а Дианка лежала рядом, свернувшись калачиком и устремив в пустоту невидящий взгляд. Остальные приехали только на похороны. На такое любой бы обиделся, а Тоня ведьмой была. Вера права – от неё и после смерти чего угодно ждать можно.
– Диан! Принеси воды, пожалуйста! – крикнула Надя, чувствуя, что сама до кухни не доберётся.
– Сейчас принесу! – отозвалась девочка из соседней комнаты и побежала в кухню.
«Хорошо детям, у них психика гибкая», – подумала Надя и снова попыталась припомнить детали приснившегося ей кошмара о похищении племянницы, но ничего не вышло – с каждой минутой воспоминаний становилось всё меньше, будто кто-то методично стирал из памяти всё лишнее и ненужное.
* * *
В кабинете начальника Следственного отдела города Бугрянска стояла гробовая тишина, потому что в это утро полковник Тараскин был особенно мрачен. Обведя подчинённых убийственным взглядом, он налил себе воды, бросил в стакан таблетку шипучего аспирина и приложил холодную посудину ко лбу в ожидании, когда лекарство растворится, и его наконец-то можно будет выпить.
– Кто-нибудь может объяснить мне, что за чертовщина у нас творится? А? – Тараскин болезненно поморщился, потому что голова у него трещала хуже, чем с похмелья.
– Это сезонный вирус, вы бы себя поберегли, Глеб Петрович, – подал голос Руслан Амелин, который работал в отделе не слишком давно, и поэтому не знал, что за подобные советы начальству можно схлопотать по шапке.
– Засунь этот вирус себе знаешь куда… – скрипнул зубами Тараскин, но на полноценный приступ гнева у него не хватило сил. – Где Каменцов?
– Он тоже заболел, – отозвался Амелин. – Говорю же, что вирус ходит. У меня вот тоже мозги не на месте с самого утра, будто их кто-то ложкой перемешал.
– Они у тебя всегда такие, – Тараскин отхлебнул из стакана целительную жидкость и устало прикрыл глаза. – У меня к вам всего один вопрос, ребят. Почему из области у меня требуют отчёт о том, как продвигаются поиски несовершеннолетней Дианы Сивковой, а я даже не знаю, о чём идёт речь? Амелин, ты с Гридиным вчера работал. Может, прояснишь ситуацию?
– Я вторую половину вчерашнего дня вообще плохо помню, Глеб Петрович, честно, – замотал головой Руслан. – Температура, наверное, была. Всё в тумане каком-то, обрывками. Вроде бы видел документы у Лёни на столе. И он меня куда-то зачем-то отправлял, но я адрес не записывал, а сейчас даже вспомнить его не могу. Вроде как даже ездил куда-то…
– Вот и у меня всё «вроде бы» и «вроде как», – недовольно нахмурился Тараскин. – Может, и правда вирус… А зачем Гридин дело четырёхлетней давности о самоубийстве Александра Сивкова из архива запросил, тоже никто не знает?
Присутствующие, которых было всего трое, отрицательно покачали головами, и из уст полковника вырвался звук, прозвучавший одновременно и как вздох, и как ругательство.
