Комментируя же описанный в «Записках Екатерины II» разговор с Марьей Чоглоковой, он сделал справедливый вывод: «Вряд ли заботливая Чоглокова действовала на свой страх. С большой вероятностью можно предположить, что между нею и Императрицей (Елизаветой Петровной – Н.Ш.) состоялось совещание, на котором решено было не замечать любовного увлечения молодой Великой Княгини и об этом решении довести до её сведения. Таким образом, у Екатерины были развязаны руки. Теперь она уже могла почти без всякого риска отдаться чувству, постепенно завладевшему ею. Этим чувством была любовь к молодому, изящному и решительному придворному Сергею (Васильевичу – Н.Ш.) Салтыкову. Ободрённая намёками Чоглоковой, а может быть и самой Императрицей, Екатерина окончательно перестала противиться его домогательствам. Осенью 1753 года роман перешёл в связь, а через год после того, 20 сентября 1754 года Екатерина родила ребёнка, наречённого Павлом. Это и был будущий Император».
Владислав Ходасевич, внимательно изучавший биографию Павла I, не мог обойти стороной его происхождение. Он проанализировал всё то, что было известно о способностях Петра Фёдоровича, и выяснил, что с помощью некоего Брессана, камер-лакея Петра Фёдоровича в Ораниенбауме отыскали «хорошенькую вдову г-жу Грот, согласившуюся «испытать» Великого Князя». Об этой вдове Грот Императрица упоминала в «Чистосердечной исповеди», написанной ею 21 февраля 1774 года и адресованной Григорию Александровичу Потёмкину. Пётр Фёдорович испытания не выдержал. Но надо было каким-то образом доказать обществу способности Великого Князя к деторождению, ведь Двор уже заговорил о романе Сергея Салтыкова и Великой Княгини Екатерины. Лучший способ бороться со слухами – распустить другие слухи. В распускании слухов принял участие и Сергей Салтыков, который, сумев втереться в доверие к Великому Князю, уговорил обратиться к врачам, которых сам и предложил, поскольку их задача была, если не вылечить, то, по крайней мере, объявить об излечении и хотя бы в глазах общества «сделать его настоящим мужем Екатерины».
Обращение к врачам не привело к излечению, и спустя три года, когда Екатерина родила дочь Анну, Пётр Фёдорович заявил в кругу близких ему друзей, что Бог знает, откуда берутся беременности у его жены, что он совершенно не причём и не знает, должен ли принимать на свой счёт рождающихся детей. Разве это не является ещё одним доказательством того, что Павел Петрович не его сын?!
Владислав Ходасевич писал: «Салтыков не только считал себя отцом ребёнка, но и позволял себе впоследствии намекать на это при иностранных дворах». В «Чистосердечной исповеди» Екатерина II сообщила: «По прошествии двух лет Сергея Салтыкова послали посланником, ибо он себя нескромно вёл, а Марья Чоглокова у Большого Двора уже не была в силе его удержать». Он был отправлен в Швецию и Саксонию с известием о рождении наследника Павла. В своих «Записках» Императрица упоминала об этом посольстве: «Я узнала, что поведение Сергея Салтыкова было очень нескромно и в Швеции, и в Дрездене, и в той и в другой стране он, кроме того, ухаживал за всеми женщинами, которых встречал». Кроме чего? Императрица не указала, но, скорее всего, ей не нравились его намёки на то, что он является отцом Павла.
Нередко можно слышать от читателей вопрос: если Павел сын Салтыкова, почему же он столь сильно похож на Петра Фёдоровича? Этот вопрос навеян исторической литературой, причём, в первую очередь, теми произведениями, которые «обслуживали» сохранение династической тайны, раскрытие которой могло быть не только неприятно, но и опасно для русского престола. Но разве кто-то пытался сравнивать портреты Сергея Салтыкова и Павла? А если сравнить, то можно убедиться, что в них очень и очень большое сходство.
А вот мнение Владислава Ходасевича относительно сходства Павла с Петром Фёдоровичем: «Дошедшие до нас портреты вовсе не позволяют заметить особого сходства Павла Петровича с Петром III, но много говорят о его сходстве с принцем Ангальт-Цербстским, его дедом со стороны матери, от которого унаследовал он характерные черты своего лица: некоторую одутловатость, выпуклый лоб и вздёрнутый нос. Что касается характера Павла Петровича, склада его ума, идей, которые им господствовали, то здесь он имеет лишь самое внешнее, самое поверхностное сходство с Петром III. Подобно последнему, Павел был раздражителен, резок, вспыльчив, настроение его часто сменялось одно другим. Он, как и Пётр III, чрезвычайно боялся, как бы не упрекнули его в недостатке самостоятельности. Но и другой сын Екатерины II, Алексей Бобринский, происхождение которого от Григория Орлова никогда никем не оспаривалось, обладал теми же свойствами, хотя условия его жизни давали ему на это гораздо менее права, чем Павлу».
Остаётся поразмыслить над тем, почему Елизавета Петровна, будучи дочерью лже-Петра, так заботилась о России? Ответ прост. Судить о людях надо всё-таки не по крови, а по делам. Елизавета Петровна, разумеется, не знала о подмене, эта тайна скрывалась тщательно. Она считала себя продолжательницей Династии Романовых. Елизавета Петровна была человеком верующим, именно вера Православная помогала ей пережить все муки, унижения и издевательства Императрицы Анны в страшный для России век «бироновщины». Противозаконно отодвинутая от наследования престола, Елизавета Петровна видела в жизни немного добрых минут. В те годы она сблизилась с людьми русскими, далёкими от европеизированной знати.
Так что же получается? Отец то Павла Первого – русский, мало того, род Салтыковых восходит в дальних своих коленах к Рюриковичам!
А сама Екатерина Великая? Давайте обратимся к достаточно проверенным источникам прошлого.
Знаменитый журналист-историограф Н.И. Греч, по словам современников, «весьма компетентный вследствие своего тесного взаимодействия с III Отделением Его Императорского Величества канцелярии, где ему были открыты многие документы», писал:
«Немецкая принцесса (будущая мать Екатерины Великой – Н.Ш.) происходила от русской крови. Принц Ангальт-Цербстский, был комендантом в Штеттине и жил с женой в разладе. Она проводила большую часть времени за границею, в забавах и развлечениях всякого рода. Во время пребывания в Париже, в 1728 г., сделался ей известным молодой человек, бывший при прусском посольстве, Иван Иванович Бецкой, сын пленника в Швеции князя Трубецкого, прекрасный собой, умный, образованный. Вскоре, по принятии его в число гостей княгини Ангальт-Цербстской, она отправилась к своему мужу в Штеттин и там 21 апреля 1729 г. разрешилась от бремени принцессою Софиею-Августою, в святом крещении Екатерина Алексеевна. Связь Бецкого с княгинею Ангальт-Цербстской была всем известна».
Кто-то скажет, ну это, мол, мемуары. Частное мнение автора. Хорошо… А как насчёт издания энциклопедического? Было такое в девятнадцатом веке: «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона». В Википедии о нём сказано, что это «универсальная энциклопедия на русском языке, изданная в Российской империи». В другом источнике указано, что он «справедливо считается одной из лучших русскоязычных энциклопедий, сохранившей свою справочно-научную ценность и для нас».
Обратим внимание на то, что он представляет справочно-научную ценность! Это важно, потому что в словаре говорится:
«Выйдя в отставку, он (Бецкой И.И. – Н.Ш.) путешествовал по Европе и, между прочим, в Париже был представлен герцогине Ангальт-Цербстской – Иоганне-Елизавете (будущей матери будущей императрицы Екатерины II), которая и в то время, и впоследствии относилась к нему очень милостиво…»
То есть факт знакомства и самых добрых отношений подтверждается многими источниками.
А теперь коснёмся некоторых деталей. Отступим несколько назад, во времена, когда ещё не родились ни будущая Императрица Екатерина Великая.
Ещё Россия стонала, вздёрнутая на дыбу преобразователем, пытавшимся превратить её в сырьевой придаток Запада. Ещё не сбросило русское воинство ярмо нарвского позора, в коем виноват был только тот, кто бросил неподготовленное и слабо вооружённое войско в пекло на авось. Ещё не вернулись домой русские воины, оказавшиеся в шведском плену…
