Матерью Николая Михайловича была смоленская красавица Елена Алексеевна – дочь помещика Алексея Степановича Каретникова, награждённого за службу Государеву личным дворянством и купившего имение в Кимборове, Смоленской губернии.

   Быт дворянских усадеб девятнадцатого железного века… Как прекрасно описан он Тургеневым! А разве не предстаёт он перед нами в незабвенном Пушкинском «Евгении Онегине»!? Да, именно так расцветали в «дворянских гнёздах» несравненные Русские красавицы!

   Как знать, быть может, и Елене Каретниковой была уготована судьбы Татьяны Лариной – замужество по воле родительской, переезд в столицу с вельможным супругом, а, может, и патриархальная жизнь в одном из соседских смоленских поместий, воспитание детей, хлопоты хозяйственные. Но Елена Каретникова самим Провидением была востребована на большее, хотя это «большее» оказалось незримым для обывательского ока.

   Как и все девушки её возраста – дочери соседских помещиков, она получила образование домашнее, поскольку отец её, дворянин лишь в первом колене, стремился следовать общему для всех негласному правилу. И, конечно же, она увлекалась романами, конечно же, была мечтательна. И, конечно же, её волновала судьба Татьяны Лариной. А, быть может, и судьба другой Татьяны – Татьяны Болтовой, героини повести Василия Нарежного, быстро приобретшего популярность в начале века и наречённого литературной критикой первым Русским романистом. Но, кроме исторической повести «Татьяна Болтова», она не могла не прочитать столь же необыкновенно популярные «Славенские вечера», отличавшиеся напевным, лиричным, более поэтическим, нежели прозаическим слогом.

   Сколько восхищения было адресовано в тех поэтических строках великим Державным мужам Земли Русской, сколько нежности посвящено и природе Русской, и Русским девушкам, рождённым этой славной Землёй. «Прелестна заря утренняя, когда ланиты её сияют на чистом небе; благоухающ ветр кроткого вечера, когда веет он с лона розы и лилии; блистательны прелести ваши, девы славенские, когда кротость души и спокойствие сердца изображают светлые взоры ваши!». Не может не взволновать очарование этих строк, посвящённых красавицам священной земли Русской, названной Нарежным «Славенской Землёю», ибо в давние, далёкие времена и Новгородская Русь звалась «Славенией».

   Даже Библия не обошла вниманием славных дочерей Земли этой Славной. В главе 6 книги «Бытия» читаем:

   «1. Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери;

   2. Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жёны, какую кто избрал.

   3. И сказал Господь (Бог): не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками (сими); потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет.

   4. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди».

   А славные люди, как говорит нам древняя книга славян «Книга Велеса», и есть славяне. Недаром же и поныне во всём мире столь ценятся женщины, рождённые на славной земле «славенской». И сознавая их необыкновенное достоинство, которое, увы, стало утрачиваться во времена западничества, первый Русский романист и стилист, которому немного было равных, Василий Трофимович Нарежный, обращался к своим современницам через «Славенские вечера», посвященные древности, в новелле, наименованной «Вечер VII: Ирена»:

   «Не подражайте дщерям земель иноплемённых, которые славу свою полагают в искусстве прельщать, не чувствуя влечения сердечного. Тщеславятся они числом побед своих, коварством приобретаемых. Прелестью жизни называют они свободу буйную не покоряться святым законам стыдливости, лучшему украшению пола прелестного. Не подражайте им, дщери российские. Внемлите древней песне моей. Вы познаете, что победы таковы непродолжительны. Время откроет коварство, разврат, сокрытые под личиною кроткой любезности. Тогда исчезнет торжество мнимое, и преступная прелестница будет жертвою несчастною своих замыслов!».

   Была причина в XIX веке восхищаться веками давними, как это делал Василий Нарежный в «Вечере VI»:

   «Веки отдалённые! Времена давно протекшие! Кто из сынов Славена воспомянет об вас без кроткого трепетания сердца и благодарной слезы на глазах – в дань памяти предкам, великим своими доблестями? Тогда величие и крепость духа возводили на верх славы и счастия и красота была наградою достойною. Не обладал тогда древний, измождённый сластолюбец юными красами дщери славенской, хотя бы обладал он златом Востока целого. Веки отдалённые! Времена давно протекшие! Когда возвратитесь вы на землю Славенскую?».

   Да, нравы века девятнадцатого, увы, отличались уже от нравов веков древнейших. И райскому цветку, распустившемуся на исконно русских Смоленских просторах, цветку, по имени Алёнушка, суждена была доля многих юных пташек-горлинок, вылетевших из дворянских гнёзд. Ей суждено было стать супругою нелюбимого…

   Весною 1838 года, следующего за печальным годом России, выдана была первая Смоленская красавица Елена Алексеевна Каретникова за соседского помещика Михаила Кузьмича Пржевальского, человека некрасивого, угрюмого, скучного, да к тому же и летами её старшего.

   Выдана была Смоленская Алёнушка по воле отца Алексея Степановича Каретникова, но против её воли. Правда есть одна немаловажная деталь – отец и сам не хотел того брака, даже за девять месяцев до того отказал от дома через чур настойчивому просителю руки дочери Михаилу Пржевальскому. И тем не менее, весной 1838 году он выдал дочь за нелюбимого ею человека. В те времена подобные браки не были редкостью. Во многих литературных произведениях они уже не раз осуждены.

   Но мы не в праве строго судить Алексея Степановича Каретникова за то, что он выдал свою дочь против воли её за нелюбимого Михаила Пржевальского, поскольку побудили его к тому причины, прямо скажем, существенные и далеко не обычные. А прежде, чем коснуться этих причин, необходимо познакомиться поближе с самим Алексеем Степановичем.

   Был он родом со Смоленщины, служил дворовым у господ, которые в ту пору владели деревней Кимборово. Когда время пришло, призван был на службу Государеву и за свой «гвардейский рост и физическую силу» назначение получил в фельдъегерский корпус, а за необыкновенное усердие в службе оказался включённым в свиту Государя.

   В годы Отечественной войны 1812 года не раз был направляем с депешами особой важности к самому Главнокомандующему генерал-фельдмаршалу Кутузову. К концу службы получил чин магазин-вахтёра, а при выходе в отставку награждён был чином коллежского регистратора и соответственно с этим пожалован личным дворянством по Указу Императора Николая Павловича, не ведая, разумеется, что судьба незримыми нитями свяжет его с сим великим государем России.

   После выхода в отставку остался в Петербурге, где получил должность таможенного смотрителя на пакгаузе. Конечно, новоиспечённому дворянину не очень легко было войти в изысканное столичное дворянское общество, к тому же сплошь помешанное на западничестве и донельзя заражённое вольнодумством. Был он, как и всякий честный солдат, приверженцем Государя и не понимал мнимых прелестей западного безвластия, под личиной которого скрывалась жестокосердная тайная власть тёмных сил. Ему оказалось ближе общество купеческое, которое, может быть, и не отличалось особой манерностью, но, как принадлежавшее к среднему классу, обычно наиболее патриотичному, стояло за твёрдый порядок в Державе.

   В этом обществе и познакомился Алексей Степанович с очаровательной (красоту Елене Алексеевне было от кого наследовать) дочерью купеческой Ксенией Ефимовной Демидовой. Алексей Степанович смог зажечь сердце красавицы, поскольку был не только роста гвардейского и сложения богатырского, но и умом и даже внутренней культурой выгодно отличался от остальных женихов, увивавшихся возле богатой невесты.