– Да, конечно, – резко закивал парень и стал похож на китайского болванчика.

– Я позвоню нашим помощницам, поинтересуюсь какого черта не работают их обереги. Кто—то еще видел волка? – спросил отец окидывая нас взглядом.

Тот момент, когда ты принимаешь решение, которое будет иметь последствия. И моим решением было – молчать.

Остальные качали головами одновременно фальшиво и наигранно морщась будто напрягают извилины. Мое лицо было гладким, а я врала. Врала своим молчанием.

Почувствовала противный скрип кожи и обернулась. Рука Фреда на подголовнике сжала обивку так, что я видела побелевшие костяшки его пальцев.

Его лицо было казалось спокойным, но я знала, он не позволяет дрогнуть ни одному мускулу лица. Он напряжен.

А значит – он тоже врет.

Поразмыслив, я решила выкинуть мысли о той ночи из головы, как будто её вовсе и не было. Но этим планам не суждено было сбыться. Ровно через месяц, когда на небе опять появилась полная луна, мои соседи развесили обереги над своими дверями. Я, на сей раз не забывшая запереться, проснулась от странных звуков. Как будто кто—то снаружи когтями царапал дверь моего дома.

Первая мысль – позвонить кому—то из охраны, вторая – позвонить Фреду, но я отринула обе. Я сильная, сама справлюсь. Над моей дверью тоже висел оберег, и по словам ведьм, получившим показательный нагоняй от отца – оберег не позволял оборотню находиться рядом, причинял ему боль и отпугивал. Однако волк – а я не сомневалась, что это был именно он – не прекращал пытаться зайти ко мне.

Он скулил, выл и царапал дверь когтями. Я отвернулась, зажала руками уши, укрылась одеялом с головой, но не могла уснуть под его жалобный скулёж и тогда моя решимость пошатнулась.

«Ему, наверное, больно», – мелькнула мысль, и все доводы рассудка оказались отброшены.

Сама не понимая, почему жалею монстра, я отворила дверь и осторожно выглянула на улицу.

Волк жалобно, обиженно и совсем по—человечески смотрел на меня, а его ухо забавно дёргалось.

– Я не впущу тебя, – прошептала я, нервно оглядываясь. Улицы были пусты. – Уходи.

Но оборотень либо не слышал меня, либо не понимал, а может быть, просто не желал понимать – он нагло вошёл в мой дом и улёгся возле моей кровати, свернувшись калачиком. Убедившись, что свидетелей сцены нигде не видно, я закрыла дверь и обернулась на гостя.

Зверь долго вертелся, тихо поскуливал, а найдя, наконец, удобное положение и опустив голову, тотчас же дернулся, словно от боли.

Мое раздражение от прерванного сна тут же испарилось а вместо этого внутри все сжалось от сочувствия.

– Ты подрался? – я подошла к зверю и начала осторожно гладить его, он же, закрыв глаза, но не в силах уснуть, позволял мне прикасаться, к себе хотя время от времени вздрагивал. Он позволял касаться себя, даже когда ему больно. Он доверял мне.

И это казалось странным.

Как только я перестала поглаживать его, волк снова открыл глаза и стал потерянно озираться по сторонам, точь—в—точь как человек, а увидев, что я лишь присела на кровать, встал, подошёл ко мне и снова положил свою голову мне на колени, безо всякого стеснения или страха.

Я снова удивилась его поведению, но лишь покачала головой.

– Ты очень странный, – заявила я ему, а волк лишь опять закрыл глаза.

Поняв, что лечь мне, не сбросив с себя зверя, не удастся, я прислонилась спиной к стене, надеясь, что смогу еще поспать хоть и в такой неудобной позе. Я провела рукой по волчьей шерсти, потрогала мокрый нос и случайно коснулась рукой дёргающегося уха. Волк дернулся и впервые зарычал, но тихо и как—то беззлобно, скорее прося не причинять ему боли, а не угрожая.

Я осознала, что понимаю его и доверяю ему так же, как и он мне.

Я не помнила, как и когда, наконец, заснула, но проснулась рано – рассвет только—только начался. Открыв глаза, я уже собиралась встать с постели, но вдруг услышала чей—то сдавленный стон – словно кто—то закусил палку, чтобы не закричать от боли. Помимо этого, были и другие странные звуки – треск разрывающейся плоти и хруст костей.

Мое сердце замерло от ужаса. Это точно оборотень, без сомнений и прямо сейчас он обращается, он превращается в человека. Я закрыла глаза, притворяясь спящей, и в эту же секунду в хижине стало тихо. Слышалось только чуть сбившееся чужое дыхание и слабые всхлипывания, словно кто—то плакал от боли.

Осторожно, будто во сне, я перевернулась на другой бок. Долго не решалась, слушая его дыхание, но все же быстро открыла и тутже закрыла глаза, чтобы наконец—то узнать, кто уже дважды приходил к ней в волчьем обличии.

Взгляд уловил чуть сгорбленную, но крепкую фигуру парня. Он стоял к ней боком, рукой опираясь о невысокий столик, и, не замечая, что она проснулась, переводил дыхание. Я слышала каждый удар своего сердца.

Этим парнем был Фред.

Я зажмурилась и для надёжности уткнулась лицом в подушку, чтоб он не заметил моих дергающихся век. Слышала, как дыхание Фреда стало спокойным, услышала скрип двери наверняка проверил сможет ли незамеченным уйти.

Потом тишина. Я думала, что он ушел, но вдруг почувствовала, как он поправляет на мне одеяло.

– Спи, сестренка, – произнес он тихо, дальше шаги, скрип двери. Несколько секунд тишины и удаляющиеся быстрые шаги.

Как он сможет незаметно попасть к себе я не догадывалась, но он уже это делал, так что беспокоится не стоило.

Я резко села на кровати и выдохнула.

Надо думать.

Всё утро мне было не по себе. Я жила, ходила по своим делам, дерзила отцу, но постоянно пыталась ловить глазами Фреда. Он вел себя как обычно, только старательно избегал меня. Впрочем, он сторонился её уже целый месяц, просто раньше я не обращала на это внимания. Так же, как и на новую привычку брата постоянно отбрасывать волосы назад…

Хорошо, Фред – оборотень, но оборотни получают свою звериную сущность по наследству. Но мать Фреда не обращалась, значит его отец? Романы между обычными женщинами и оборотнями были запрещены.

Если женщина не была беременной, то на ней оставляли метку с иероглифом похожим на китайский. Этот символ означал «волчья шлюха» если дословно и наносился на шею, чтоб его нельзя было спрятать.

Если при этом еще и выяснялось, что женщина беременна, то её наказывали, вплоть до тюремного заключения и направляли на прерывание беременности. Не слишком добровольное.

Да, это жестоко, но так контролировали популяцию волков. Кому нужно чтобы они ходили по городам и их были бы сотни? Так я думала раньше и поддерживала презрительное отношение к «шлюхам». А теперь…

Фред – выжившее доказательство преступления Сары. И Фред – лучший человек, которого я когда—то встречала.

Надежный, добрый, сильный.

Я вспомнила разговор, с отцом, когда была еще подростком и только тогда узнала, что оборотней отличает от Санта—Клауса то, что они существуют.

– Я просто хотела… Спросить кое—что об оборотнях, – говорила я отцу дрожащим голосом. – Почему их так не любят? Ведь они люди, может даже хорошие?

Отец хмыкнул.

– Хороших оборотней не бывает, Эми. Это – животные и живут своими инстинктами. Они не способны контролировать себя особенно в обличье зверя, тогда они творят то, что хотели бы сделать людьми. Это мерзкие создания, противные богам.

Да, нам говорили о преступлениях волков. Об одних и тех же, так смакуя, будто бы люди никогда не совершали ничего подобного. Я даже тогда, девчонкой знала, что это делают специально. Волки совершали меньше преступлений чем люди, может потому, что знали – их не простят.

* * *

Весь день прошел в раздумьях, я вспоминала все о Фреде и его матери, дела и разговоры были как назойливые отвлечения от мыслей о Фреде. Я сидела на общей кухне, белой как операционная палата.

Я не видела Фреда целый день, его отец отправил на разговор с каким—то новым бизнесменом. И вечером, когда он появился в проеме двери, я приподнялась, чтобы встретить его. Он заметил меня, улыбнулся беззаботно, но в глазах я увидела грусть.