— А ты Жаров? — уточняет тренер. — Видел тебя пару раз на футболе в игре против "Динамо". Молодец.

Бывалые боксёры дают мне пару ценных советов. Как входить в клинч и как из него выходить. Клинч — это боксёрские обнимашки. Неотъемлемая деталь боя. Тренер-Васечка слушает, открыв рот. Не каждый день с Чемпионами разговариваем.

Разминаюсь с Колобком с тренировочном зале. Прыгаю со скакалкой. Бьюсь с тенью. Наконец наша категория пошла. Мне в соперники достался накаченный разрядник-панчер. Он предпочитает ближний бой, где максимально включает удары своей колотушкой, валя соперника на пол.

Я решил, что пришла пора проверить свою супер-способность. Намеренно опускаю руки, после ударов в защиту соперника. Раз, другой, третий. Болельщики гудят в непонятках, Васечка подняв руки с табуреткой и полотенцем, как бы подсказывает мне — защищайся. Панчер, поверив в мою тупость, бросается вперёд, нанося отвлекающий прямой в голову. Я бесстрашно встречаю удар, прижав подбородок… По телу проходит тёплая волна и время замедляется для окружающих. Ухожу от убойного удара соперника и наношу хук-крюк над опущенной рукой панчера.

Вес тела движением передаю в точку удара, вкладываясь и доворачиваясь. Противник, потеряв равновесие после моего удара, садится на колено, слушая медленный-медленный счёт рефери. Панчер встаёт в стойку, готовый продолжить бой. Начинаю кружить вокруг замедленного противника, заходя за спину. Едва он разворачивается лицом, как я провожу хук справа. Локти чужой защиты на мгновенье разошлись в стороны. Бью апперкот левой. Мой кулак, впитав энергию движения тела, врезается в подбородок соперника. Тот, сделав движение назад, падает, как мешок картошки. Можно не считать….

Вечером прибегала амосовская "несестра" Зина. Просила в долг пять тысяч. Сказала, что обязательно отдаст. Что брат поможет. Мол, нужно смотрящему за ипподромом срочно отдать, а иначе кранты. Я же после боя и вечерней тренировки весьма устал и был не намерен слушать этот разводящий на деньги бред. Отказал в грубой форме. Девушка, зло посмотрев, побежала дальше по этажу.

14 октября 1950 года. Москва.

Утром в общагу зашёл участковый и попросил прийти на опознание сестёр Амосовых. Их вчера ночью увели из квартиры, изнасиловали и зарезали.

Из разряда "Спасатель" списаны все очки до нуля.

У Дэймона есть черта. Он никогда не злится. Он… просто мстит.

Из кинофильма "Дневники вампира".

14 октября 1950 года. Москва.

С утра заскочил на телецентр. Парторг всех свободных от эфира, усадил в Ленинскую комнату перед телевизором, пересчитал по головам, сверился со списком и довольно крякнул.

Сидим, смотрим речь Сталина. Советский лидер в этом году сдал. Несколько месяцев не показывался на публике. Но, всё равно он — сила. То, как он говорит, какие темы поднимает… Может оторваться от бумажки и много-чего умного сказать.

В эпоху застоя, все сплошь и рядом по утверждённому тексту строчили. Та-та-та-та. Выходит следующий докладчик. Та-та-та-та.

А здесь по-другому. Прислушиваюсь к словам. Генералиссимус ни с того, ни с сего, прошёлся в своей речи по недостаткам Молотова и Микояна. Вот так вот вычёркивают из приемников, формируя коллективное руководство. Затем вождь начал, перепрыгивая с темы на тему, говорить прописные истины. Как бы, вбивая их в головы молодых коммунистов, которые лет через сорок в той реальности позволили сбросить Советскую Власть под откос истории. Парторг записывает. А чего записывать то, всё равно в газетах напечатают… Слушаю Сталина:

— Нельзя проводить две дисциплины: одну — для рабочих, а другую для вельмож. Дисциплина должна быть одна. Отмирание государства придёт не через ослабление государственной власти, а через её максимальное усиление… (Аплодисменты).

Это он про власть Советов, а не партии? Сильно.

— Сила СССР — в дружбе народов. Остриё борьбы будет направлено противниками на разрыв этой дружбы. На отрыв окраин от Центра. Здесь, надо признаться мы ещё многое не сделали… Когда ловят шпиона или изменника, негодование народа не знает границ. Все требуют расстрела. А вот когда вор орудует на глазах у всех, расхищая государственное добро, некоторые ответственные лица ограничиваются выговорами после "Я больше не буду" (Смех в зале). Между тем, ясно, что вор, расхищающий народное добро и подкапывающийся под интересы народного хозяйства, есть тот же шпион и предатель, если не хуже. (Крики с мест "Верно. Правильно"). Мы хотим иметь государственный аппарат, как средство обслуживания народных масс, а некоторые люди этого госаппарата хотят превратить его в статью кормления…(Пьёт воду, делая паузу). Настоящая свобода имеется только там, где уничтожена эксплуатация, где нет угнетения одних людей другими ради наживы, где нет безработицы и нищенства, где человек не дрожит за то, что завтра может потерять работу, жильё, хлеб… Все мы — смертны. Я знаю, что после моей смерти на мою могилу могут вывалить кучу мусора… (Крики в зале: "Нет". "Не позволим"). Но, ветер истории безжалостно развеет эту кучу… У меня всё. Спасибо, товарищи. (Аплодисменты).

А я вот не очень-то верю в эти аплодисменты. Уж слишком гладко в нашей истории народ и партия восприняли снос памятников Сталину. Люди просто устали. Устали от чисток тридцатых, от военного положения и послевоенных неурожаев сороковых. Они хотят перемен, про которые так проникновенно пел Цой. И вот этим стремлением людей к переменам воспользуются и Хрущёв на 20-м съезде, и Горбачёв, затевая Перестройку, и Ельцин, разваливая Союз, а позднее можно будет выводить людей на майданы в Украине, в Белоруссии и Казахстане. Центростремительную силу народного гнева люди наверху научатся использовать в своих целях…

Полуфинал. Ко мне перед взвешиванием подошёл известный тренер Виктор Павлович Михайлов и поинтересовался, не хочу ли я ходить к нему в секцию. Сказал, что они новые боксёрки и перчатки получили.

— Так это ж, членам вашей команды… Да и регулярно посещать я не смогу, — пытаюсь вывернуться я.

— А там и не нужно по расписанию… Членам сборной Союза нужны нестандартные соперники для спарринга. А ты — самый нестандартный, — тренер расценил моё замешательство, как попытку набить себе цену, и добавил, — пробью талоны на питание в прикреплённой столовой. Меня же тренером нашей олимпийской сборной на прошлой неделе назначили.

Поздравляю, — тяну я, и, соглашаясь на тренировки, жму руку.

— А ты зачем так тупо подставляешься? — интересуется тренер, и, не дождавшись ответа, показывает пару ложных манёвров, на которые обычно ведутся неискушённые бойцы.

Повторяю, сначала медленно, а потом в работе. Вроде получилось.

Ну, а чего. На СТО, по договору с Шестернёвым, меня держат только до Нового года, а там, настоящего сотрудника возьмут. В футбол в этом году почти закончил, в хоккей разовые тренировки до декабря не каждый день. Да и то, без масловского фанатизма. Песен Апсолону я, итак, накидал выше крыши, нужно тормознуть. В кино не снимают, на свидания приглашать некого и не за чем… Почему бы благородному дону не дать нашим сборникам прикурить?

Здесь нетерпеливые читатели заметят:

- А не слишком ли быстро главгер стал боксёром? Так то нужны годы тренировок.

- А они и были, — отвечаю я, — И у Хария, и у Жарова в той жизни.

- Всё равно не верим… Ну не может недобоксёр выйти против сборников. Вы бы ещё школьника сделали с нуля за год "грозой мирового бокса".

- Да, вот такого точно быть не может… Хотя…

На этот бой я вышел с новым планом. Обмениваться ударами с прыгучим "дальнобойщиком" смысла не было. Там, по всякому удары можно было посчитать, как и голоса электората в свободных выборах. Поэтому я чуть-что, лез в клинч "обниматься". А, выходя из объятий, делал одну штуку, которую в конце девяностых видел на показах профессионального бокса. Там, один из супертяжей, выходя из клинча, тыкал соперника кулаком в печень, а левой рукой, пренепременно, в подбородок. Ущерб здоровью — небольшой, а вот бесит такое изрядно. Особенно в это, незамутнённое такими подлянками, время.