А внук в своей спальне снимает с себя траурный пиджак и застывает перед зеркалом. Мысли его не здесь. Они на земле. Перед его глазами будто стоят люди в черном. Близкие ему люди, которых он, возможно, не увидит больше никогда. И многих их них он обидел. И кому-то не сказал важных слов. И кому-то наговорил лишнего. И теперь уже ничего не исправить. Ничего. А что он в жизни сделал хорошего? Да ничего. Все гнался за успехом. За деньгами. За удовольствиями. И пропустил что-то важное. Думал, неудовлетворенность собственной жизнью и своими достижениями подождет до кризиса среднего возраста. А его так и не случилось – не дожил. Та женщина, Алина, за что она его любит? Разве есть за что его любить?

Город на Волге. Кафе.

Алина сидит в кафе. В городе, в котором она живет. Но так она сидела уже во многих городах мира. Кафе, чашка чая, компьютер и одиночество. Приятная, в общем-то, компания. Плодотворная. В такой компании хорошо работается. Но кто или что остается в ее жизни, когда чай допит, компьютер выключен, а кафе закрыто? Ничего. Никого. Странную жизнь она себе выбрала. Иногда ей хочется, чтобы ее жизнь была простой, понятной, обыкновенной. Ходить на службу, а вечером готовить ужин и кормить свою семью: мужа и троих детей. Почему-то ей мечталось, что у нее будет именно трое детей. Ей хотелось размышлять над меню семейных трапез, в какой садик пристроить Митеньку, в какую школу отдать Машеньку и Петеньку, какие ранцы им купить и ботиночки. Ей хотелось обсуждать с мужем, куда поехать в отпуск. Иногда ссориться с ним, а потом бурно мириться.

Она, разумеется, догадывалась, что за счастливым фасадом благополучной семьи может скрываться что-то не слишком приятное. Например, муж может оказаться отнюдь не примерным семьянином, каким он кажется, а коварным изменщиком. Что дети могут хулиганить, плохо учиться и часто болеть. Что жене может надоесть быть прислугой для своего семейства, что ей захочется быть женщиной, а не домохозяйкой. Но она хотела верить, что все может быть и по-другому: за прекрасным фасадом – действительно, прекрасный дом.

Ей хотелось придумывать меню своих семейных ужинов, но она придумывает истории других людей. Потому что семьи у нее нет. Сказка, которую она себе намечтала, никак не желала сбываться. И ветер странствий гнал ее по свету в поисках новых историй, новых людей и новых приключений. Так заполнялась пустота, так в жизни был смысл, было удовольствие и удовлетворение. И иногда ей казалось, что она одна потому, что она создана быть одиночкой. Именно так она исполняет свое предназначение. Но, может быть, история ее жизни развивалась бы по-другому сценарию, если бы тогда в один из первых весенних дней она бы не встретила Алешу.

Я долго выбирала наряд и злилась на себя и всех женщин: почему для нас это так важно? Быть красивыми. Зачем непременно нужно понравиться? Быть желанной? Мужчинам вот все равно. Этот юный Алеша может и не заметить моих аккуратненьких ноготков, покрытых элегантным бежевым лаком, макияжа, прически, а на создание всего этого у меня ушло пять часов. И наряд может не заметить, если не надеть чего-то совсем уж вызывающего.       

В итоге надела расклешенную юбку в клетку, белую шелковую блузу и галстук – бабочку. Мне показалось, что так я выгляжу достаточно богемно. К тому так меня никак нельзя было заподозрить, что на встречу с Лешей меня привел вовсе не профессиональный интерес, а желания эротического свойства.

Я пришла первой – его в кафе еще не было. Зато было тепло. Слабое утешение, но так приятно было хотя бы согреться после прогулки по холодной и ветреной мартовской улице. Присела за столик. Заказала чаю. Почему же он не идет? Негодный мальчишка! Это ведь ему от меня нужна протекция. А мне от него как будто ничего не нужно. Ну разве что жить вместе долго и счастливо пока смерть не разлучит нас. И троих детишек. Но он-то ничего не знает о моих желаниях. Они ведь тайные, мои желания. Я даже себе не готова в них признаться.      

Официантка приносит чай. Отхлебываю, обжигая губы – чай совсем горячий. Как тягостно это ожидание. Вдруг ресторанный гвалт дробится на части, и я начинаю слышать каждый звук по отдельности. Вот кто-то со страшным скрежетом отодвинул тяжелый деревянный стул. Повар на кухне громыхнул сковородкой или кастрюлей. Бармен налил что-то в бокал. Мужчина за соседним столиком отчитывает молоденькую официантку: я просил ризотто с белыми грибами? А вы мне что принесли? Ваша рассеянность непозволительна! Женский кокетливый смех в дальнем углу зала… И часы на стене: тик-так, тик-так, тик-так. Как медленно тянется время ожидания. Как мучительно. И как унизительно это ожидание.

Вот сейчас допью чай, расплачусь и уйду, пожалуй. Надеюсь, у меня получится быстро забыть этого безответственного легкомысленного мальчишку. Наверняка, он ведь еще и самовлюбленный – он не может не знать цены своего обаяния и красоты. Думает, что может заставлять женщину ждать. Конечно, за ним ведь, наверное, толпы девчонок бегают.

Тогда мне впервые захотелось написать что-то не относящееся к области журналистики, а скорее что-то из литературной сферы. Может быть, даже стихи. Захотелось описать все звуки, которые несколько минут назад вдруг будто бы вырвались из нескладного ресторанного оркестра и зазвучали соло. Захотелось написать о тягостности своего ожидания и сладости предчувствий: мне казалось, что скоро-скоро и со мной случится что-то особенное. И о своем наслаждении этим смутным предчувствием. Я достала блокнот, но написать ничего не успела.

Он ворвался в кафе: стремительный, юный, красивый, румяный с мороза. В руке у него была рыжая гербера. Очень хорош! Я ему сразу все простила – и пятнадцать минут своего ожидания и всех его возможных поклонниц. Сейчас-то он пришел ко мне. Жаль, что не на свидание, а всего лишь по делу. Он протянул мне цветок.

– Извини, – сказал он без тени раскаяния. – Неожиданно работа подвернулась. Не мог отказаться – у меня каждая копейка на счету, на новую камеру коплю. Я ведь еще и фотограф. Двум знакомым срочно захотелось фотосессию, пришлось пойти.

– Разбрасываешься? – усмехаюсь снисходительно. – Не можешь сосредоточиться на чем-то одном?

– Я не разбрасываюсь, а ищу себя, – ответил он неожиданно серьезно. – И тебе бы не помешало, а то так и будешь до старости с блокнотом бегать и записывать за другими. Ты же говорила, что тебе это не очень-то нравится.

– Боже, какой мудрый мальчик! Какое глубокое знание жизни! – я разозлилась. К сожалению, он был прав.

– Тебе не идет быть язвительной, – отозвался он, пошарил в своем огромном рюкзаке, достал голубую папочку и протянул ее мне.

Там были вырезки его статей. Ну, надо же, какой тщеславный малыш! Какое уважение к своему творчеству! Я вот не храню своих статей. К чему это? Они хороши только сегодня, а завтра уже никому не нужны. Кому придет в голову перечитывать вчерашние газеты? И в этом состоит смысл моей работы: вкладывать свою душу в то, что актуально только сегодня, ни на какое будущее рассчитывать не приходится. Моим коллегам нравится их работа. Они преисполнены чувством собственной значимости. Я им завидую. Потому что меня переполняет чувство полной бессмысленности моей деятельности. И безысходности – я ведь умею только писать. Ничего больше. Утешаю себя тем, что я одна из легиона современных Несторов. Мы все вместе пишем историю.

Смотрю на Алешу – очень красив. Так хочется его поцеловать. Опускаю голову – начинаю читать. Что ж, определенный стиль у него есть. Штампы встречаются. Впрочем, не слишком часто. Есть и весьма затейливые обороты. Но в каждой строчке сквозит наивное мальчишеское всезнайство и какая-то покровительственная снисходительность. Какой же он еще ребенок! Я и сама была такой еще совсем недавно. Но от чего-то слишком быстро повзрослела. Улыбаюсь.