С этими словами Павел даже улыбнулся белозубо. Похоже, он намекал на то, чтобы я информировал его о моих делах с арендаторами. Я хотел кое-что уточнить сразу же, но тут ему позвонили. Столяров достал мобильник и принялся разговаривать, как мне стало сразу ясно, с Эльвирой… «Солгулианцы», так он сказал. Вот ведь откуда мне знакомо это слово – что-то уж очень похожее было в названии организации-отправителя из Нью-Йорка… Черт, но куда же задевалось проклятое письмо?!

– … Да, я в летнем кафе у магазина «Надежда»… Ну да, а потом на Горную, в контору… Вводи, как обычно – «джизэс»… Сейчас уже едешь? А, ты скоро? Чудесно.

Павел закончил разговор и убрал телефон.

– Ну так что? Если вдруг почувствуешь что-нибудь неладное, дашь знать?

– Павел… Слушай, у меня есть небольшая просьба.

– Я тебя слушаю.

– Скажи мне, вы с Эльвирой все ваши дела обсуждаете? Я имею в виду, конечно, дела вашей церкви?

– В общем, да.

– А в частности?

– Да и частности, думаю, тоже.

– Так вот, моя просьба, можно сказать, личного плана. Эльвира практически каждый день общается с Татьяной. Домой к нам приходит. О чем-то они там беседуют. Я не знаю точно о чем, но мне это не очень нравится… Погоди, дай я закончу… Я точно тебе говорю – мы не ваши прихожане. Ты уже понял, наверное, что я за человек, и свою жену я вам тоже не отдам. Она мне самому нужна. Я ясно выразился?

– Зачем же так резко? Куда уж яснее…

– В общем, тогда без резкости: просто по-человечески прошу тебя передать Эльвире, чтобы она прекратила «окучивать» Татьяну.

Павел издал несколько невнятных междометий, и я продолжил:

– Ведь это всего лишь услуга за услугу, ведь так? Как только Эльвира перестанет давить на мою жену, я тут же начну тебя информировать о делах миссионеров…

«Но специально шпионить за ними я, конечно, и не подумаю», – добавил я мысленно.

– Хорошо, – серьезно сказал Павел. – Думаю, мы договорились. Я обещаю, что поговорю с Эльвирой на эту тему. Серьезно.

– Ну, тогда вот такой вопрос. Если не секрет, у тебя самого в этом есть какой-то интерес?

– Конечно, – нисколько не смутившись, заявил Столяров. – Я, как ты уже понял, давно не являюсь неофитом, и потому имею круг обязанностей более широкий, чем у рядовых посетителей наших собраний. У меня есть и определенный долг… И если я, например, сумею раскрыть истинную сущность и неблаговидные дела какой-нибудь секты, которая рядится практически под нас, то мне это определенным образом зачтется.

Глаза Павла прямо-таки засверкали от предвкушения будущих побед. Нет, что-то он уж очень сильно радуется – его прямо «прет» от возбуждения.

– И только-то? – я сделал вид, что разочарован «мелочностью» устремлений Павла.

– Да, это действительно не главное. Ты прав… Знаешь, что? Есть сведения, что американцы приехали в Сибирь для очень серьезных дел. Таких, что даже вслух говорить нельзя.

– Воровать ядерные секреты?

Павел даже скривился.

– По сравнению с целями солгулианцев – это мелочи…

– Да неужели?

Кажется, я имею дело человеком, умным до сумасшествия. Наверное, с Павлом что-то случилось на религиозной почве…

– Да-да! – Горячо заговорил Павел. – То, что они ищут, способно перевернуть мир… И если мы не просто не дадим им это сделать, а сами…

– Добрый вечер, Андрей, – услышал я женский голос.

Супруга Павла, оказывается, уже минуту или две как подъехала и теперь стояла рядом с нами, не вмешиваясь до поры до времени в беседу. Ее вишневый «ланос» стоял у обочины недалеко от кафе.

– Здравствуй, Эльвира, – отозвался я.

Несмотря на крайнюю степень корректности наших отношений, я приподнялся со стула, но при этом случайно поддал коленом по ножке легкого пластмассового столика и рассыпал табачный пепел. Порыв ветра тут же взметнул его и слегка запорошил Эльвире куртку. Эльвира слегка поморщилась; ясно, что этот мелкий инцидент вряд ли улучшил ее отношение ко мне… На Эльвире была темно-рыжая кожаная курточка, которая очень мило на ней смотрелась, оттопыриваясь на груди и сужаясь к талии. Я с интересом уставился на жену Павла, немного даже пренебрегая приличиями. Но меня в данном случае занимала вовсе не она, а ее куртка. И даже не сама куртка, а красивые пуговицы на ней.

* * *

Сказать, что у нас с Татьяной в этот вечер произошла семейная сцена – значит не сказать ничего. Я терпеливо дождался, когда Таня придет с работы, а встретив, не торопясь, не с порога, а лишь только после того, как она переобулась в домашние тапочки, открытым текстом спросил, какого, собственно, дьявола, делала вчера у нас в доме Эльвира Столярова?

Меня тут же, многословно и изобретательно обвинили в клевете, злопыхательстве и злоупотреблении пивом. Я все это внимательно выслушал, после чего спокойно сообщил, что не далее как сегодня встречался со Столяровыми сам, и мне вполне хорошо потому известно о том, что Эльвира к нам вхожа, причем почему-то именно в то время, когда я отсутствую. Заметив на лице жены замешательство, я посоветовал при следующем визите Эльвиры вернуть ей пуговицу, которую та потеряла именно вчера у нас дома, пока я ездил к арендаторам.

Конечно, я и сам говорил полуправду. Но, поскольку не люблю, когда меня держат за дурака, решил, что имею право на некоторые полицейские приемчики. Естественно, я не соврал в открытую, что Эльвира прямо так мне раз и сказала, что была вчера у нас дома, но вывернул свои слова таким образом, что наша мимолетная встреча возле машины якобы принесла мне однозначную и убедительную информацию.

Эти приемчики сработали. Минут через десять после начала нашей беседы Таня начала сникать, а когда я предъявил косвенное вещественное доказательство, она наконец призналась, что продолжает общаться с Эльвирой, но! Все это делается лишь для общего семейного блага, и она очень надеется, что Андрей Маскаев рано или поздно тоже соизволит обратить внимание на то, что не едиными материальными стимулами жив человек.

Тут мне пришлось призвать на помощь все свое красноречие и умение убеждать, чтобы в очередной раз доказать как дважды два: любые сектанты, неважно какой направленности, точно также как девочки-лемурийки, девочки-феминистки, да и девочки-эмэлэмщицы умеют так задуривать головы, что только крепкий ум (вроде моего) может сопротивляться охмурению, да еще и вытаскивать из болота глупенькую Таню, которой ее муж уделяет слишком мало времени…

Я намеренно поддался, пропустил легкий удар, но первый раунд все равно был за мной. Не допуская перерывов, я пошел в дальнейшее наступление, спросив как бы невзначай: не доложила ли Эльвира, уходя, о том, что прихватила с собой письмо, ей не предназначенное?

Несмотря на мои отдельные успехи, я чуть было не проиграл. Таня с негодованием заявила, что такая порядочная и продвинутая женщина, которой является Столярова, вряд ли пойдет на тупую кражу неизвестно чьих документов… Которые, кстати, принадлежат этим американским деятелям, а они типы весьма подозрительные и вообще – Маскаев, ты с ними еще точно горя хватишь!

Я был почти уверен, что письмо прихватила Эльвира и, возможно, она не поставила о том в известность свою приятельницу и потенциального адепта. Несмотря на то, что в отношениях между мной и Татьяной появился холодок, отужинали мы довольно мирно. После ужина Таня принялась демонстративно штудировать Евангелие, но я сделал вид, что не придаю этому значения – пусть читает. Гекльберри Финн вон тоже читал, пока не подвернулась возможность то ли украсть дыню, то ли повесить кошку за убийство птички.

Выйдя на балкон, я глянул вниз – «тойота» стояла на месте, в отличие от меня, готовая к работе. Но сегодня было уже поздно, да и градус пива в организме превышал норму, а на завтра в планах действительно имелось несколько поездок. Размышляя о перспективах, я совсем было позабыл о брате Ричарде, но вот он про меня помнил. Выждав, по всей видимости, все возможные сроки, миссионер набрал мой номер, и мне пришлось ему отвечать, как бы мне это ни было тошно. Я как мог попытался убедить американца, что письмо обязательно найду, чего бы это мне ни стоило – просто оно куда-то задевалось по ошибке. Не знаю уж, поверил ли мне Ричард, но закончил он словами «как найдете – не забудьте позвонить».