Его сердце внезапно забилось от ужаса. Но в противовес Кирилл вскинул голову, пытаясь с пренебрежением встретить её осуждение.

— Верховский, если одна из твоих нянек снова заявится ко мне и скажет, что в этом… — она дернула его за запястье и указала на локтевой сгиб. — …Виновата я, то я сверну шею и ему, и тебе.

Кирилл судорожно набрал воздух в легкие. Он не хотел, чтобы Лайт знала, как на самом деле сильно он страдает из-за неё.

— Кто тебе сказал? — хрипло спросил он.

Дёмина задрала подбородок как можно выше, хотя этого и не требовалось, чтобы смотреть на сидящего в кресле мальчишку сверху вниз. Она запустила вторую руку в его волосы и убрала чёртову челку с глаз — злых и почти по-детски растерянных.

— А теперь, слушай… 

— А теперь, слушай… И слушай внимательно, — проговорила Евгения обманчиво спокойно. — Ты как-то спрашивал, какого это расти в приюте… Так вот. У меня никогда не было «нянек», которые решали бы мои проблемы. И у меня никогда не было привилегии винить кого-то другого в дерьме, в которое я влипала. Если со мной случалось что-то, я всегда сама решала проблемы, как бы хреново мне не было. Я брала ответственность за себя, более того — брала ответственность за своих близких и вытаскивала нас. И если ты, избалованная скотина, решил, что в твоих проблемах виновата я, то подавись своими гребаными претензиями.

Лайт втянула воздух, переводя дыхание. Она наконец почувствовала, что приступ ярости ослаб, и отпустила его волосы.

Кирилл же потянулся головой за её ладонью, чтобы этот контакт как можно дольше не кончался. Как же он скучал по её тонким пальцам в волосах. В последнее мгновение он перехватил её кисть свободной рукой. Она украдкой вздрогнула, почувствовав его решительность.

Он не был слабее её, просто не сопротивлялся её силе. Верховский снова сквозь рваную челку смотрел на женщину. Своими синими глазам на побледневшем лице.

— Кто из них тебе сказал? — тихо, но твёрдо повторил вопрос.

Дёмина мстительно ответила:

— Зимин, — попыталась разжать пальцы и отступить. Самое важное она уже сказала сидящему перед ней. Но он перехватил и вторую её ладонь, сцепив в замок со своей.

Кирилл посмотрел на их руки, её напряженные пальцы будто бы одним своим видом сопротивлялись.

— Жень, почему ты тогда сбежала? Этот ебаный отпуск… Ты ведь даже не дала мне шанса что-то исправить… Ты… Дело только в том, что я придурок?

Лайт втянула воздух сквозь зубы. Дело в том, что она испугалась. В тот чертов вечер этот парень так легко сломил её хваленную гордость и уничтожил дистанцию, которую она старательно выстраивала. Оказывается, ему всего-то и нужно было прижать её к столу, раздвинуть колени и поцеловать…

На следующее утро, проснувшись с головной болью и горьким сожалением о свершённом, Лайт накрыло понимание, что она испытывает слишком сильное влечение к Верховскому. Почти физически ощутимое чувство стыда скручивало её тошнотой. Ей было стыдно перед Якушевой и перед Алексом, даже перед Беловым и отцом Кирилла. А самым опасным стало осознание: если стажер попытается повторить эту сцену, она сдастся. Слишком острое возбуждение охватывало её. Рядом с настойчивым парнем, оно превращалось в болезненную одержимость, в которой сходилось всё: не тот человек, не та ситуация.

Женя раз за разом обращалась к своему разуму — она целеустремленная и холодная. Если бы не желание защищать близких, она могла бы назвать себя расчетливой и циничной. У неё были принципы и жесткий характер. У неё был понимающий все партнер, и она так легко сдалась от напора Верховского? Как последняя идиотка. Просто сломалась. Вернутся назад в офис было выше её сил. Ей нужно было время, чтобы придушить это чувство на корню. Хотя бы самая малость, чтобы пережить свою слабость. Рядом с Кириллом это было невозможно. Она уже оценила, как он умеет идти напролом и как это её возбуждает. Это какой-то адский замкнутый круг.

— Придурок, — тихо согласилась Дёмина почти не соврав. А Кирилл потянул её руку к губам и коснулся костяшки указательного пальца. Женю прошибло током от его прикосновения и взгляда.

Она не вырвала руки, но вся напряженно дрожала, гоня мысль, что хочет ещё.

— Чертов мудак, считающий, что ему все обязаны, — он коснулся губами следующего её пальца. — И если ты ещё хоть раз прикоснешься к какой-то наркоте, я переломлю твой хребет, — теперь поцелуй достался безымянному пальцу и мизинцу. Уже даже голос её начал подрагивать. — И не надейся, что сможешь меня шантажировать своим саморазрушением… — Брюнет взялся за её вторую руку и коснулся мизинца, в этот раз застыв, смотря ей в глаза в ожидании ещё одной угрозы.

Лайт сглотнула. Опять парень поймал её своим взглядом, притягивающим к себе. Она наконец вспомнила вкус его поцелуев и дернулась, вырывая руки.

— Прекрати, — сказала она, понимая, что Верховский уже не слышит её угроз, что она сама оглохла от нахлынувшего.

Женя предчувствовала: она точно не сможет остановиться и пойдёт до конца. Слишком много она думала о нем и о их близости, слишком давно не спала хоть с кем-то.

— Ты и вправду гребаный мазохист, — мстительно прошептала она, пытаясь протрезветь и защититься.

Кирилл чувствовал, что готов быть кем угодно, если она его попросит. Но чертова гордость вторила еле слышным эхом: "не смей вешать на меня ярлыки."

— Лайт, тебе не кажется, что угрожать мазохисту физической расправой тоже извращение?

— И мне кажется… она не так уж и не права. Я социопат и мазохист.

Юдин напоказ изумленно смотрел на клиента, положив подбородок на ладонь.

— Вы же любите честность? Да? — спросил он, выдержав театральную паузу.

Верховский приготовился к тому, как паршиво эту сцену оценит его психотерапевт.

— Ваша мизантропия и отсутствие понимания общепринятой морали не являются проявлением социопатии. Социопаты не способны на такие чувства по отношению к другому человеку. Возможно, мне не стоит давать оценку своим коллегам, которые прежде занимались вашей терапией, но мне кажется, они были не правы. Мизантропия — следствие детской травмы. Проблемы с моралью скорее признак инфантильности. — Юдин увидел протест в вызывающем взгляде молодого человека. — Вы не виноваты и в этом. Вам слишком долго не позволяли самостоятельно что-либо решать, оберегая вас. Теперь, столкнувшись с моральным выбором, вы испытываете дискомфорт и пасуете. Это переплетается с вашей враждебностью к окружающим, так что зачастую вы выбираете то, чего они ожидают от вас.

— Ожидают?

— Да. И вам кажется, что от вас всегда ждут худшего.

Юдин выпрямился и взял в руку карандаш.

— С этой женщиной всё ещё сложнее. Вы выделяете её на фоне прочих «воспитателей», потому что чувствуете её уже частью самого себя. Вы принимаете от неё негативное отношение к себе. Более того стремитесь получить его. Вы хотите, чтобы она была тем человеком, который будет делать за вас моральный выбор. Это доверие, которым вы наградили свою избранницу. И некоторые мазохистские порывы, что вы испытываете к ней — проекция вашего собственного самобичевания. Вы выбрали ЕЁ и позволяете ЕЙ наказывать себя, за все, чему сами не в силах дать оценку. Но такая зависимость от другого человека… и есть ваш опасный и разрушающий процесс.

Речь психолога впервые проняла Кирилла до мурашек на спине. Впервые его слова резонировали с его внутренним состоянием. Верховский никогда не говорил себе этих слов, но, кажется, всегда знал о них.

— Нет, Алиса, ты выйдешь за него только через мой труп, — жестко сказала Женя и замолчала, повернувшись боком на стуле. Она встретилась взглядом с Верховским, который только что бесцеремонно подсел к её столу. Этого человека ей и не хватало «для полноты счастья». — Поговорим позже, — сдерживая злость, сказала она. — Что? Нет! Нет. Я сказала… — всё-таки сорвалась Лайт. Разговор оборвала сестра, выключив телефон.