«– Располагайся, Каролина. Комнату для тебя приготовила домработница. Но завтра ее не будет. Не хочу, чтобы нам кто-то мешал. Спокойной ночи», – тотчас приходит сообщение от Вяземского.

Вероятно, он обладает телепатией? Иначе, как все это объяснить? Я и вправду чертовски устала… Раздеваюсь и принимаю горячий, обжигающий душ. Вяземский обо всем позаботился – на полочке красуются флаконы с разными гелями для душа, шампунем, бальзамом для волос, новая зубная щетка и паста. Не понимаю, как можно держать столько мелочей в голове? Выходит, он все планировал?

Аккуратно ступаю по теплому кафельному пол и набрасываю на плечи халат. В другой ситуации я бы сказала, что у Вяземского хорошо… Уютно, чисто, светло и отделано со вкусом. Но сейчас я не хочу ничего замечать… Вспоминаю про Миланочку и душу проклятые слезы. Мне надо быть сильной… Сжать в кулак волю и довериться Глебу. Он сам предложил помощь, я не тянула его за язык. И, пускай плата за спасение дочери – мое унижение, я готова на все…

Высушив волосы, прыгаю в постель и накрываюсь ароматным невесомым одеялом. Смыкаю глаза и ворочаюсь, пытаясь прогнать воспоминания. Они впиваются в сердце, как пиранья, возвращая спящую боль… Интересно, это когда-то кончится? Мысли, обида, желание отомстить… Зажмуриваюсь, словно на машине времени возвращаясь в прошлое… Я снова во дворе дома Вяземских. Вдыхаю аромат шиповника и костра, ступая по хрустящему гравию.

Толкаю калитку, чуть не столкнувшись с Андреем Максимовичем. С трудом стою на ногах, хватаю воздух ртом, пытаясь прогнать из памяти жестокие слова Глеба:

«– Пригласи на ужин Аню Фомину, мама. Я сделаю ей предложение…».

– Лера? Что случилось? Тебе плохо? – он легко сжимает мое плечо и заглядывает в глаза.

– Д-да… Немного, не волнуйтесь. Сейчас все пройдет. Я… Я пойду, – пытаюсь улизнуть, но Андрей Максимович меня останавливает.

– Погоди-ка, тебя обидели?

– Нет, вы что? – лгу я. – Просто мне… Мне в институт надо, вот и бегу.

Боже, только бы он не узнал… Прячу взгляд, чувствуя, как сильно стучит в груди сердце. Я шла сюда, чтобы рассказать Глебу не только о беременности… Неужели, Андрей Максимович догадался, что я услышала их с Ниной Ильиничной разговор?

Я буду молчать… Никогда не признаюсь, что узнала его страшную правду…

– Лера, я знаю, что ты слышала наш с Ниной разговор. Ты все не так поняла… Давай мы вернемся в дом и поговорим.

Его взгляд режет, как сталь… Кажется, кожа сейчас лопнет, а я превращусь в горстку пепла. Он убил своего брата-близнеца, не станет церемониться и со мной…

– Я ничего не слышала, вы ошибаетесь. Пустите меня, мне домой надо…

Вырываюсь из тисков его пальцев и что есть мочи бегу. Подальше от этой семьи… Плевать на Глеба и его отца – пусть живут, как хочется…

К остановке подъезжает автобус. Оглядевшись по сторонам, прыгаю на подножку и прячусь на заднем сидении. Только когда автобус отъезжает, я облегченно вздыхаю… Вынимаю из сумочки старенький телефон и звоню папуле. Раскрываю губы, чтобы рассказать о случившемся, но папа меня опережает:

– Лерочка, случилась беда, дочка. У нас теперь нет дома… Ты сейчас у Глеба?

– Пап, нет больше нас. Мы… расстались. А что с домом, пап?

– Горит. Соседи позвонили, я на работе был. Не знаю, что могло произойти? Я же проводку поменял.

«– Это поджог! И я даже знаю, кем он организован. Наверное, Андрей Максимович просмотрел записи камер и увидел, как я бегу к калитке. Такой рациональный человек не станет оставлять свидетелей».

– Пап, я знаю, кто это организовал. Собирай вещи, нам надо уезжать.

– Дочка, что случилось? Ты куда-то вляпалась?

– Да. Стала невольным свидетелем важного разговора. Не хочу говорить по телефону.

– А как работа? И твоя учеба?

– Нам надо где-то переждать, пап. А потом я пойду в полицию. Никто не сможет заткнуть мне рот.

В тот момент, когда я завершаю вызов, на экране вспыхивает индикатор входящего сообщения.

«– Не вздумай идти в полицию, Лера».

«– А что мне будет, если пойду?», – отвечаю Андрею Максимовичу дерзко.

«– Тебе лучше не знать».

Каролина.

Ненавижу Вяземского… Воспоминания заполняют душу, как вода из горького колодца… Почему-то дома я так не думаю о нем. Хотя нет, вру… Думаю. Постоянно, бесперебойно, мучительно… Смотрю в глаза Миланочки и вижу его. Сколько слез я пролила, воспитывая дочь в одиночку. И сколько вопросов оставила без ответа…

«– Мамоська, а где мой папа? Костя в садике сказал, что папы есть у всех. А где мой?»

Я отворачивалась, пряча боль за выстроенной стеной цинизма и желания отомстить. Я жила этим… Мечтала вернуться в родной город и уничтожить Вяземского. Ради этого изменила внешность и стала другим человеком. А папа помог с фирмой… Он всем помог мне, пока сам не заболел и не скончался скоропостижно…

Усталость прогоняет мысли. Кажется, я глубже дышу и ненавижу Глеба чуть меньше… А потом засыпаю…

Утро врывается в комнату ярким светом, льющимся из окна. Торопливо вынимаю айфон из-под подушки и прищуриваюсь: всего-то семь утра! Я бы еще немного вздремнула, но нежиться в чужом доме… Как-то это неприлично… Тем более, в доме Глеба.

Быстро принимаю душ и переодеваюсь в домашний костюм из трикотажа. Плевать, что подумает хозяин дома. Я ни дня не собираюсь у него оставаться. Во всяком случае, пока не услышу дельных предложений по спасению моей дочери. Тихонько спускаюсь в просторную кухню-столовую. На цыпочках подхожу к мраморной столешнице и провожу по ней ладонью. Холодная… И полы ледяные, как и кухонные блестящие фасады. Все безжизненное, как и сам Глеб… Интересно, в нем сохранилось хоть что-то человеческое?

Вынимаю из шкафа турку и пачку с молотым кофе. Там же обнаруживаю коробку с пшенными хлопьями. Надо же… Милочка тоже очень любит «цыплячью» кашу. И почему они такие одинаковые? Черт бы побрал Вяземского…

Любуясь медленно поднимающимся над городом солнцем, варю кашу и пью горячий крепкий кофе. Словно смываю горечь, вновь заполняющую горло… Похититель так мне и не позвонил. И ничего не написал. Никаких требований и никаких известий. Жива ли Милана? Нет, я не могу больше ждать… Что бы ни говорил Вяземский, я обращусь в полицию… Порывисто вскакиваю и разворачиваюсь, завидев Глеба… Интересно, он долго смотрел на меня? Плевать… У меня почти истерика… От неизвестности, боли, чудовищных переживаний за своего ребенка. Ему не понять…

– Кара, что с тобой? – хмурится он, подойдя ближе. Забирает дрожащую чашку из моих судорожно сжатых пальцев и прижимает к груди. – Тебе плохо?

– Тебе не понять. Я… Прошли почти сутки, а он не позвонил. Он ничего не сказал о моей малышке… Ничего… Может, ее нет в живых? Может… Я сейчас же позвоню в полицию. Плевать, что ты хочешь. Ты ничего не делаешь, ты…

– Успокойся, Каролина. Я делаю все, не плачь. Скоро она будет с тобой. Нельзя сейчас обращаться в полицию.

Глеб зарывается пальцами в мои длинные, струящиеся по спине волосы. Часто дышит, опаляя кожу мятным дыханием. Накупался, приоделся… Ненавижу его. Проклинаю тот день, когда мы встретились. Конечно, ему некуда спешить, а моя дочь… Где она сейчас? Как с ней обращаются?

– Не плачь, – повторяет он, касаясь губами моей щеки. Слизывает слезинки и гладит мои плечи, груди, спину…

– Глеб, не надо… Не сейчас, прошу тебя. Я… Я просто не могу.

– Я хочу… И ты обещала отблагодарить меня, – сухо бормочет он. Чувствую, как тяжелеет его дыхание и вспыхивает кожа. И моя пылает как факел там, где он меня касается. И себя я тоже ненавижу за реакцию на него. Голова кружится от его настойчивых ласк, ноги словно подкашиваются. Куда же делась твоя ненависть, Кара? Остановись, одумайся, не лети в этот огонь. Сгоришь дотла и следа не останется…