– Оооо, – по округлившимся глазам Мойвы, наливающимся безумием, можно судить о степени восторга.

– А кто он? – наконец собравшись с духом, спрашиваю я, стараясь не выглядеть особо заинтересованно. Но на самом деле мне хочется выхватить у Инки из рук стакан с каким-то пойлом и жадно его выхлебать.

– Ярцев? – Мойва смотрит на меня, как Ленин на зажравшуюся буржуазию, явно прикидывая степень моей тупости. – Влажная мечта всех не блаженных баб нашего немаленького городишки. Правда говорят, что он жуткий козлина, и ядовитая злюка. Но я б его облизала, пусть мне бы плохо стало.

– Я бы тоже, – куртуазно пыхтит Валька поправляя свои три волосины, взбитые в пышную прическу руками умелого парикмахера, а я смотрю на стакан в руке Мамы-козы. И уже не хочу пить, зато хочу дать по башке стеклотарой озабоченным нахалкам. Хотя, что он мне этот злой синьор-помидор? Какое мне дело, с кем и где он будет проводить сегодняшнюю ночь?

– Хорошо, что я замужем за Бусиком, и мне не надо больше выпускать из задницы радужный хвост, чтобы сразить харизмой самца тестикулоносца, – ухмыляется Инна. – И потом, вам слишком калорийным покажется этот сладкий аленький цветочек, подруги мои ненаглядные. Об Ярцева зубки сломать, что пописать сходить. Андестенд? Уж поверьте, я такого наслушалась от жен Бусиковых компаньонов про этого шоколадного зайку, волосы в жилах стынут. Под красивой фольгой, которую Мойва в детстве разглаживала и копила со страстью помоечного кротишки, кроется атомный монстр.

– Кровь.

– Что? – вскинула ясны очи Мама-Коза.

– Кровь только может в жилах стыть, – поправила я машинально и тут же решила перевести опасную тему. Ярцев – красивая фамилия. И сам он… Господи. Что происходит? Наверное все же зря я сбежала из клиники, не дождавшись МРТ головы. – Инна, что ты пьешь?

– Это смузи из зеленых овощей и семян чиа. Мне его мой гуру посоветовал, – фыркнула Мама-коза, забрызгав мое платье из старой коллекции гадостью, похожей на сопли.

– Ага, а гуру зовут Вовка Рябинкин, – заржала было Валька, но вдруг захлебнулась смехом и подозрительно посмотрела в сторону моей персоны, аккуратно примостившейся на краешке шикарного мягкого стула. – Так, погоди. Верка переводит стрелки только… Ооооо. ООООО.

Я, стараясь не отвести взгляд, уставилась Валюшке в переносицу, Но поймать меня на вранье – раз плюнуть. Не умею я врать от слова совсем.

– Вы же знакомы, да детка? И поэтому ты боялась повернуться в сторону этого хлыща? Не стоит притворяться косой дебилкой, я тебя насквозь вижу.

– Так это Ярцев тебя так укатал? – задохнулась Мойва, от пронзившей ее, бесконечно умной догадки.

– Это было шапочное знакомство, – хныкнула я, понимая, что вечер перестает быть томным. – И видеться с ним я больше не желаю.

– И поэтому ты не можешь сидеть полной грудью? – щурится Инка. Надо же, наблюдательная какая.

– Нет, не поэтому. И болит у меня не в груди, а существенно ниже. Меня сбила машина, похожая на танк, а не то что вы подумали, – мой голос звенит от злости, и обиды и еще кучи чувств, вдруг превративших мою и без того расшатанную нервную систему в драную сетку от комаров. А еще жутко бесит Мойва, таращащая свои глазища и дергающая тонкой шейкой. – И не надо кривляться и строить физиономии, Катька, потому что я не желаю больше видеть этого сноба, даже мельком, который обещал мне надрать задницу. Ясно?

– И надеру, – раздается у меня за спиной насмешливый голос, от чего сердце проваливается куда-то в район левой коленки. – кстати, танком меня еще не звали. Я польщен.

От завываний безголосой бабищи на сцене у меня начинается морская болезнь, едва я переступаю порог дорогой жральни. И чучело скалящегося косолапого, на входе в «Берлогу» вызывает во мне чувство омерзения, колыхающееся как медуза в банке. Вкус у Борьки специфический. Полагаю, он в восторге от своей креативной смекалки.

– Макар Семенович, – бросается мне навстречу вымуштрованная как солдатик администратор Аллочка. Ее каблук настолько головокружителен, что кажется симпатичные ноги цепкой бабенки вот-вот подломятся. – Борис Маркович давно ждет.

Ухмыляюсь. Тоже мне барин Борька. Бросаю пальто в тонкую ручонку Аллы.

– Я провожу, – ровно говорит она.

– Я помню дорогу, куколка, – моя ухмылка больше похожа на оскал застывшего бурого чучела, застывшего посреди фойе ресторана. На хрена я приперся сюда? Отдохнуть в вертепе – не самая лучшая мысль. И эта чертова толстуха никак не идет из головы, словно навязанная чертом. Хотя, ангелов-хранителей наверное посылают иные силы.

– Наконец-то, – поднимается мне навстречу человек-гора, распахивая в стороны ручищи для объятий.

– Боря, ты же знаешь, я не люблю тактильных контактов, – сдавленно рычу, стараясь вырваться из захвата друга.

– Его это никогда не останавливало, – сидящий в углу стола Федор похож на измученного воробья. Он изменился, конечно, за те пять лет, что я его знаю: заматерел, обзавёлся брюшком, дорогими тряпками и очками в золотой оправе от известной фирмы. И ему бы уже можно не работать ночами, но крестный моей дочери словно замаливает какие-то грехи, фанатично продолжая помогать младенцам увидеть мир в клинике, построенной на мои деньги. – Здравствуй, Макар.

– Фазан стынет, – ревет Борька, – ну что, будем играть сегодня? Выбираем жертву.

Фазан жесткий и безвкусный. Я жую плохо приготовленную птицу, и совершенно не понимаю, зачем пришел. Игра Борьки давно не будоражит, ставки все выше. И я знаю, на что сейчас нацелился «добрячок» Борис Маркович. Ухмыляюсь своим мыслям, что не укрывается от внимания Федора. Он лишь кривит губы, но мысли в его голове сходны с моими.

– Кстати, Игорь заезжал, – словно невзначай бросает Борис. Огненная волна ярости прошивает тело. – Играть хотел в долг. Знаешь, братишка, аппетиты твоего братца весьма недурны.

– Ты позволил?

– А должен был? Он и так торчит мне столько, что даже распродай я его на органы не покрою расходов, – хохочет Борька так, что звенит стекло, отделяющее вип-зону и общий зал ресторана. – Да шучу я. Больше в зал его не пустят. Но сегодня и мы не будим шпилить в карты. У меня предложение поинтереснее. Сегодня ресторан полон. А значит открываем охоту.

Я непонимающе смотрю на массовика-затейника. Что он еще задумал? Фантазия у него с детства какая-то извращенная.

– Твоя очередь сегодня, Макар. Федька в прошлый раз играл. Продул вчистую, кстати. Жаль тебя не было тогда.

– Правила? – приподнимаю бровь. Вечер становится интересным. В крови бурлит странное возбуждение, выжигающее из памяти супергероиху. То что нужно.

– Игра вслепую. Сначала ставки. Потом условия, – ухмыляется Боб.

– Согласен. – словно черт дергает меня за язык. Веселиться, так веселиться. Чего уж? Хотя Борюсиковы фантазии далеко не всегда безопасны и безобидны. Но он может себе это позволить.

– Твой Алмаз, против моей тачки, – глаза поганца возбужденно блестят.

– Бобик, я ведь вроде не давал повода думать, что я олигофрен? – смотрю в упор на лоснящееся лицо друга, который уже, видимо, загоняет в свой вольер моего любимого племенного абиссинца. Он давно положил глаз на жеребца, я-то знаю. – Ставки неравнозначные.

– Что хочешь? Долг твоего брата спишу вчистую.

– Гогена, висящего в твоем кабинете, – протягиваю руку, чтобы скрепить сделку, и вижу нерешительность, написанную на физиономии спорщика. – Поганец Игорек меня не интересует.

– Давай, Боря, не дрожи рукой. – вдруг подает голос Федор. Впервые наверное в жизни он не сидит безучастно. – Это же не душа, в конце-концов. Хотя, они, наши души давно уже заложены. Моя уж точно, – задумчиво, словно про себя заканчивает он. Философ комнатный, блин.

– А теперь правила, – разжимаю я пальцы, все еще чувствующие чужое пожатие.

– Неделя. Случайно выбранная мной баба. И полная свобода действий. Правил никаких.