Я гляжу на все это, и сердце бешено колотится в груди, а мысли проносятся в голове так быстро, что ни одной не поймаешь. Несмотря на усталость, все мое существо мигом оживает, точно меня разбудила та самая болотная пантера, которой он мне когда-то представлялся. Сама не знаю, что мне делать: то ли бежать, то ли любоваться им — вряд ли я еще когда-нибудь окажусь рядом с такой красотой, пускай и пугающей.

— Ой… Это случайно получилось, — говорю я, и мой голос звучит откуда-то издалека.

— Небезопасно ей вот так выходить за пределы форта, — говорит он, и я понимаю, что подробнее об опасностях он рассказывать не станет. Элам провожает мисси до скамейки, осторожно усаживает и кладет руку Лавинии ей на колени, чтобы не поломать цветы. Хороший он человек.

Я встаю, разминаю затекшую шею, стараюсь собраться с духом.

— Знаю, что вы для нас сделали, и…

— Это моя работа, — прерывает он меня. — Я просто ее выполнял. Причем не так хорошо, как самому хотелось бы, — он кивает на мисси, давая понять, что испытывает вину за ее нынешнее плачевное состояние. — Я обо всем узнал, когда уже ничего нельзя было сделать. Человек, за которым вы приехали, Уильям Госсетт, ввязался в аферу с участием марстонцев, поэтому-то они и похитили его дочерей. Я узнал, что они собирались прятать их неподалеку от того причала в Луизиане, поэтому оставил там своего человека, который должен был их освободить после того, как «Звезда Дженеси» отчалит. Но когда он начал поиски, их уже и след простыл.

— А чего они хотели от… мистера Госсетта? — Я пытаюсь представить массу, которого знала столько лет, участником марстонской аферы, но ничего не выходит.

— Денег, собственности и, если он уже стал их пособником, убедиться в его полном и безоговорочном повиновении. Такими методами они и выбивают деньги на свои бесчинства. Обычно они берут в оборот молодежь из состоятельных семей. Некоторые оказываются в заложниках. Другие помогают добровольно. А есть такие, кто сперва становится пленником, а потом — добровольцем, как только подхватывают «гондурасскую лихорадку». Все же идея свободной территории в Центральной Америке соблазнительна, что ни говори.

Я опускаю взгляд и смотрю на пыль кремового цвета, приставшую к сапогам Элама. Меня не отпускают мысли о невзгодах мисси, о ребенке, которого она носит под сердцем. К щекам приливает жар.

— Так вот, значит, как мисси Лавиния связалась с этими негодяями? Она думала, что действует в своих интересах, а потом оказалось, что ее одурачили? — Рассказать ли ему о брате мисси? Или он и сам уже все знает и просто проверяет меня? Я поглядываю на него искоса, слежу, как он поглаживает усы, а потом задумчиво прихватывает пальцами свой подбородок, словно ожидая, когда я заговорю. Но я молчу.

— Вполне вероятно. Марстонцы ради собственных целей готовы на все. Они свято верят, что еще можно вернуться к былым временам и возродить хлопковые королевства, править новой землей, наиболее подходящей для этих целей. Эти люди всерьез считают, что шикарные поместья и рабовладение еще не канули в Лету. Марстон требует беспрекословного подчинения. Если понадобится, жена должна пойти против мужа, отец против сына, брат против брата, лишь бы исполнить приказ Марстона, сохранить верность его великой цели. И чем больше богатства люди им отдают, чем охотнее предают своих близких, горожан, соседей, тем выше они поднимаются по рангу и тем больше земли им сулят в воображаемой Гондурасской колонии.

Он останавливает на мне взгляд, следя за тем, как же я встречу эти новости.

Меня до костей пробирает дрожь.

— Мистер Уильям Госсетт ни за что бы не стал в таком участвовать! Если бы знал, что это такое на самом деле. Я в этом уверена! — но в глубине души я уже начинаю сомневаться и задумываюсь: а может, у путешествия массы в Техас были и другие причины? Не из-за этого ли пропали книги, в которых хранились договоры с издольщиками? Может, он задумал нас обмануть, продать наши наделы и тоже уехать в Гондурас?

Я качаю головой. Нет, не может такого быть! Он скорее всего пытался спасти Лайла, только и всего.

— Злодеем он не был, но когда дело касалось сына, становился слеп и глуп. Ради этого мальчишки он на все был готов. Масса отправил Лайла в Техас, чтобы уберечь от беды, — в Луизиане тот впутался в одну историю, которая закончилась смертью человека. Но через несколько месяцев Лайл и в Техасе попал в переплет. Вот почему масса проделал такой путь. Он искал своего сына — и это единственная причина.

Элам Солтер смотрит сквозь меня, точно я призрак или кружевная занавеска.

— Я вам не лгу, — говорю я и расправляю плечи.

Какое-то время мы глядим друг другу в глаза: Элам Солтер и я. И хотя я девушка высокая, мне все равно приходится запрокидывать голову, точно маленькому ребенку. Между нами будто вспыхивают молнии, а кожу мою жжет так, словно Элам ко мне прикасается, несмотря на расстояние между нами.

— Знаю, мисс Госсетт, — он с таким почтением произносит мое имя, что я даже теряюсь. Обычно ведь все зовут меня Ханни — и никак иначе. — Штат Техас объявил вознаграждение за голову этого самого Лайла, совершившего немало злодеяний в округах Команче, Хилл и Мэрион. Шесть недель назад подразделение «А» техасских рейнджеров сообщило, что он убит в округе Команче. Вознаграждение было заплачено.

По спине пробегает холодок, — видно, злой дух никак не оставит меня в покое.

Лайл мертв! Все это время его отец гнался за душой, которую уже прибрал к рукам дьявол.

— Не нужно меня в это вмешивать. Я тут ни при чем. Я и приехала сюда только потому, что… Я сделала то, что сделала, потому что… потому… — Что бы я сейчас ни сказала, Эламу Солтеру мои слова покажутся пустым звуком. И немудрено: ведь он человек, который еще маленьким мальчиком сбежал от хозяина и обрел свободу. Прожил жизнь так, что теперь даже белые мужчины говорят о нем с почтением.

А я просто Ханни. Ханни Госсетт, которая по-прежнему носит имя, данное ей тем, кто ею владел. Я ведь даже не выбрала себе нового имени, чтобы не злить хозяйку. Я просто Ханни, которая живет в домике издольщиков и обрабатывает жалкий клочок земли, чтобы себя прокормить. Я мул. Бык. Полевой зверь. И даже не пытаюсь это исправить. Читать не умею — разве что несколько слов. Писать — тоже. Проделала такой путь, чтобы попасть в Техас и найти тут белого человека — совсем как в прежние времена.

Как была никем, так никем и осталась.

И что обо мне думает Элам Солтер…

Я стискиваю складки ситцевого платья. Поджимаю губы и стараюсь сохранить хотя бы подобие невозмутимости.

— Вы очень смелая, мисс Госсетт, — Элам косится на мисси. Она сидит на скамейке, мычит себе под нос, обрывая с поникших цветов лепестки — один за другим, — и глядит, как они падают на сухую, истрескавшуюся землю. — Если бы не вы, они бы погибли.

— Может, не моего это ума дело и не стоило так беспокоиться. Может, не надо было всего этого допускать.

— Не такой вы человек. — От его слов по коже, точно подтаявшее масло, разливается тепло. Неужели он и впрямь так обо мне думает? Я пытаюсь всмотреться в его лицо, но он повернулся к мисси. — Что посеет человек, то и пожнет, — глубоким голосом говорит Элам. — Вы в церковь ходите, мисс Госсетт?

«Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает» — эти строки я хорошо знаю. Хозяйка часто их повторяла, чтобы показать, что если она нас наказывает, так это мы виноваты, а не она. Дескать, это Бог хочет, чтобы нас выпороли.

— Да, мистер Солтер, хожу. Но вы можете звать меня Ханни, если угодно. Кажется, мы с вами успели порядком сблизиться. — Мне вспоминается, как он схватил меня и кинул за борт. Наверное, тогда-то он и понял, что я не мальчишка.

Уголки его губ едва заметно вздрагивают — может, и ему вспомнилась та минута. Но он не сводит глаз с мисси.

— Отведу ее внутрь, пожалуй, — говорю я. — Как считает доктор, ее папа может умереть в любую минуту.

Элам кивает, но остается на месте.

— А куда вы отправитесь, когда все закончится? Уже решили? — он снова поглаживает усы и подбородок.