— Стоп! Хватит! Мне это не интересно, — отрезает Сардж, и во мне крепнет ощущение, что речь идет о чем-то бесконечно важном — настолько, что я и представить себе не могу. — Верните книги на место. И больше Ладжуну в дом не пускайте. Если Уилл и Мэнфорд Госсетты или их жены прознают, что она как-то к этому всему причастна, Тифф на своей новой работе в «Торговом доме» не задержится — ее тут же за порог вышвырнут. Если уж перешел им дорожку, то пакуй вещички, бери в аренду фургон и уезжай подобру-поздорову. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
— Но я не могу все вот так бросить. Мне нужны книги, а они там стоят без дела и только пыль с плесенью собирают!
— Напрасно вы думаете, что раз не работаете на Госсеттов, то вам ничего не грозит. Мэнфордова женушка, эта блондинка, которой он так кичится, состоит в школьном совете.
— Насколько я понимаю, и дом, и окрестные территории принадлежат Натану.
— Так-то оно так, но до гибели Натановой сестры все было иначе, — Сардж качает головой, вперив взгляд в асфальт, будто пытается привести мысли в порядок. — Когда Робин унаследовала поместье от судьи, она берегла его как зеницу ока. Дом был ей дорог. Она была ему хозяйкой и не собиралась его уступать своим дядям. А потом ее не стало, и дом перешел к ее брату, но Натан не продал его лишь из уважения к сестре — потому что Робин до последнего вздоха билась с Уиллом и Мэнфордом за это поместье.
— Вот как… — едва слышно говорю я.
— Там все очень сложно, — подытоживает тетя Сардж. — Лучше держитесь подальше от Госсеттов. И от этого дома. Не возите книги по городу и не вздумайте никому показывать их на стадионе. А лучше верните туда, где взяли. Я постараюсь уговорить Ладжуну вернуться в школу, но в Госвуд вы ее больше не пускайте.
Наши взгляды встречаются, и этот короткий, беззвучный разговор оказывается красноречивее всяких слов.
— Спасибо за помощь с Ладжуной, — благодарю я и сажусь в машину.
— Все зависит от того, как там дела у ее мамашки, — говорит Сардж и кладет локоть на распахнутую дверцу. — Я слышала эту историю про морских звезд. И понимаю вашу затею. Вот только в этих краях течение очень уж сильное.
— Намек понят. — Я отъезжаю от дома бабушки Дайси, стиснув зубы. Нет, я никак не могу прекратить походы в Госвуд-Гроув. И не стану этого делать. Раз течение сильное, значит, нужна дамба. И я возведу ее при помощи книг.
Но все-таки я внимаю совету Сардж и накрываю стопку книг на заднем сиденье, чтобы их не было видно, пока я продаю билеты на благотворительный вечер. И паркуюсь так, чтобы хорошо видеть своего «Жука», потому что замок на задней двери сломался.
Увы, работа оказывается более напряженной, чем я себе представляла. Приходится не только следить за кассой, но и разгонять подростков, которые прячутся между зрительских рядов и льнут друг к другу, точно магниты. Уверена, за это время я ненароком уничтожила на корню несколько начинающихся романчиков.
Со времен моего собственного детства молодежь очень изменилась, и футбольный стадион со множеством укромных мест не на шутку меня пугает.
Когда я наконец возвращаюсь в машину и убеждаюсь, что книги на месте, меня накрывает волна облегчения. Сегодня я собираюсь лечь спать поздно и, вместо того чтобы готовиться к завтрашним урокам, хорошенько изучить и законспектировать найденные материалы. Я хочу провести с ними как можно больше времени — а то кто знает, чем завтра закончится разговор с Натаном Госсеттом.
Но к чему я оказалась совсем не готова — так это к тому, что у дома я увижу Сардж, нервно расхаживающую по подъездной дорожке.
Глава пятнадцатая
Ханни Госсетт. Луизиана, 1875
— Нам пора уходить, Джуно-Джейн! — в жизни так с белыми не разговаривала, но Джуно-Джейн ведь не белая и не цветная. Сама не знаю, как ее назвать. Но сейчас это и не важно: будь она хоть царицей Савской в новом розовом наряде, нам все равно надо бежать, пока дела не приняли скверный оборот. — Помоги затащить мисси Лавинию на лошадь, и продолжим путь. А то та старая дама того и гляди решит, что мы либо умерли, либо солгали ей про лихорадку.
Вот уже четыре дня мы торчим в этой лесной церквушке, где я обхаживаю, кормлю, обмываю лихорадящие тела и молюсь. Четыре дня я оставляю монетки на дереве у края поляны и криком сообщаю женщине о том, что нам принести. Она славная, добрая, великодушная. Даже забрала с собой пса, чтобы позаботиться о нем. Она будет ему хорошей хозяйкой, я в этом уверена и рада, что так сложилось, вот только наша помощница все больше волнуется, когда обнаруживает, что мы так и не ушли отсюда. Должно быть, слухи о лихорадке уже расползлись, и местные жители гадают, не стоит ли им сжечь этот дом, чтобы спасти свои семьи от хвори? Дровосеки тоже, не ровен час, заявятся сюда, так что не стоит испытывать судьбу.
Джуно-Джейн мне не отвечает. Она сидит ко мне спиной у стены, обклеенной газетами. Я не могу видеть ее лица и не знаю, что она делает. После того как Джуно-Джейн пришла в себя, она почти все время молчит, выглядит испуганной, вздрагивает от малейшего шороха, точно те солдаты, что бродят по дорогам после войны с перепутанными мыслями да расшатанными нервами. Коли разум покинул тело, не обязательно, что он вернется назад. Может, так душа спасается от страданий. Сколько я ни расспрашиваю Джуно-Джейн, она не может вспомнить ни как попала сюда, ни что с ними делал тот мужчина с повязкой на глазу и его помощники.
А мисси Лавиния и вовсе не проронила за все это время ни слова. Пока я мыла ее водой из дождевой бочки и одевала в то, что мне за плату принесла старуха, она лежала безвольно, точно тряпичная кукла. Я раздобыла для нее мужской костюм и шляпу. Если мы наткнемся на кого-нибудь по пути, так нам будет проще объяснить, кто мы такие и куда держим путь.
— Пора в дорогу, — говорю я, собирая провизию и одеяла, лоскутное и шерстяное, которые купила у женщины. Под ними можно будет спать или натянуть над головой на манер палатки. — Лошади оседланы. Джуно-Джейн, помоги мне поднять мисси Лавинию коню на спину.
И снова никакого ответа.
Я пересекаю комнату, касаюсь плеча Джуно-Джейн:
— Ты меня слышишь? Что ты тут в углу нашла такого важного, что и ответить мне не можешь? Я тебе, между прочим, жизнь спасла, ты это понимаешь? Точнее, вам обеим! Могла бы так вас и оставить у браконьеров в сарае, к твоему сведению! И, пожалуй, зря я этого не сделала. Я тебе ничегошеньки не должна. А вот ты могла бы и помочь, раз просят! — восклицаю я, начиная терять всякое терпение. Солнце уже поднялось из-за деревьев. Еще немного — и я уеду одна, а они теперь пускай сами себя спасают.
— Сейчас-сейчас, — отвечает Джуно-Джейн тихим, бесцветным голосом, слишком взрослым для девчонки ее лет. — Мне надо сначала кое-что закончить.
Она оторвала от стены газету, поставила на нее ногу и принялась обводить стопу острым охотничьим ножом, купленным мной все у той же старухи.
— Мне жаль, что башмаки, которые я для тебя раздобыла, тебе не по душе. Вот только некогда нам ждать, пока ты в них подложишь бумагу. Набьешь их травой и листьями по пути. На твоем месте я была бы благодарна просто за то, что не осталась босой! Вот для мисси Лавинии у старухи ничего не нашлось. Придется пока ей так ехать, но с этим мы потом разберемся! Нужно скорее бежать!
Девчонка глядит на меня своими странными глазищами. Не люблю, когда она так делает, — мне сразу становится не по себе. Джуно-Джейн вытаскивает из-под себя пару газетных стелек, которые она успела вырезать раньше, и протягивает мне:
— Это тебе. Вставь в обувку, чтобы отгонять духов.
По моей спине пробегает холодок, он касается моих ребер, а потом прошибает меня насквозь, заставляя поежиться. Я всегда старалась держаться подальше и от духов, и от разговоров о них.
«Господи, я ни в каких духов не верю!» — мысленно говорю я. Раз уж мы еще в церкви, надо сразу в этом признаться, лишним не будет.
