Отец мой не устает твердить, что ученые занятия куда интереснее, чем работа повара. На мой вопрос — почему? — он ответит шуткой: «Лучше лапы в чернилах, чем нос в. муке!» Но тут же серьезно объяснит, как почетно быть летописцем аббатства Рэдволл. Ведь мои записки войдут в состав исторических хроник нашего аббатства. И в любое время все желающие могут с ними ознакомиться. Тут он опять засмеется и добавит, что, сколько бы я ни трудилась над корочкой пирога, она исчезнет вместе с самим пирогом в течение одной трапезы. И вот я пристроена ученицей к брату Хобену. Эта добрейшая старая мышь — наш старший архивариус. В последнее время старик спит целыми днями, так что у меня много времени для самостоятельных занятий. И мне все больше и больше нравится вести записи. Мать моя восхищается одаренной дочерью — но ведь все матери таковы.

С прошлой зимы я работаю над странной историей. Со многими обитателями Рэдволла обсуждала я эту историю по вечерам, а днем скрипела пером. Чудесная легенда! Брат Хобен рассказал, как пишутся хорошие истории, и я это запомнила, поверьте. Печаль и радость, смешное и страшное, немного таинственности и добрая доля захватывающих приключений… Звучит как кулинарный рецепт, правда? Как бы ни звучало, по я дошла до конца. Нынче вечером начну читать свой труд всем собравшимся в Пещерном зале. Зима — самое подходящее для этого время. Тепло очага, вкусная пища, внимательные слушатели. Чего еще желать? За воротами аббатства земля покрыта толстым слоем снега, на ветках вместо листьев висят сосульки. День отступает, темнеет рано. Мне остается лишь смыть с лап чернила, накинуть шарф… ах да, еще надо разбудить брата Хобена. Он опять прикорнул в своем кресле перед угольками очага. Пора в Пещерный зал, читать друзьям записанную легенду. Мне самой по терпится. Может быть, вы тоже хотите послушать? Если не знаете дороги, следуйте за нами с братом Хобеном. Правда, он передвигается очень медленно, все время опирается на мое плечо. Будьте внимательны, мелкота снежками кидается! Пошли, а то опоздаем… Эх, какая я глупая, ведь без меня-то не начнут. Ведь именно я буду читать историю о Тагеранге. Но вы уже знаете. Прошу прощения. Вставай, брат Хобен, вставай, доспишь перед очагом в Пещерном зале. Только не храпи слишком громко, не то моя мать тебя разбудит и попросит не прерывать ее талантливую дочь. Матери все такие.

Сестра Розабель, помощник архивариуса аббатства Рэдволл

Судьба была благосклонна к стае Сони Рата. Грисса предсказала добрые времена, а эта хитрая лисица редко ошибается. Вот и сегодня наловили кучу рыбы, загнанной приливом на мелководье. В кустарнике за береговыми дюнами полыхают костры, над которыми пекут, жарят и коптят скумбрию. Сони Рат — хорек не из самых крупных, но ловкостью, быстротой и свирепостью он превосходил всех крыс, горностаев, ласок, лис и хорьков, входящих в его стаю. Хочешь стать вожаком стаи — пожалуйста, но для этого надо победить Сони в поединке. А на поединок с Сони Ратом давно уже никто не отваживался. К тому же Сони беспощаден к побежденным. Шесть десятков головорезов, входящих в стаю Сони, — кочевники, бродяги, воры, мошенники, всегда готовые к грабежу и убийству. Они — Юска.

Банды Юска рыскали по побережью, в лесах и на дорогах, никогда не объединяясь, предпочитая самостоятельность под рукою сильного вождя. Этот вождь добавлял свое имя к титулу Юска. Поэтому банда Сони именовалась Юскарат. Разношерстный разбойничий сброд, однако, всегда строго соблюдал правила поведения, определяемые провидцами, предзнаменованиями и предрассудками.

Сони скрючился под навесом своей палатки, с отвращением потягивая мерзкого вкуса целебный отвар, приготовленный для него жрицей Гриссой. Его постоянно мучили рези в желудке. Услышав, как несколько крыс затянули песню, Сони усмехнулся. Крысам много не надо. Набитое брюхо да фляга крапивного пива — и они готовы петь и спать. На крыс Сони взглянул лить мельком, гораздо внимательнее следил он за горностаихой Антигрой. Она лежала у костра, нянча своего новорожденного сына Занна. От Сони не укрылось, что Антигра украдкой бросала на него полные ненависти взгляды. Мало что ускользало от внимательных глаз Сони. Он с отвращением понюхал лечебное варево, плюнул в костер и выдавил из себя имя новорожденного:

— Х-хе, Занн!

Из сгущающейся тьмы вынырнула Грисса и поставила перед Сони дымящийся черепок с пищей. Он покосился на лисицу. Странно она выглядела, даже для жрицы. Закутанная в вытканный из коры плащ, расписанный красными и черными фигурами, лап и шеи не видать из-под разных цепочек, ленточек, браслетов и ожерелий из кораллов, меди, серебра. С пояса свисают объемистый мешок и всевозможные кости. И вечно бегающий взгляд. Сони ткнул в черепок лапой:

— Это что, съедобно?

Грисса усмехнулась:

—О да! Скумбрия в молочае и щавеле. Твой желудок

возлюбит это, о Сони.

Хорь вытащил из-за пояса убийственной красы нож, прямой и острый, с сапфиром, вделанным в янтарную рукоять. Подцепив кусочек на острие, он попробовал рыбу.

—Ничего! — похвалил он. — Мне нравится.

Грисса присела рядом:

—Никто тебе лучше меня не приготовит. — Некоторое время она молча следила за трапезой вожака, затем нару шила молчание: — Чую интерес твой к Тагерангу. Чую, что вопрос готов сорваться с твоих уст. Сони ковырнул в зубах.

—Точно чуешь. Есть что-нибудь новенькое?

Тут вмешалась Антигра. Она вскочила и швырнула им своего детеныша.

—Кретины! — вызывающе крикнула она. — Не видите, что мой Занн и есть Тагеранг?

В лагере воцарилась тишина. Позабыв о рыбе и кострах, все повернулись к палатке вожака. Сони встал. Прижав одну лапу к животу, другую, с ножом, вытянул в направлении Антигры.

—Не будь ты кормящей матерью, ты бы уже умерла.

Никто не смеет называть Сони Рата кретином.

Антигра тряслась от гнева. Ее ребенок завопил, но голос матери перекрывал детский плач:

—Я требую, чтобы вы признали моего сына Тагерангом!

Сони оскалил зубы, сунул нож за пояс и отвернулся, проворчав Гриссе:

—Скажи этой… почему ее отродье не может быть Тагерангом.

Грисса, пристально глядя на Антигру, сняла с пояса череп скворца, нанизала его на бечевку и завертела восьмеркой в воздухе, все быстрее и быстрее. Воздух пронзительно засвистел в глазницах и клюве птичьего черепа.

—Внемли, о Антигра! Даже птица, давно не пребывающая среди живущих, смеется над тобой. Сколь глупа ты, не видящая значения предсказаний! Ты назвала его Занн, что означает Могучий, но не он избран судьбою. Я все вижу, все знаю. Верь слову Гриссы. Иди к своему костру и займись ребенком. И замолчите оба.

Антигра схватила своего младенца и затрясла его, чтобы тот завопил еще громче.

—Ни за что! — закричала она.

Сони сморщился от резкой боли в желудке. Он повернулся к горностаихе и прорычал:

—Ну хватит! Ты слышала жрицу, слышала о предсказаниях. Занн не может быть Тагерангом. Итак, умолкни, если не хочешь вызвать меня на поединок, чтобы изменить законы по своему усмотрению.

Он опять отвернулся и направился было в палатку, но Антигра не успокоилась. Все слышали ее вопль:

—Тогда прими вызов, Сони Рат!

Забыв о болях в желудке, вождь вынырнул из палатки с подобием улыбки на морде. Никто не отваживался смотреть ему в глаза, когда на его морде появлялась такая улыбка. Но Антигра не отвернулась, спокойно выслушав его негромкий вопрос:

—И кто же меня вызывает?

Еще до ответа Антигры он увидел противника.

—Грувен, отец Занна.

Подошел Грувен, сжимая в крепкой лапе малый круглый щит, в другой держа тонкое длинное копье, острие которого поблескивало в свете костра. Он встал в боевую стойку, громким и ясным голосом произнес: