Что же касается адвоката… Возможно, он действительно по чьему-то наущению призывал клиента отречься от своих слов. Перекупили Якушева или запугали – не важно. Важно то, что он всё-таки организовал интервью. Устыдился своего предательства. А скорее всего, понял, что раз уговорить клиента отречься от своих убеждений не получилось, то за это ему не заплатят, тогда какой смысл терять гонорар от Максима, не выполнив его поручение. Поэтому и нашёл учёного…

Разговор с профессором никак не должен был ухудшить дело, а значит, нужно, чтобы он состоялся. Заодно, может, нейрофизиолог поможет избавиться от насильно внедрённого в голову биочипа.

Сегодня был чётный день месяца, и Максим выгнал из гаража двухместный электромобильчик «Тайвань». Из двух своих машин эту он любил больше хотя бы потому, что она была новой. Первой была огромная, неповоротливая, старая «Тесла», которая занимала полтора места на платной парковке.

К началу тридцатых проблема пробок в Москве решилась просто. Повсеместный отказ от автомобилей на бензиновой, дизельной и газовой тяге привёл к космическому росту цен на углеводородное топливо – так этот агонизирующий сектор экономики пытался компенсировать катастрофическое снижение объёмов продаж. Людям пришлось избавляться от своих железных коней по цене металлолома – переделать внутреннее сгорание на электротягу оказалось дороже, чем купить новый электрокар, а купить новый – далеко не всем, даже москвичам, по карману. Опять же почти полное отсутствие вторичного рынка электромобилей привело к двукратному снижению количества автовладельцев в столице. Многие москвичи предпочли более дешёвые электрические велосипеды и скутеры, для которых на дорогах были выделены специальные полосы. Многократно возросла нагрузка на общественный транспорт, увеличилось число пользователей каршерингов. В итоге дороги стали гораздо свободнее за счёт сокращения количества легковых автомобилей и введения двухэтажных электробусов на большинстве маршрутов.

Кроме того, на каждый легковой автомобиль, находящийся в частной собственности, наложили ограничение: на машинах с госномерами, заканчивающимися на чётную цифру, можно было ездить только по чётным дням месяца, а на нечётную – соответственно, по нечётным. Таким образом, только очень хорошо обеспеченные люди могли позволить себе передвигаться по городу на личном автотранспорте каждый день: две машины, два места в гараже или на стоянке, четыре пары сезонной резины.

У Максима совсем недавно появилась вторая тачка для поездок по чётным дням. И, как нарочно, почти сразу после её приобретения дела пошли под откос…

«Тайвань» радовала водителя своей резвостью: мгновенно отвечала на малейшее изменение давления на педаль газа – свежий движок, свежие «батарейки».

После восьми часов вечера машин на дорогах было мало. Только самая правая полоса движения напоминала медленно ползущий конвейер с огромными консервными банками электробусов. Максим преодолел расстояние от Останкино до Пресни за полчаса.

Электрокар он оставил на парковке возле зоопарка, с трудом протолкался сквозь толпы пассажиров метро с угрюмыми, приплюснутыми лицами в подземном переходе под Красной Пресней, прошёл мимо стадиона, срезал угол через парк и углубился в разномастный лабиринт жилых домов. Немного поплутав между заборов, которых раньше не было, нашёл самый старый дом в околотке, проник через арку во двор и подошёл к укрытой жестяным проржавевшим навесом лестнице, ведущей ко входу в подвал.

Та самая железная дверь с облупившейся коричневой краской и приваренной ручкой из арматурины лишь казалась запертой; она оглушительно заскрипела так же, как и два года назад.

– Максим, прошу тебя не ходи туда. Под землёй мой сигнал не работает… – раздалось в голове.

– Это смешно, Буратино. Ты думаешь я не знаю, на кого ты работаешь?

– Ты не можешь этого знать. Если ты решил, что это Another U, то ты глубоко…

– Да пошёл ты!

Журналист решительно шагнул через порог.

Достал из кармана фонарь, включил и уверенно зашагал из одного подвального помещения в другое. Скоро он разыскал массивную металлическую дверь. Петли её давно проржавели, и она была заклинена в полузакрытом положении. Из проёма тянуло холодом и сыростью. Максим протиснулся в него и очутился в гулком тоннеле, шириной метров в пять, который явно не мог умещаться под домом и вёл в даль, которую не доставал луч фонаря.

Максим двинулся вперёд, чувствуя, как понижается уровень пола. Шагов через двести уклон прекратился. По сторонам коридора стали изредка появляться черные дыры боковых ответвлений и разнокалиберные ветхие двери. Чем дальше он шёл, тем больше тянуло сыростью, под ногами блестела вода, начало хлюпать. Пройдя ещё шагов триста, Максим остановился возле двери из грубых досок, между которыми сочился свет. Он выключил фонарь и потянул дверь на себя.

Яркий луч ударил по глазам. Максим шагнул в помещение и не стал отворачиваться или закрываться, дал себя разглядеть. Через несколько секунд луч ушёл в сторону. След от него в поле зрения стал оранжевым, затем фиолетовым и наконец исчез. В отражённом свете двух фонарей Максим разглядел комнату с бетонными стенами.

Кроме Одинцова здесь были ещё два человека. Один из них – адвокат Андрей Якушев – сидел у стены на диване из ободранного автомобильного сиденья, другой стоял напротив метрах в двух. Максим включил свой фонарь и осветил лицо незнакомца. Тот прищурился. Старомодная вязаная шапочка. Морщинистое худое лицо с редкой бородкой. Тонкая шея с заметным кадыком. Клетчатая рубашка, тёмная куртка. Максим направил луч фонаря вверх.

– Познакомьтесь, господа, – подал голос адвокат. – Альберт Семёнович Велипе́сов, доктор биологических наук, профессор. Максим Одинцов, журналист, – и, поколебавшись, добавил: – Публицист.

Паучья лапка профессора оказалась неожиданно цепкой.

Максим заметил два раскладных стульчика посреди комнаты, их принесли люди адвоката, которые подготавливали встречу. Напротив стульчиков, на тоненьких штативах были установлены маленькие автоматические камеры.

– Давайте присядем, – Максим решил, что пора взять на себя инициативу, и сделал приглашающий жест.

Профессор осторожно уселся на кажущийся хрупким стульчик. Он был напряжён и держал спину прямой, а руки на коленях.

Тогда адвокат встал и включил небольшой софит, который освещал интервьюируемого сзади, так, чтобы виден был только силуэт, и эффектно выхватывал из тьмы лицо интервьюе́ра.

Чтобы успокоить и расположить учёного к беседе, журналист улыбнулся и произнёс интеллигентно:

– Ну что ж, Альберт Семёнович, с чего начнём? Может быть, расскажете свою профессиональную биографию? Естественно, без имён…

– Так не обращайтесь, прошу, ко мне по имени! – Впервые подал голос профессор. Он оказался резким, высоким и неприятным. – Вы уже включили запись?

Максим почувствовал, как напряглась его улыбка.

– Ну что вы? Как можно без предупреждения?

– Всё, что вам нужно знать обо мне, вы уже знаете. Называйте меня «Профессор». Включайте! – приказал противный старик.

Журналист удержался от резкого ответа, достал гармошку и, не разворачивая, несколько раз дотронулся до экрана. Автоматические камеры зажужжали тихо и навелись одна на Профессора, другая на О́дина, загорелись зелёные огоньки.

– Итак. С чего ВЫ хотите начать?

Профессор заговорил уверенно:

– Чипирование с помощью внутримозгового импланта абсолютно безопасно. Мы достаточно далеко продвинулись…

– Простите, Профессор, – остановил его Максим, – вы, наверное, хотели сказать: «НЕбезопасно».

– Не имею проблем с выражением собственных мыслей.

– Но мы ведь собирались говорить совсем о другом. О том, что чипирование хуже лоботомии… – напомнил журналист.

– Я просто сделал вид, что согласен с бредом, который вы несёте у себя на портале, чтобы вы сподобились меня выслушать, – заявил Профессор.