Странный стон вырывается изо рта Лав, что-то среднее между ужасом и облегчением.

– Поясни, – требует Мир.

«Я и правда незаменима».

– Ну, эта… техника в общем-то не предназначена для убийства. Она как ловушка. Ты же сам сказал, Мир, серебряный покров предназначен для того, чтобы тело сохранить. Логично, что кто-то мог бы сделать это, чтобы потом подбросить труп через месяц-два куда-нибудь подальше от настоящего места преступления, когда все улики уже исчезли. Но опять же, зачем подбрасывать труп, который всё ещё заморожен в серебре? Тогда же трюк становится очевидным. Вашего убийцу что, прервали, не дав завершить начатое? Тут? Сомневаюсь.

– Получается, Джасну бросили тут специально? – глаза Лаверны округляются.

Киваю.

– Её и полагалось найти в таком виде. Теперь она кажется мёртвой на вид и на ощупь, но на самом деле лишь застыла в моменте. – Я читала в одной из книг Влада о подобных ритуалах. Тогда мне казалось, что если буду знать все хитрости, то никто не сможет перехитрить меня. Как же я ошибалась.

– Святые ангелы. А это… больно?

– Нет, Лав, не больно. Ты не дышишь, ничего не чувствуешь, не понимаешь, что время идёт. Это как бесконечный момент между сном и пробуждением.

Поморщившись, Ади спрашивает:

– С тобой было так же?

– Нет, я знала, что моё время ускользает. – Однако вопрос заключается в том, кто и почему оставил спящую девушку в качестве послания? Предупреждения? Если она должна была напугать играющих с магией, то явно не напугала. Украдкой смотрю на Мира. Расправив плечи, он стоит теперь спиной к нам, отстраненно, глядя на воду. Лаверна сказала, что Мир с Владом были – или до сих пор являются? – друзьями. А Мир спрашивал, убил ли меня Влад… «Но это же абсурдно!» Нет, только не Влад. Он ведь был тем, кто изначально дал мне шанс стать сильной.

– Получается, мы можем разбудить Джасну? – уточняет Аделард, потирая замерзшими ладонями.

Качаю головой.

– Только тот, кто проводил ритуал, может обратить ритуал. – Это плохо, но в то же время меня эта мысль вдохновляет. Если Мир думает, что Влад виновен во всём происходящем, то он тоже будет Влада искать. А это дает мне причину задержаться рядом подольше, по-настоящему помочь в расследовании.

– Но есть кое-что, что мы можем попробовать, – гляжу на Лаверну, а потом на Ади. – Я знаю одно зелье, которое может помочь нам заглянуть в последние воспоминания Джасны. Мне понадобятся кое-какие травы, её личная вещь, например платок или перчатка, и… – «Магия, которой я больше не владею».

– И ты не можешь это сделать, – словно прочитав мои мысли, Мир с пугающей быстротой разворачивается.

– Нет, могу! – вру я. Слишком поспешно, слишком неприкрыто. Но мне нужно выглядеть полезной. – Зелье называется морокс.

– Погодите, разве Нилам называет ту дрянь, которой приторговывает в ночном клубе, не мороксом? – спрашивает Лав. Она выкинула вафлю в кусты и теперь медленно снова становится прежней, уверенной собой.

«Нилам». Парень, который ночью возмущался из-за моего воскрешения. Ещё один человек, который знает, кем теперь является Полина, ещё один стражник моей истиной натуры.

– Я ему позвоню, – вытаскивая из кармана телефон, Мир отправляется в сторону главной аллеи. Никаких прощаний, никаких «идите за мной», никаких благодарностей.

– Как заметила Ярослава, это зелье, – Аделард многозначительно смотрит на Лав, – а не наркотик, чтобы им приторговывать.

Отвечая, Лав корчит гримасу:

– Нет, Ади, это наркотик, если он взбалтывает тебе мозги и оставляет их поджаренными как куриные крылышки.

Раздражённо вздохнув, Аделард лишь отправляется следом за Миром, в который раз отказываясь от спора. Будто его натренировали вести себя как джентльмена.

– Знаешь, забавно, – глядя им вслед, Лаверна медлит рядом со мной. – Этот ваш Влад увидел в тебе что-то особенное, Яра, а? Что-то, что убедило его выбрать тебя в качестве друга да ещё и сделать тебя ведьмой потом. И в итоге ты оказалась способна убить, сколько, семь человек? – она отряхивает руки, смахивая вафельные крошки. – Интересно, что такого Влад увидел тогда в Мире, чтобы с ним подружиться. И на что способен сам Мир?

Часть II

Давным-давно Жизнь влюбилась в Хаос.

Однако Хаос уже любил.

Смерть.

«Сказка о сломленном короле»

Мир

– Может, поговорим наконец, Мир? – спрашивает Аделард, нагоняя меня. Ветви деревьев над головой качаются на холодном ветру, а в небе собираются тучи.

– Не о чем разговаривать.

– Да ну? Как насчёт мёртвой ведьмы, дышащей у меня за спиной? – теперь голос Ади не звучит настороженно, как звучал, когда он разговаривал с Ярославой. Ему не хватает вежливой сухости, которую привили Аделарду родители.

– Нет.

– Как насчёт Влада?

Я прислушиваюсь, чтобы убедиться, что Ярослава и Лаверна идут за нами. Трава шелестит в такт их шагам.

– Нет.

Ади не напирает, этим меня удивляя. Сдерживаю желание повернуть голову и взглянуть ему в лицо, чтобы понять почему. Он ведь обычно никогда не упускал возможности меня поучать: никогда с тех пор, как его отец и мой решили, что мы должны быть друзьями, какими были и они; с тех пор, как мы с Ади подрались у всех на глазах, и наши разбитые в кровь губы убедили их в обратном. Аделард Лишан обожает правила – я их ненавижу, он им следует – я же умудряюсь только нарушать. Он оправдывает ожидания своего отца, мне же никогда так и не удалось заставить моего мной гордиться. Нам не суждено было становиться друзьями.

И всё же мы друзья.

– Ты опять это делаешь, Мир.

– Что?

Ади драматично вздыхает.

– Что, Лишан?

– Пытаешься добиться успеха во всём сразу. Найти убийцу, присмотреть за ведьмой, спасти Джасну. Вывести меня из себя? С магией или без, ты не можешь…

Мой взгляд буравит его висок, и я старюсь изобразить столько недовольства на лице, сколько только могу, однако каким-то образом в душе у меня оказывается не так уж и много негативных эмоций. Каким-то образом после часов, проведённых с огонёчком, у меня вообще нет эмоций. Эмоция – это она, она – слова и поступки, а я всего лишь звук, наполняющий пространство шагами рядом с ней. Как в сердце у мёртвой девчонке может быть столько всего?

Аделарда не обмануть моим сердитым взглядом. Когда мы были помладше, это срабатывало, но не теперь. Ади запинается на полуслове, но всего на мгновение, и моё поведение его скорее веселит, чем беспокоит, а потом его губы складываются в усмешку, когда мы огибает кустарник на углу аллеи.

– Ты не можешь быть идеальным, Мир.

– Кто сказал?

* * *

– Ты ведёшь себя эгоистично, – сказал отец, поймав меня, когда я попытался сбежать из дома впервые. Десять лет назад мне было всего девять, но я до сих пор слышу в голове его укоризненный голос, словно это было вчера. – Что подумают люди? Что ты не счастлив?

Я был счастлив. Должен был быть. В конце концов, это ведь мой день рождения, и дедушка подарил мне собаку. Каждый ребёнок мечтает о собаке, верно?

– Всё не так уж плохо, – продолжал отец, взяв меня за подбородок и повернув лицом к кухонному окну, чтобы рассмотреть пунцовый отпечаток на моей щеке, который через пару дней превратится в уродливый, чёрный синяк. – В следующий раз будешь думать, прежде чем бегать так быстро, да?

Я не ответил, глядя в окно. Зима снаружи всё окрашивала в белый: фонари, автомобили, дороги… Я обожал, как снег скрипит у меня под ботинками.

– Мир? Обещаешь?

– Да.

– Умница, – удовлетворённо кивнув, отец отпустил меня. – Приложи лёд на пару минут, а потом возвращайся на праздник.

И вот, праздник. Наш пентхаус напоминал мне музей, потому что Соён, новая жена отца, которую он подцепил в какой-то командировке, всегда следовала своему стилю: зеркалам в золотых рамах, антикварным вазам и картинам с мифическими сюжетами. «Место должно соответствовать владельцу, – говорила она. – Будучи лучшим адвокатом в городе, твой отец заслуживает только лучшего». Может, она была права, но она так заботилась о репутации, что порой не замечала, как нелепо выглядели её попытки: за роскошью не оставалось жизни.