Восемьсот семьдесят три года назад жители планеты Земля, колыбели человечества, впервые вышли в Космос. С тех пор были открыты сотни планет, люди расселились чуть ли не повсюду, приспосабливая под свои нужды каждую из планет. Образовались несколько государств, которые потом слились в единую Космическую Конфедерацию.

Космолет оказался на орбите Аргалии через три часа. Ева успела прийти в себя и вышла по коридору к пришвартовавшемуся к космолету шаттлу с каменным лицом.

Кроме нее, на Аргалии сходили почти все пассажиры космолета, как мужчины, так и женщины

Ева отказывалась даже думать, что им всем нужно было там, на планете рабов. Впрочем, они, должно быть, тоже гадали насчет нее. От такой мысли Еву едва не передернуло.

Практически переполненный шаттл довольно скоро приземлился на космодроме.

Аргалия выгодно отличалась от многих планет Конфедерации мягким естественным климатом, хорошим освещением и, что было особенно важно для местного населения, практически полным отсутствием ночи. Темнота здесь не наступала. Сумерки – да. Но не темнота. Не было той чернильной тьмы, из-за которой не желали селиться, например, на дальней планете, Шоргартане.

Ева вышла из шаттла последней. Ноги отказывались держать свою непутевую хозяйку, и ей больше всего на свете хотелось прилечь где-нибудь, да хоть в том же шаттле, прикинуться ветошью и никогда не встречаться ни с отцом, ни с матерью, ни с навязанным женихом. Увы, приходилось идти, медленно преодолевать оставшиеся метры.

В широком крытом холле космодрома Еву встречал слуга-андроид. В руках – табличка с ее именем. Андроиды, в отличие от рабов, были широко распространены практически на всех планетах, даже на родной для Евы Славии.

Поэтому Ева, не колеблясь ни секунды, подошла к роботу, отдала ему свои вещи и направилась вместе с ним к семейному кару – именно этот транспорт, по уверению тети, должны были прислать за Евой ее родители.

Вместительный семейный кар серебристого цвета для перелетов на большие расстояния был припаркован неподалеку от входа в космопорт. Андроид сел на водительское сидение, хотя кар управлялся автоматически. Ева забралась внутрь, откинулась на спинку кресла поближе к иллюминатору, уставилась на то, что было за стеклом.

Прилетели довольно быстро. Кар остановился возле высоких кованых ворот стального цвета.

Ева не успела вылезти из кара, как его дверца распахнулся, и снаружи оказался склонившийся в поклоне молодой симпатичный шатен в ошейнике и в облегающих шортах. Из них явственно выпирали мужские гениталии, довольно внушительные на вид.

Раб. Ее встречал раб.

Шорты терли нещадно. Ходить в них было настоящей пыткой. При каждом шаге Витор возбуждал себя все сильнее. Ему начинало казаться, что яйца горят, будто их посыпали перцем, а член растерт до крови. Закушенная изнутри губа помогала слабо. Она не убирала ощущения, а лишь давала возможность изредка отвлекаться от них.

Дом, наполненный гостями и домочадцами, превратил исполнение приказа в кошмар. Дважды Витора останавливали по пути к воротам. Чужие руки с вожделением гладили возбужденные гениталии, сжимали выпуклый член или наполненные спермой яйца, проводили с намеком по заду. Каждое действие отдавалось сладкой, нестерпимой болью в теле. Витор сходил с ума от жуткого желания и был бы рад сейчас любому насилию – лишь бы избавиться от медленной пытки.

Рабов обучали разными способами, вкладывали в их головы понятия о превосходстве хозяев каждую секунду. И Витор привык к тому, что его тело ему не принадлежало. Он даже не думал сопротивляться или пытаться прикрыться. В голове четко сидела установка: он – раб, вещь, постельная игрушка. Без хозяев ему не выжить. Надо благодарить за все, что идет с их стороны.

И Витор готов был благодарить, даже на коленях, лишь бы хоть на несколько минут избавиться от жара безудержного желания.

Наконец, очередная рука исчезла с гениталий. Витор, с трудом передвигая ноги, дошел до ворот, встал там, как учили: руки по бокам, ноги на ширине плеч. Теперь каждый свободный видел, что раб исполняет приказ, и пока трогать его нельзя. Пока.

Довольно быстро у ворот приземлился кар хозяина. Витор, поборов боль, успел вовремя и с почтением распахнул дверцу. Изнутри показалась невысокая худощавая брюнетка. Зная, что от него потребуют дальше, Витор заранее принял привычную позу: встал на колени со сжатыми ногами, оттопырил зад, руки опустил вдоль тела. Этакая живая ступенька, необходимая для удобства господ.

Сначала ничего не происходило, но затем нога брюнетки тут же очутилась у него на заду, словно на подставке. Гостья соизволила выбраться наружу.

Последние несколько часов, пока летела в космолете, Ева буквально заставляла себя читать через галафон в космической сети все, что там было написано о традициях «планеты рабов», как полуофициально называли Аргалию. Не сказать чтобы она многое запомнила, но кое-что все же отложилось в мозгу. Например, информация о том, что раба могли наказать за что угодно, за любой проступок, да даже просто по желанию хозяина. И поэтому, чтобы избежать наказания, рабы на Аргалии были невероятно старательными и услужливыми, готовыми на все, лишь бы обойтись без той же порки.

Поэтому, когда дверь кара открылась, и симпатичный шатен в ошейнике после поклона бросился на землю, Ева колебалась недолго. Чувствуя нервную дрожь во всем теле, она все же со страхом поставила ногу на тело мужчины. «Небо, что я делаю, – билась в мозгу заполошная мысль, словно пойманная птица в клетке, – видела бы меня сейчас тетя…»

Кое-как, на дрожавших ногах, Ева все же вылезла из кара, постаравшись не давить своим, пусть и маленьким, весом на спину раба.

Едва она оказалась на земле, как сразу же приказала, надеясь, что голос все же не дрожит:

– Встань.

Раб поднялся и замер в причудливой позе: голова наклонена, так чтобы глаза смотрели в пол, руки по швам, ноги на ширине плеч. Эта поза давала рассмотреть чуть ли не в подробностях и казавшийся огромным член, выпиравший из кожаных шорт, и крупные яйца под ним.

«Ему, наверное, тяжело так ходить, оно же все в облипочку, давит», – подумала с состраданием Ева.

Она не понимала, зачем родители (кто? Отец? Мать? Оба?) отправили раба встречать ее, почему не вышли к ней сами. Что это? Пренебрежение гостеприимством? Тонкий намек непонятно на что? Нужно ли этому радоваться или обижаться?

– Вещи в каре, – прервав собственные размышления, произнесла Ева как можно тверже, – забери их и проведи меня к дому.

Она не успела договорить фразу, а раб уже скрылся в каре и скоро появился на свет с вещами Евы. Он двигался быстро, на лице – маска бесстрастности. Но что-то подсказывало Еве, что ему сейчас было больно. Очень больно.

Витор шел с трудом. Губа изнутри была полностью искусана, кровь то и дело смешивалась со слюной. Глаза застилали слезы. Боль была нестерпимой. Но боязнь наказания и приказ чипа пересиливали все остальное. И потому Витор нес вещи хозяйки к дому. «Проведи меня к дому», – были ее слова. Чип передал четкий приказ телу. И ноги сами передвигались, чтобы выполнить приказанное.

Витор шел на инстинктах, а потому слабо понимал, что происходило вокруг. Очнулся он, ощутив, как из члена льется сперма. Сморгнув слезы с глаз, он уставился перед собой. Каким-то образом Витор очутился в туалете, причем господском. И сейчас стоял над унитазом. В голове не сохранилось ни единого приказа, который объяснил бы, как Витор сюда попал. Впрочем, кто-то что-то все равно приказал, а значит, сейчас…

Он не додумал: сперма закончилась. Чувствуя себя существом без мыслей, настоящим андроидом, Витор смыл за собой, затем надел висевший за дверью халат и вышел из туалета. За дверью оказалась спальня. Рабам запрещалось поднимать глаза от пола, поэтому Витор определил свое местонахождение исключительно по ковру под ногами и ножкам кровати возле него.