– А еще ты очень умный мальчик, и я хочу, чтобы ты внимательно меня послушал. – Она положила сухую теплую ладонь на мою руку, и я раздраженно отдернул свою. – Невозможно остаться на второй год до пятого класса. Как бы ты ни старался, ничего не получится. Зато твоя подруга уже через год будет учиться в соседнем кабинете. Понимаешь? Вот через эту стенку. И после звонка ты сможешь видеть ее каждый день.
Я навострил уши.
– Ты должен знать, что все, что ты сейчас делаешь ради любви, вам вовсе не помогает. Любовь – это чувство, которое делает человека лучше. Ты должен думать о том, как доказать свою любовь. Как рассказать о ней, сделать что-то хорошее для любимого человека, а не против всех остальных. Понимаешь?
– Я клятву дал, – пробухтел я в ответ.
– Какую клятву?
– Что не сдамся.
– И ты ее выполнил. Ты ведь не давал клятву, что у тебя получится? А сейчас я дам тебе кое-что, – она положила на стол небольшую книгу, – это сборник лучших стихов о любви. Прочти и поймешь, что с тобой происходит. Любовь – это большой дар, и ты получил его. Тебе повезло, бережно храни ее и будешь счастлив всю жизнь.
Лучше бы я серьезнее отнесся к тем ее словам.
Через год на линейке я сиял как новый чайник. Рядом со мной в отглаженной школьной форме и бантах стояла Альбина. В руках у нее был огромный букет, и я с нетерпением ждал, когда она отдаст его учительнице, чтобы взять ее за руку. А на ее первом классном часе сбылась моя мечта. Мы сели за одну парту. За моей же через стенку сидел отец.
Тогда же я познакомился с одноклассниками Аль. Ну как познакомился. Я на год старше, главный негодяй начальных классов, выше всех на голову, просто построил малышню, посмотрел тяжелым взглядом и сказал как можно суровей: «Кто ее обидит – убью!» и показал кулак. Эффект это имело ровно противоположный. Своим присутствием я привлек внимание к ее персоне всех зловредных полуросликов. С того дня все говорили только о ней. Половина класса в нее перевлюблялись, вторая испытала скрытую и явную враждебность.
В любом случае ни одной подружки она не завела, а ухажеры действовали известным методом для малолетних обезьян: нравится девочка – дай по башке учебником, дери за волосы и кидай ее вещи по классу. Да я и сам всех юных джентльменов, позволяющих себе попытку принести конфетку, донести портфель или проводить до дому, разгонял подзатыльниками и крутил уши, зажимая в углу. Жалобы на мое поведение ливнем обрушились на директора, а мы с отцом стали постоянными подсудимыми на родительских собраниях.
Помню самое первое, которое грянуло через полтора месяца после начала учебного года. Прозвенел звонок, и меня вихрем вынесло из кабинета. Я всегда собирался за пять минут до конца урока, чтобы встретить Альбину на выходе из класса. Училась она и впрямь через стену, так что я застал первых же детей, выходящих в коридор. Три девочки увидели меня, переглянулись, зашептались и удрали. Я насторожился. Вслед за ними выглянул мальчишка и с присущей малышне бестолковостью отпрянул и заорал: «Он здесь, он здесь»! И побежал вглубь кабинета. А это уже было тревожно.
Я открыл дверь и вошел. От парты Альбины прыснули в стороны пацаны. Она сидела, уронив голову на руки, и плакала. На моих глазах с заднего ряда пролетела губка для доски и отскочила от ее макушки. Мои глаза налились кровью. Я рванулся в сторону меткого стрелка, и малышня, как плотва, с визгом бросилась врассыпную. Он петлял от меня между партами, и пришлось погоняться, закипая все сильнее, пока не загнал в угол и не схватил его за загривок. Мальчишка попался отчаянный, смелый, сразу принялся пинаться, отбиваться, и я с силой придавил его спиной к стене.
– Что ты сделал? – рявкнул я так, что малышня притихла. – НУ?!
– Он плюнул на ее рисунок, – заложила его мелкая девчонка, по интонации явно жуткая ябеда. – И кинул в нее губкой!
– Что-о-о-о-о? – я задохнулся от гнева.
Альбина любила рисовать, и это у нее здорово получалось, в отличие от меня. Она бережно хранила все свои рисунки в специальной полке. Дарила мне свои творения, я их тоже складывал и пересматривал. Это всегда был для нее способ выражать свои чувства, и только что в эти чувства наплевали! Ох, как я разозлился!
За шкирку я подтащил его к парте Альбины и посмотрел на заплеванный рисунок. На нем были мы: две детские фигуры посреди одуванчикового поля, которые держались за руки. А само место соединения наших ладоней напоминало клубок из разноцветных ниток с исходящими в стороны лучами, как от солнца. Как это было похоже на то, что я ощущал, когда брал ее за руку! И как же меня ударило тем, что какой-то мелкий пакостник посмел оплевать наши светлые чувства. О-о-о-о, я хотел его уничтожить!
– Извиняйся! – рыкнул я, хватая его за шею у основания черепа.
Альбина подняла заплаканное личико от парты и испуганно уставилась на нас. Я думаю, извинения были ей не нужны. Это я хотел сатисфакции. От злости, от бессилия как-то исправить ситуацию я делал, что мог.
– Не буду! – тявкнул поганец.
Я схватил его за ухо и принялся методично выкручивать, пока он не завизжал.
– Извиняйся, сказал! – я толкнул его вперед так, что он навис лицом над рисунком и уперся руками в стол, изо всех силенок сопротивляясь моей удерживающей силе. И в этот момент в класс вошла учительница.
– МарьИванна, МарьИванна, – да не помню я, как ее звали, – скажите ему-у-у-у-у! – заверещал мальчишка.
– Вольский! Немедленно отпусти Огаркова. Все ваши конфликты можно разрешить словами, – поддержала его учительница, направляясь к нам по проходу.
– Не отпущу, пока не извинится, – упрямо процедил я сквозь зубы.
МарьИванна подлетела ко мне и схватила за плечо, пытаясь оттащить от Огаркова, и я, вырываясь, дернулся вперед.
– ВОЛЬСКИЙ! – она повысила голос и усилила хватку.
– Леша, – испуганно выдохнула Альбина, и я отчаянно дернулся изо всех сил.
Я бы хотел посмотреть на видеозапись того эпичного замеса. В рапиде, под музыку из «Мортал комбат» и со всплывающей горящей надписью Double kill, но, к сожалению, как это выглядело со стороны, я никогда не узнаю. Изнутри своего черепа я вообще не понял, как вышло так, что училка отлетела назад и села на задницу, скорее всего, она так потянула меня к себе, что, когда плечо выскользнуло из ее пальцев, потеряла равновесие и жахнулась об пол копчиком. А я с ускорением качнулся вперед и впечатал злодея моськой прямо в рисунок. Из его носа хлынула кровь, заливая нашу с Альбиной идиллию в одуванчиках. Огарков заверещал на ультразвуке, остальные дети застыли в немом ужасе.
Я тут же выпустил жертву из рук и отступил назад на пару шагов, понимая, что теперь уж точно крепко влип. МарьИванна орала, Огарков ревел, кровь из носа залила ему всю форму на груди. И только одно спасло меня от панического бегства. Альбина выскочила из-за парты и юркнула ко мне за спину. Обе ее ладошки обхватили мою руку и крепко сжали. И меня отпустило. Я знал, что прав. Получу так получу.
Еще бы не получить! Окровавленный рисунок как боевой трофей я забрал домой. На нем мы с Альбиной дрейфовали в кровавом море, держась за руки.
Отцу позвонили из школы, и он приехал с работы на час раньше. Между ними с матушкой, видимо, было решено, что укрощение мелкого вредителя он возьмет на себя, потому что первым, кто со мной не справлялся, была именно она. Отец пока не справлялся тоже, но не переставал пытаться.
Мы с Альбиной сидели в моей комнате и прощались с жизнью. За такое мне должно было отскочить небывалым возмездием. От предвкушения все внутри тряслось. Она даже всплакнула, но быстро перестала, когда увидела мой отчаянный вид. Да, меня убьют, но виноватым себя я не почувствую. Это я знал твердо.
