«Как я могу вспоминать тебя плохо? Я давно перебесился. Юношеский максимализм, гормоны, легкая степень слабоумия, знаешь ли . У меня о тебе только светлые воспоминания».

Даже почти не соврал. Старый сосед по подъезду, мальчик из песочницы, фигура из прошлого. Просто появился, просто любопытный и совсем не имеет намерения врываться в чужую жизнь и чему-то мешать. Наблюдая за тем, как пользователь пишет сообщение, Алекс скрипел зубами. Конечно, на что он рассчитывал? Не нужны ей его чувства, и он сам не нужен.

Лекс сидел и испытывал иррациональное разочарование, как будто ожидал получить в ответ «Слава богу, ты написал! Забери меня скорей отсюда!», а вместо этого вынужден убеждать ее в собственной вменяемости. Впрочем, у нее масса оснований опасаться и даже не поверить ему ни на шиш. Но она поверила.

«Я рада, – пользователь помолчал и добавил: – Я переживала».

Он слегка улыбнулся, испытывая легкий привкус садистического удовольствия оттого, что его, оказывается, не выкинули на помойку памяти, чтоб не вонял, а все же время от времени доставали откуда-то из темного угла, чтобы попереживать.

«Не стоило. Ты светлое, невинное существо, не омрачай свои мысли страданиями человеков».

«Почем тебе знать, что светлое, да еще и невинное? »

Это что-то новое. Не понимая пока, напрягаться или удивляться, Лекс настрочил:

«Вотэтоповорот! Однако за время пути собачка могла подрасти. Черт, так интересно!»

«Знаешь. Ты когда опекал меня в детстве, ну такой герой без страха…»

«И мозгов», – добавил герой.

«Ну нет, просто ты как маленькая, но каменная стена меня заслонил от реальности, и я могла не взрослеть. Быть таким наивным цветочком без связи с реальностью и за твой счет. А когда это закончилось, мне поневоле самой пришлось справляться с жизнью. Нелегко было, но полезно».

Ого, какой текст. Лекс сидел и понять не мог, то ли это комплимент, то ли, напротив, он чуть не угробил человека своей тотальной заботой. Он действительно помнил, что почитал ее совершенно беспомощным существом, и немало адских деньков пережил, рефлексируя на тему «Она без меня пропадет! Ее белки сожрут в лесу». А вот не пропала, справилась, и, действительно, прав Семен, все эти годы кем-то становилась, кто ему не знаком.

«Что скажешь насчет посидеть в кафе? Расскажешь, как справлялась с этим беспощадным миром». Написал, как в прорубь нырнул. И пока ждал ответа, уронил голову в стол и скрестил пальцы. Согласись, согласись!

Пользователь долго молчал. Алекс чуть не рехнулся от напряжения. Но все нервы были впустую. Ответ отбросил его разыгравшееся воображение в стену.

«Прости, не стоит. Давай лучше так, ладно?»

Боится меня, не доверяет, помнит, какой я дебил! – пронеслось в голове у него, и все внутри обрушилось и смялось в лепешку об асфальт. Как же нестерпимо горело в груди! Он бы все до единого «конечно, давай» от других променял на одно «с удовольствием» от нее. Ни одна из тех, на кого он положил глаз, рано или поздно не смогла ему отказать. А Альбина всегда могла. И вот опять.

«Ладно. Расскажи, как живешь? Где работаешь?» Если бы он говорил это голосом, то, наверное, звучал бы так, будто у него припадок преувеличенной бодрости.

И она начала рассказывать, что трудится офис-менеджером в большой компании, платят неплохо, жить можно, но работа скучная и не творческая. И никакой карьерной перспективы.

– А как же худграф? – возмутился Вольский вслух.

Он-то был уверен, что Альбина пошла по призванию, стала художницей, дизайнером каким-нибудь на худой конец. Любая попытка представить ее взрослой рисовала ему картину, как она перед мольбертом или планшетом с одухотворенным лицом выражает свои чувства. А тут офис-менеджер… секретарша, что ли? Может, тот мужик – ее начальник? Секретарей с такой внешностью известно зачем нанимают. Воображение потащило его в какую-то пылающую бездну, и он усилием воли остановил себя.

Не надо сочинять то, чего нет! Волнами ревности и без того накрывало так, что того и гляди за борт вынесет. А этот слон в комнате в виде второго лица на ее аватарке все стоял, мешал, вонял, и оба они, будто в сговоре, делали вид, что это просто такой экспериментальный дизайн интерьера.

«А ты кем стал, когда вырос?»

Алекс кисло наколотил текст о том, как программировал на весь факультет за деньги, как выиграл конкурс и его рвали между китайской и американской корпорациями, пока Семен приводил клиентов. Талантливый кодер отложил судьбоносное решение до выпускного. А к нему он подошел уже с функционирующей компанией, занудным партнером, который любит умничать, и с тремя сотрудниками. Обе корпорации были сброшены со скалы, а он ушел в себя и в бизнес.

«Я не сомневалась, что ты всем покажешь», – ответила она на это. – Все всегда происходило вокруг тебя».

«Нет, это я со всеми происходил».

– Уж с тобой-то точно, – пробурчал он вслух, но не дописал.

«А семья?» Слон в комнате нагадил кучу размером с тумбочку.

«Матушка умерла пять лет назад, отец огородничает, сестра на Урал уехала с мужем еще до локдауна».

«Я имею в виду жена, дети».

«Наверное, есть, но я с ними пока не познакомился».

В ответ полетели смеющиеся смайлы. И, не дожидаясь вопроса, она сказала сама: познакомься, это слон.

«А я год назад вышла замуж. Детей пока нет, но мы бы хотели».

Год. Мы. Это был нокаут. Алекс откинулся в кресле на спинку и резко оттолкнулся ногами от пола и отъехал на несколько метров назад, будто из монитора ему в лицо плеснули кислотой. Он ее даже чувствовал, только не лицом, а всеми внутренностями, что горели и плавились изнутри грудной клетки. Стало трудно дышать. Лекс ударил кулаком в грудь и попробовал глубоко вдохнуть. Воздух не проходил. Твою мать!

Он начал часто, поверхностно дышать. Вскочил, прошелся по комнате. Зажмурившись, он видел ее сияющий силуэт в солнечном луче. У нее была другая судьба. Другая! Выйти замуж за него, быть художницей, пусть бы за это не платили, но она могла бы творить, создавать что-то прекрасное. Ему родить ребенка. Такую же девочку, как сама. Такую же точно. Лицо горело, резало глаза.

– Не смей! – зарычал он сквозь зубы, впиваясь в лоб пальцами. – Не вздумай, твюмть!

Зарычал от нестерпимой боли. Может, это инсульт? – подумалось с облегчением. Подохну тут один и все кончится? Он повернулся к зеркалу, в надежде увидеть асимметричную улыбку, но на него скалился полубезумный, больной человек с лихорадочно горящими глазами. Лекс отшатнулся. Сам себя напугал. Он вылетел из комнаты и прямо в одежде вошел под ледяной душ. Его окутало струями тропического ливня, по лицу побежали холодные капли, тело сжалось, затряслось, наконец он сделал судорожный, глубокий вдох.

Он не понимал, что с ним, почему так больно? Как вообще такое бывает? Это же ненормально! Несправедливо, черт возьми. Не должно так быть.

Нет, к черту, дурная была затея. Он убедился, что образ, сочиненный в голове, с оригиналом не совпадает. Убедился, что не состоится сценария, когда он в самый распоследний момент вбегает в ЗАГС и с истошным криком в прыжке выбивает у нее из пальцев ручку, занесенную над свидетельством о браке. Отбивать ее поздно. Соблазнять противозаконно. А наблюдать за всем этим невыносимо больно. Бежать! Забыться. Никогда больше не писать и не видеть. Никогда… никогда!

Стоило Лексу принять решение, как ледяные струи стали невыносимы. Одежда мерзко липла к телу. Он трясущимися руками выключил воду и с остервенением содрал с себя мокрые шмотки.

– Тоже мне, Ипполит нашелся. Псих ненормальный, – зло шипел он, растираясь сухим полотенцем до красноты, – гляди-ка, табличка: «Не влезай, убьет». А давай влезу, посмотрю, что будет. Человек, который лизнул перила в мороз и поссал на оголенный провод. Тупой и еще тупее. Идиот недоделанный.

Он переоделся в сухое и осторожно подступил к компьютеру, будто к спящему доберману. На экране светилось:

«Леш…»

Сейчас так его называла только она. Сколько лет он вздрагивал от самой простой версии своего имени, пока не вытравил из окружающих эту дурную привычку.