Никогда не чувствуя себя гражданином какого-либо определенного штата, Мерль был склонен являться на пикник любого штата, о котором ему довелось услышать. Неважно, из какой части страны был человек, которого он встретил — он со своим фургоном побывал там как минимум один раз. Некоторые его даже помнили, или говорили, что помнят. Всюду был дом.

Сейчас он бродил под платанами, в дыму стряпни, спокойно всматриваясь в каждое среднеамериканское лицо, пожимал плечами, словно в старом кардигане, при виде ностальгии, не его собственной, но каким-то непонятным образом имеющей отношение к нему. Они пили сброженный березовый и апельсиновый сок, ели фаршированный перец, который им нравилось называть «манго», жаркое с тушеной фасолью или макароны с чеддером, ананасовые пироги, хлеб только что из домашней печи, накрытый клетчатыми полотенцами.

Здесь, в Роще, жарили сосиски, гамбургеры, стейки, говяжью грудинку на дровах, периодически поливали соусом для барбекю, цедили пиво из бочек, играли в подкову, кричали на детей и друг на друга, ни на кого конкретно, лишь бы просто покричать, особенно — если не шел дождь, а его, кажется, никогда не будет, и для них это имело огромное значение: никакого грома, никаких циклонов, никакого града или снега, у крыш всех домов Южной Калифорнии небольшой угол наклона, потому что с них нечему падать...

Лью застал Мерля за обсуждением рецептов картофельного салата с толпой гостей из Аойвы.

— Раннее пробуждение — обязательное условие, вам нужно сварить картошку, мариновать ее в масле, уксусе и горчице минимум три-четыре часа, прежде чем сможете начать думать о майонезе и специях, и тому подобном,

— в то время как другие философские течения считали важным добавление бекона и сельдерея, отдавали предпочтение сметане перед майонезом, разгорелась оживленная дискуссия, каждый, кто проходил мимо, жаждал вставить свои пять копеек, при других обстоятельствах добродушные жены и матери, старые ветераны кукурузных молотилок лезли в перепалки с поварами придорожных кафе, которые с легкостью выдавали пятьсот фунтов картофельного салата в день шоферам грузовиков, больше забывших о профессиональной еде, чем сезонные батраки когда-либо знали...и, кажется, все, у кого было свое мнение, принесли собственный тазик картофельного салата, все подкрепляли свои аргументы огромной вилкой салата, приготовленного по определенному рецепту, которую совали прямо в лицу картофельно-салатному еретику:

 — Вот, просто попробуйте это, и только посмейте сказать, что всё зависит не от этого краснокожего картофеля.

 — Яйца вкрутую —  это прекрасно, но без белков, только желтки, перемешайте их с майонезом собственного приготовления, это не только вкуснее, но и лучше смотрится, а если вам удастся найти эти зеленые перчинки...

Как для парня, обычно выглядящего таким спокойным, Мерль, конечно, принимал какие-то нервные меры предосторожности. Быстро прошептав инструкции, Лью вернулся туда, где припарковался, проехался в офис, поменял автомобили, вернулся с другой стороны Рощи, чтобы подобрать Розуэлла, вскоре они припарковались возле остановки P.E., там сели на электричку и проехали остаток пути на пляж.

Мерль и Розуэлл попытались обрисовать Лью ситуацию, но ему это всё казалось китайской грамотой.

   Он с сомнением смотрел на механизм, о котором шла речь.

   Потом ему что-то пришло в голову.

 — Допустим, у меня есть обычная чья-то фотография, и я хочу узнать, где они находятся прямо сейчас, и что делают...

 — Конечно, —  сказал Мерль, — мы просто вводим год, дату и время суток, которые нас интересуют, всё это ускоряется, за несколько секунд проматывается с момента, когда была сделана фотография, к настоящему времени.

— Тогда, возможно, вы могли бы мне помочь, — сказал Лью, доставая глянцевый снимок Жарден Мараки, — как вы думаете, здесь это сработает?

 — Позвольте на секундочку забрать в фотолабораторию, —  сказал Розуэлл, — предоставьте нам оригинал-диапозитив, и посмотрим, что можно сделать.

На снимке они увидели Жарден в аккуратном костюме —  что-то яркое и облегающее, садится в «Модель Ô» и едет на восток по узнаваемому Сансет-Бульвару, под массивными колоннами с каннелюрами, с грозными слонами наверху и разными другими громадными и воистину галлюцинаторными декорациями фильма «Нетерпимость», тянувшимися почти всю дорогу в даунтаун, свернула налево в Фигероа, пересекла реку, проехала мимо горы Вашингтона, через Хайленд-Парк в Игл-Рок, пару раз свернула, насколько мог заметить Лью, и наконец остановилась у железных ворот в скале арройо, над воротами вывеска «Беззаботный двор». Внутри среди пальм и эвкалиптов дюжина бунгало в Неомиссионерском стиле вокруг бассейна с фонтаном, выплевывающим струйки воды в размытое серое небо...

Жарден сидела некоторое время, словно ведя долгую беседу с собой, вероятно, о выборе, который ей нужно сделать и который оказалось сделать сложнее, чем она думала.

  — И мы не только можем развернуть будущую историю этих персонажей, — говорил Розуэлл, — но и повернуть процесс вспять, взглянуть на их прошлое.

 —  Одна фотография подозрительного трупа, — осенило Лью, —  и вы сможете увидеть, кто совершил убийство, и поймать его на месте преступления?

— Вы начинаете понимать, почему чувствуется угроза для некоторых интересов.

Все эти нераскрытые тайны прошлого, например, бомба, брошенная в редакцию «Таймс», вам нужно всего лишь сфотографировать перекресток Бродвея и Первой авеню, где стояло старое здание, вернуться в конец сентября 1910, в момент перед взрывом...

 —  Я могу вернуться так далеко?

   Розуэлл и Мерль переглянулись.

  — Вы это делали?

  —  Была ночь, — Мерль немного смутился. — Это мог быть кто угодно.

— ... загвоздка была в том, —  сказал Розуэлл, — чтобы найти константу в интеграле, дифференциал которой стремится к нулю. Обычно, если оглядываться в прошлое, это отрицательная величина. Но если не тютелька в тютельку, всегда остается возможность, что эти людишки на фотографиях выберут другой путь, не тот, что их оригиналы.

Тут Лью наконец-то вспомнил о билокации: когда-то давно, в Англии, ему то и дело приходилось выбирать дорогу на распутье. Отклонения от того, что он до сих пор считал своей официальной якобы жизнью. Но с тех пор, как он вернулся в Штаты, словно это были лишь яркие сны, эти поездки в объезд стали короче, а потом и вовсе прекратились, поговорить об этом было не с кем, у Лью не оставалось выбора —  просто выполнять повседневную работу и не тратить много времени на раздумья. Но здесь старые силы билокации, кажется, возникли вновь, только другие.

—  Вы хотите сказать, — пытаясь сдержать дрожь в голосе, жестикулируя более размашисто, чем собирался, над дышащей фотографией Жарден, всё еще ждущей, — вы можете наблюдать за тем, как кто-то собирается прожить абсолютно другую жизнь?

—  Конечно, — Розуэлл посмотрел на него озадаченно и не без раздражения. — Но зачем?

— Теперь, когда вы увидели установку в действии, —  сказал Мерль, —  позвольте рассказать вам вкратце, зачем мы вас пригласили. Странные вещи творятся здесь в последнее время. Мордовороты стоят в переулках, просто курят и наблюдают. Телефоны звонят посреди ночи, но никого никогда нет на линии. Автомобили проплывают мимо, закрытые седаны с тонированным стеклом, очень медленно, некоторые номерные знаки мелькают не единожды. А потом, посреди рабочего дня, кто-то бросает слово предостережения или тревоги, никогда —  слишком громко, никогда не позволяя своим губам двигаться.

 —  В общем о чем речь, —  сказал Розуэлл Баунс, — мы не хотим, чтобы наша судьба была столь же печальна, как у Луиса ле Принса, который еще в конце 80-х разработал свою собственную систему, практически такую же, как та, что применяется сейчас в кинобизнесе, пленки на бобинах, перфорация, прерывистое движение и так далее —  в один прекрасный день он сел в экспресс «Париж-Дижон», и с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Его жена пытается выяснить, что случилось, но все отказываются отвечать, семь лет спустя его объявили юридически мертвым, несколько обломков его механизма попали в музеи, несколько патентов уже зарегистрированы, но всё остальное таинственным образом растворилось вместе со стариной Луи.