Вскоре после этого где-то над Францией, когда Майлз, так уж случилось, дежурил на вахте в лачуге Теслы, ни с того ни с сего в парообразном небе перед ними появилось красное пятно, появилось и медленно начало расти. Схватив голосовой рожок аппарата, Майлз закричал в него по-русски:

  —  Неизвестный воздушный корабль! Неизвестный воздушный корабль!

   Но к тому времени, конечно, Майлз уже знал, что это за корабль.

   Ему ответил знакомый голос:

  —  Ищете нас, мальчики с аэростата?

— Это действительно была старая «Большая Игра», к этому времени выросшая уже в десятки раз по сравнению со своими прежними размерами. Герб Романовых исчез с ее обшивки, вместо него теперь было непорочное пространство ярко-красного цвета, а называлось теперь судно «Помни о голодающих».

—  Помни Голод, — объяснил капитан Пажитнофф, чей прежний атлетический румянец теперь фосфоресцировал, словно его питал источник менее материальный, чем кровь.

—  Игорь! — широко улыбнулся Рэндольф, словно где-то на русском судне слуги самого Николая II начали звонить в колокол —  уменьшенную модель московского Царь-Колокола.

 — Это значит «Обед готов!» — сказал Капитан. — Вы окажете нам честь, если разделите с нами полуденную трапезу.

На обед был суп со свеклой и капустой, гречневая каша, приготовленная, как овсянка, и черный хлеб, на котором еще и бродил странный сорт пива с ароматом клюквы, а в центре стола, где у мальчиков обычно кувшин с лимонадом, стоял огромный кувшин водки из корабельной винокурни.

Пажитнофф рассказал, что связи с Охранкой давно разорваны, теперь его судно с экипажем летает по всей Европе и Внутренней Азии, они больше не сбрасывают кирпичи, а развозят еду, одежду и — с тех пор, как началась большая эпидемия гриппа, о которой мальчики до сих пор не знали, — медицинские препараты, осторожно опускали их на парашюте туда, где население в них нуждалось.

—  Кто-то нанял нас, чтобы тебя найти, —  прямо сказал ему Рэндольф. — У нас инструкции — сообщить им, как только мы вас найдем. Но мы еще не сообщили. Нам нужно это сделать?

  — Если вы им скажете, нас не найдете, вы должны им деньги?

 — Нет, мы их заставили отменить все штрафные оговорки, — сказал Юрисконсульт Сосунок.

—  Если это те, о ком мы думаем, — профессионально хмыкнул Павел Сергеевич, разведчик судна, — они наверняка вышлют отряды убийц. Месть лучше, чем рубли.

— Нам не знакома фамилия Баклащана, но знаком его тип, —  сказал Пажитнофф. — Это —  очередной подлец, низкопоклонник. Тысячи их доносили на нас, еще тысячи будут доносить. При Царе с Охранкой наш статус всегда был под вопросом... Сейчас, думаю, мы —  беженцы, заклятые враги тех, кто сейчас при власти, кто бы это ни был.

  —  Так где же ваша оперативная база? — поинтересовался Чик.

 — Как у всех хороших бандитов, у нас логово в горах. Штаб в Швейцарии, хотя мы — не Красный Крест, намного меньше похоже на святых, фактически получаем финансирование благодаря спекуляциям кофе и шоколадом — это был большой бизнес в Женеве до 1916 года, пока всех, кроме нас, не арестовали и не депортировали. Сейчас мы возвращаемся туда, если вам интересно. Покажем вам свои частные Альпы. Выглядит, как монолитная гора, а внутри выдолблено пространство для контрабанды. Любите шоколад? Вам продадим по хорошей цене.

Вернувшись на борт «Беспокойства», мальчики собрались в кают-компании, чтобы обсудить план действий.

—  Мы подписали договор, — напомнил всем Линдси. — И он всё еще в силе. Мы должны сдать капитана Пажитноффа властям его страны или отвезти в безопасное место, после чего сами начнем скрываться от правосудия.

 — Может быть, Россия — больше не его страна, — заметил Дерби. — Может быть, он бежит не от правосудия. Ты ведь не знаешь, болван.

 — Вероятно, я уверен в этом не меньше, чем широкая общественность уверена в том, что твоя матушка предпочитает гениталии больших и менее специфических животных из зоопарка, — ответил Линдси. — Тем не менее...

  — Ооо, — раздался ропот среди мальчиков.

 Дерби уже достал из ближайшего книжного шкафа свод законов и начал его листать:

  — Да. Я цитирую английский «Закон о клевете на женщин» от 1891 года...

  —  Джентльмены, — взмолился Рэндольф.

Он указывал жестами в окно — там дальнобойная артиллерия, совсем недавно — скопление таинственных объектов, сияла цветами предвечерья, а сейчас приблизилась к вершине их траектории и замерла на мгновение в воздухе перед смертоносным нырком на Землю. Среди отдаленных звуков повторяющихся взрывов также можно было расслышать назойливое сосредоточенное жужжание военной авиации. Внизу, в боевом порядке сельского пейзажа, включались первые вечерние прожекторы.

 — Мы не подписывали ничего, что предусматривало бы такие условия, — напомнил всем Рэндольф.

Два дирижабля прилетели в Женеву конвоем. Огромный безмолвный призрак Монблана часовым возвышался позади города. Экипаж Пажитноффа квартировал на юге от реки, в старой части города —  некоторые из них жили там до Революции, когда учились в Университете. Вскоре мальчики заселили весь этаж с прилегающими номерами с видом на озеро в бывшей гостинице «Гельвеция Роял», одной из больших швейцарских туристических гостиниц, которая прежде, до войны, изобиловала гостями из Европы и Америки.

Несмотря на грипп и дефицит, в городе бурлила разнообразная коммерческая деятельность. В каждом квартале множество шансов встретить человека, продающего уголь, молоко или продуктовые карточки. Шпионы, спекулянты и мошенники вперемешку с беженцами и интернированными инвалидами из всех воюющих стран. В 1916 году Британия, Германия и Франция заключили соглашение об обмене тяжело раненными пленными и их возвращении на родину через Швейцарию, а менее серьезно покалеченных интернировали в Швейцарию. С наступлением темноты начали появляться грузовые поезда, они проносились через страну часто со скоростью экспресса, везли больных туберкулезом, контуженных и слабоумных. Деревенские детишки выползали из кроваток, таверны пустели — их клиенты стояли у железнодорожных путей и смотрели на вагоны, колеса которых мрачно стучали по городу. Когда бы поезда ни останавливались, чтобы принять новую партию пассажиров или набрать воды из мрачной темно-зеленой конструкции со странно заостренными шаровыми резервуарами, граждане появлялись из ниоткуда с цветами для болящих арестантов, имена которых они никогда не узнают, бутылками домашнего шнапса, тайно хранившимися много лет шоколадками. Подозревая, что их страна — сцена великого эксперимента по изучению возможностей сострадания в разгар войны, они могли чувствовать потребность просто быть там и отдать, что могут.

В Европе быстро разворачивалась великая Трагедия, освещенная блеском фосфора и взрывами снарядов, в оркестровке глубокого остинато артиллерии против хоралов стакатто пулеметного огня, слабые отзвуки которого нет-нет да и доносились с арьерсцены вместе с запахом кордита, отравляющего газа и разлагающихся тел. Но здесь, в будничной Швейцарии, изнанка гобелена — неотделанная, практичная версия тамошнего роскошного спектакля. Можно было представлять себе драму, видеть ужасные сны, догадываться о том, что происходит, по состоянию тех, кто вернулся. Но здесь, за кулисами, всё было иначе.

У судна «Помни о голодающих» работы было более чем достаточно, капитан Пажитнофф с радостью передал избыток обязанностей «Беспокойству». Сначала в основном транспортировка грузов — доставка товаров, которые теперь было сложно импортировать в Швейцарию, например, сахар, кулинарный жир, макароны...Мальчики много времени проводили в ожидании в приграничных городах вроде Блоцхейма, но было много и внутренних полетов по стране, они перераспределяли сено во время острой его нехватки, сыр — во время сырного дефицита, который к концу войны стал тут хроническим. Спустя какое-то время их миссии вышли за пределы страны, они возили апельсины из Испании или пшеницу через море из Аргентины. В один прекрасный день появился Пажитнофф, с видом столь же авторитетным, как всегда, и объявил: