Однажды под небом какого-то почти знакомого оттенка желтого он пришел на берег реки, по которой плавали на каноэ молодые люди — не в хорошем настроении или беззаботном флирте, а в каком-то темном недоумении, словно находились здесь по каким-то более сокровенным мотивам, но не могли эти мотивы вспомнить. Он вспомнил это состояние ума, похожее на часть пейзажа: исследователь открывает гору или озеро, это столь же просто, как пересечь линию горного хребта, и вот там простирается пейзаж, изящный, допустим, словно карта самого себя. Он нашел Кэндлброу, или, если хотите, Кэндлброу нашел его, он вошел через полуразрушенные ворота кампуса и узнал то место, которое искал, которое не заметил с первого раза — улицы, усеянные книжными магазинами, заведения, где можно посидеть и поговорить, или не говорить, кафе, деревянные лестницы, балконы, лофты, праздничные столы снаружи, полосатые навесы, повсюду толпы народу, опускается ночь, небольшой кинопоказ, лимонно-белая неоновая вывеска...

Земля мягко сворачивалась в рулон. За пределами спортивной площадки никто не повышал голос больше, чем это необходимо для обычной беседы. Лошади щипали траву в Четырехугольном дворе.

Всюду витали ароматы полей — лугового клевера, жимолости, лабазника красного. Люди выбирались на пикник с подковами и укулеле, корзинами, полными сэндвичей, яиц, сваренных вкрутую, маринованных огурцов и бутылочного пива, на берега спокойной и знаменитой среди любителей гребли на каноэ реки Кэндлброу, Семпитерн. Через день грозовые тучи появлялись на западе и начинали там скапливаться, небеса темнели до библейского огненно-желтого цвета к тому времени, как появлялся первый ветер и капли дождя.

На конференцию собрались участники со всего мира: русские нигилисты с оригинальными взглядами на законы истории и обратимые процессы, индийские свами, изучавшие влияние путешествий во времени на законы Кармы, сицилийцы, так же пытавшиеся осмыслить принцип вендетты, американские ремесленники вроде Мерля, желавшие прояснить специфические вопросы электромеханики. Но все они так или иначе интересовались искусством осады Времени и его тайн.

— Факт в том, что наша система так называемого линейного времени основана на круговом, или, если хотите, периодическом явлении —собственном вращении Земли. Всё вращается, вплоть до, и, возможно, включая целую Вселенную. Так что мы можем посмотреть на прерию, на темнеющее небо, на рождение воронкообразного облака, и увидеть в его вихрях основополагающую структуру всего...

  — Хм, Профессор...

—  ... «воронкообразное» — несколько неверно, поскольку давление в вихре не распределяется во что-то столь простое, как прямосторонний конус...

  — Сэр, простите меня, но...

— ...скорее - квази-гиперболоид вращения, который...послушайте, куда все уходят?

 Присутствовавшие начали расходиться, некоторые — на довольно высокой скорости, кратчайшего взгляда на небо было достаточно, чтобы ответить на вопрос «почему»? Словно лекция Профессора помогла этим силам воплотиться, раскачиваясь, из распухших и испускавших световые импульсы облаков шел классический смерч прерий, он в некотором роде вытягивался, приближаясь и нависая, собираясь, кажется, почти сознательно сесть на кампус, он шел на скорости, которую не могла бы надеяться перегнать даже самая быстрая лошадь.

 — Скорее сюда!

Все собрались в Мактаггарт-Холле, главном офисе Кафедры Метафизики, чье противоторнадное убежище было известно во всем регионе как самое просторное и оснащенное из убежищ от Кливленда до Денвера. Математики и инженеры зажгли калильные сетки и штормовые лампы, и ждали, когда отключится электричество.

В противоторнадном убежище над полужидким кофе и фермерскими крулерами они вернулись к теме периодических функций и их обобщенной форме — автоморфным функциям.

— Для начала Вечное Возвращение. Если мы можем умозрительно вывести эти функции в теории, должна существовать возможность сконструировать более мирские, более материальные их выражения.

 — Построить машину времени.

 — Я бы сформулировал не так, но если вам нравится, хорошо.

Присутствовавшие в убежище Вектористы и Кватернионисты напомнили всем о функции, которую они недавно разработали, известную как «функция Лобачевского», сокращенно – «Лоб», как в «Лоб a», посредством которой, почти как побочный результат, обычное Эвклидово пространство преобразуется в пространство Лобачевского.

—Таким образом мы входим в центр урагана. Это самая суть жизни, предоставляющая системы координат, на которые будет опираться всё. Время больше не «идет» с линейной скоростью, а возвращается с «дуговой». Всё подчиняется Автоморфному Освобождению. Мы возвращаемся к себе вечно, или, если хотите, постоянно.

— Рождаемся вновь! — воскликнул присутствовавший на собрании Отличник, словно под действием внезапного озарения.

Наверху началось опустошение. И в этом торнадо можно было заметить нечто странное. Это было не просто торнадо из тех, которые разражались над Кэндлброу с такой утомительной регулярностью, но, бесспорно, всегда одно и то же торнадо. Его неоднократно фотографировали, измеряли скорость ветра, обхват, кинетический момент и формы, принимаемые во время движения, и от появления одного торнадо к другому все эти показатели оставались сверхъестественно постоянными. Вскоре торнадо получило имя Торвальд, и искупительные дары для него начали складывать за воротами Университета, обычно — куски листовой стали, которые, как было подмечено, входили в число особых пищевых предпочтений Торвальда. Человеческая еда, не столь частая, была представлена различными сельскохозяйственными животными, живыми и заколотыми, но иногда, как было известно, появлялись целые акульи обеды, приготовленные и готовые к поглощению, на длинных столах для пикников, они требовали равнодушия, намного превосходившего беззаботность студентов, рисковавших красть еду, хотя она могла влететь им прямо в лицо.

— Суеверие! — крикнул известный профессор. — Как нам сохранять здесь хоть какую-то научную объективность?

— Но всё же, думаю, нам нужно попытаться вступить в диалог с Торвальдом...

  — О, это уже Торвальд, весьма панибратски, не так ли.

— Ну, в конце концов, он цикличен, так что возможно своего рода сигнализирование с помощью волновой модуляции...

Фактически в продаже на Вест-Симмс нашлось несколько различных вариантов Телеграфа Торвальда, Мерль заходил туда на часок в день. Каждое лето в Кэндлброу вверх и вниз по реке множество спекулянтов и дельцов расставляли свои лотки на базаре Времени, предлагая на продажу карманные и настенные часы, эликсиры вечной молодости, фальшивые надлежаще заверенные у нотариуса свидетельства о рождении, системы предсказаний на фондовой бирже, результаты конных скачек на далеких ипподромах задолго до времени старта, а также телеграфные устройства для размещения актуальных ставок на судьбы этих пока еще стоявших на месте животных, странно мерцающие электромеханические артефакты, которые, как утверждалось, прибыли из «будущего»: «Послушайте, сейчас отсюда вылетит живой цыпленок...», и самое главное — инструкция о множестве форм запредельности времени, вечности, побега и освобождения от Времени, практиковавшегося народами всех стран мира: интерес ко всему этому считался истинной неозвученной причиной посещения этих летних слетов. Не удивительно, что больше среднего арифметического программ более духовного типа вели шарлатаны и жулики, обычно — в тюрбанах, балахонах, туфлях с удлиненными носами, всё это скрывало дешевый балаган, и в странно измененных шляпах, служивших той же цели, и, кроме случаев совсем уж безнадежной жадности, Мерль считал большинство из них достойными того, чтобы с ними поболтать, особенно с теми, у кого была визитка.

Достаточно быстро, быстрее, чем он мог бы подумать, он стал завсегдатаем этих летних тусовок. Весь остальной год состоял из череды рабочих дней, так что в этот летний месяц он мог войти в царство одержимости временем и разделить его с другими представителями своего племени.