—    Но и денег я не получу. Зачем я это предложил.

Они подошли к подножию Серро-дель-Тросадо, почти служившему стенами кладбищу, вершина чернела в слабом свете луны, и вошли в отверстие в холме, почти невидимое в зарослях кактусов.

  — Dónde estemos? Куда мы идем?   — Фрэнк не видел ничего плохого в том, чтобы спросить.

    —  El Palacio de Cristal, Хрустальный дворец.

  — Я слышал про это место,   —  сказал Эвболл.   —  Какими бы ни были выдвинутые против нас обвинения, это политика.

  — Конечно они арестовали не того ковбоя,   —  сказал Фрэнк.   — Я даже не голосую.

   —   Ла политика,   — кивнул один из руралес, улыбаясь.

   —   Felicitaciones, поздравляю,   — добавил его напарник.

Камера была немного просторнее, чем в каталажке juzgado, здесь была пара матрасов, набитых листьями кукурузных початков, помойное ведро и огромный неприукрашенный шарж на дона Порфирио Диаса, нарисованный углем на стене.

  —  Судя по всему увиденному, нас не расстреляют до рассвета,   — сказал Фрэнк.   —  Думаю, я могу на некоторое время уютно прилечь с этими постельными клопами.

   —  Какая в этом логика?   — возразил Эвболл.   —  Если вскоре мы уснем навечно. В смысле...

   Но Фрэнк уже храпел.

Эвболл не спал час спустя, когда к ним в камеру посадили еще одного североамериканца, представившегося Дуэйном Провечо, он был пьян, но не засыпал, затянул длинный монолог, несколько раз призвав Эвболла обратить внимание на его знание тайных туннелей старинной серебряной шахты под Гуанахуато, которые, без сомнения, выведут их отсюда.

  —  Конец света приближается, вот увидите. В этот последний раз, выезжая из Тусона, вы слышали его в воздухе, всю дорогу до Ногалеса и через границу, frontera, он никогда не прекращается. Такой рев, твари над головой, больше, чем любые, какие вам только попадались, крылья трепещут в свете луны, как облака, вдруг всё тонет во мгле, и вы не уверены, что хотите ехать слишком быстро, поскольку кто знает, что вы увидите там вдалеке?

  — Я очень извиняюсь,   —  Фрэнк для убедительности открыл один глаз,   —  но если бы мы могли просто поспать...

   — О, нет-нет-нет, Господь совершает обратное путешествие, он собрался уходить, а потом замедлил шаг, словно у него возникла какая-то мысль, остановился, повернул обратно, и вот он возвращается к нам, разве вы не видите этот свет, не чувствуете исходящее от него тепло, по мере того как он приближается,   — и тому подобное.

Несмотря на присутствие большего, чем ожидалось, количества религиозных зануд, со временем эта мексиканская каталажка оказалась отнюдь не адской бездной из легенды приграничного городка, а гибким и иногда даже дружественным местом, в большой степени благодаря деньгам, которыми вдруг таинственным образом оказались наполнены карманы Эвболла.

    —  Откуда это всё? Эвб, я начинаю нервничать...

    — Не стоит переживать, дружище!

  —  Оно, конечно, так, но кто-то тебе все время приносит деньги сюда, кто-то, кого ты знаешь.

  —    Регулярно, как день выдачи зарплаты, и надежно, как в банке Моргана.

   Эвболл старался придать своему голосу нотку беззаботности, но Фрэнку было не до веселья.

  —   Конечно. А когда они потребуют деньги обратно?

  — Возможно, однажды, после того как мы выберемся отсюда, но кто торопится?

 По правде говоря, никто из них не торопился. Это место было просто мечтой, такое мирное по сравнению с тем, откуда их сюда привезли, такое же мирное, каким казался город с большого расстояния, а вблизи это впечатление разрушал звук   —  никаких пьяных шахтеров или необъявленных взрывов, стук пестов, всю ночь раздававшийся в скалах, здесь был приглушен, его полиритмия была столь же усыпляющая, как постоянный шум моря для матроса, ложащегося спать на койку ниже ватерлинии, у входа в благословенный вертоград сна... Здесь смывались тревоги рабочего дня, а возможности для отдыха разворачивались парадом тайных прелестей   —  кантина, где звучит музыка и девушки танцуют фанданго, маленький дешевый кинотеатр никельодеон или, точнее, сентаводеон, рулетка и штос, торговцы грифой и притоны курильщиков опиума, под завязку набитые представителями китайского сообщества со средней палубы, гостиничные номера, шикарные, как всё в городе, с подземным эквивалентом балкона, откуда можно видеть, кажется, на многие мили, закопченные стены и сторожевые башни с железными заклепками, и коричневые коридоры, обычно без крыши, этот всё более уютный плен, с несколькими твоими привычными алкашами и поножовщиками, и гопарями из шахтерского поселка   —  нет, учитывая национальную политику, в данный момент реализуемую государством, тут, скорее всего, окажутся другие арестанты, вы бы их назвали честными рабочими с опасным светом в глазах. А также искренние профессора, плутоватые ученые, científicos. Кажется, здесь даже не действовала динамика кутузок, связанная с покушением на ректальную нетронутость, что очень упростило день североамериканцев.

И еще один сюрприз   — надзирателем ночной смены оказалась привлекательная молодая женщина в нетипично аккуратной униформе, ее звали Ампаро, но она предпочитала обращение «сержант Васкес». Фрэнк решил, что у нее тесные связи с кем-то из руководства. На ее лице редко можно было заметить улыбку, но зато она на 100 процентов соответствовала занимаемой в тюрьме должности.

    —  Надо быть настороже,   — пробормотал Фрэнк, не совсем для себя.

   —   Ну, не знаю,   — сказал Эвболл.   — Мне кажется, мы ей нравимся.

  — Скорее всего, ей нравятся те идальго, которых ты расшвырял в разные стороны.

   —   Черт. В твоих словах есть логика.

  —    Спасибо. А точнее: «Это как?».

  — Женщины. Ты когда-нибудь встречал хоть одну, деньги которой не переходили из рук в руки?

  —   Дай мне месяц или два, я придумаю что-нибудь, как-то раздобуду доллар.

Сержант с порога разъяснила, что они могут делать всё, за что им будут платить, насколько они помнили, сначала они ее об этом спросили. За исключением забастовок, конечно, хотя она каждый день приносила повторяющиеся обещания быстрого решения их дела.

  —   Не знаете ли вы, случайно, за что мы здесь, никто нам ничего не говорит.

  —  Кстати, вы сегодня прекрасно выглядите, эта высокая прическа с серебряной штуковиной и всё остальное.

  —   Ay, lisonjeros, как приятно. Говорят, это за то, что сделал один из вас очень давно, на Другой Стороне.

    —  А почему тогда мы оба здесь?

    — И кто из нас это сделал?

Она пристально посмотрела на каждого из них, смело и совсем не враждебно, когда-нибудь женщины будут так смотреть и в Столице.

  —  Наверняка им нужен я,   — догадался Фрэнк.   —  Это не можешь быть ты, Эвболл, ты слишком молод, чтобы у тебя могли быть какие-то неприятности с законом.

    —  Ну, у меня были истории со взятками...

    —  Вряд ли ты здесь из-за этого.

    — Раз так, разве ты не должен выглядеть более встревоженным?

Фрэнк проснулся рано утром, ему снился сон о путешествии по воздуху, высоко в воздухе, на летательном аппарате, принципы действия которого оставались для него загадкой, он увидел в дверях сержанта Васкес с растаявшим взглядом, она держала поднос с завтраком   —  охлажденная папайя и лайм, уже разрезанные во избежание любых злодейств, связанных с ножом, свежеиспеченные хлебцы болийо, порезанные на ломтики, посыпанные бобами и чиуауанским сыром, они лежали в печи, пока сыр не расплавился, в состав острого соуса сальса входил сильнодействующий острый перец чили, известный как Эль Чинганариз, в кувшине смесь сока апельсина, манго и клубники, a завершало натюрморт кофе «Веракрус» с горячим молоком и кусками нерафинированного сахара.

  —  Хорошо же вы питаетесь, парни,   — прокомментировал увиденное Дуэйн Провеко, именно в этот момент просунувший голову в дверь и продемонстрировавший нитку слюны, которая текла по его подбородку и вниз по рубашке.

  —   Всё ясно, Дуэйн, ты хочешь получить хороший пинок,   —  Фрэнк заметил, что Сержант подает ему сигналы глазами из коридора.   — Возвращайся...