Здесь было темно. Желтый свет от лампы гулял по стенам и потолку, лишь чуть разгоняя тьму. Подняв голову, король увидел до боли знакомую обстановку: фальшивые витражи вместо окон, пасторальные картины, кофейный столик, кровать с палантином… Он сам выбирал мебель. Сам решал, в каких тонах покрасить стены, и где будет стоять обеденный стол.

Эта клетка была его творением.

– Молодец, – раздался сухой, но вместе с тем теплый голос от входной двери.

Обернувшись, Никлос столкнулся взглядом с хрупкой, невероятно худой девушкой со светлыми, почти фиалковыми волосами и вытянутыми чертами лица. Тонкие бесцветные губы кривились, будто пытаясь выдавить улыбку, а пальцы гуляли по воздуху, как если бы она играла на музыкальном инструменте.

– Я долго плела эту паутину, – продолжила она. – Но пришла пора расстаться с иллюзиями и познакомиться. Меня зовут Туула. Но ты можешь звать меня Тули.

– Ты одна из них? – прохрипел король, поднимаясь и подходя к двери. Девушка зеркально отступила назад, уходя со света в полутень, где ее глаза тускло заблестели золотистым светом.

– Смею предсказать иное местоимение. Одна из нас, – мягко поправила Туула, заправляя прямые локоны за уши. – Ты симпатичнее предка. Но такой же своенравный. Надеюсь, в этот раз все сложится иначе.

– Ты о чем?

Она не ответила, только еще раз улыбнулась, в этот раз увереннее, и отступила дальше в темноту, пока полностью не растворилась во тьме.

Его величество король Никлос Каргатский принимал просителей, сидя на троне, окруженный верными подданными в лице Селесты Каргат, Деяна и Калисты Адегельских, первого маршала Акроша и прочих представителей ближнего круга. Он получал документы из рук Богарта, прислушивался к рекомендациям Фредерика, одобрял тихо высказанные советы иных министров и помощников и всячески демонстрировал благостное расположение духа.

– Они напали на наш дом! – вопиял староста рыбацкой деревушки. Натертый до блеска пол отражал тысячи огней, в воздухе носились ароматы скорой весны, а из приоткрытых окон тянуло морской свежестью.

Стоящие и сидящие поодаль аристократы брезгливо клонили головы, с любопытством оглядывая очередного просителя в замызганном кафтане и рваных штанах. Да он и сам стеснялся своего вида, сжимая в руках черную шапочку, обтирая ею взмокший от напряжения лоб. В глазах старика застыли боль и страх – слишком свежи были воспоминания, как он с семьей бежал через лес, подгоняемый визгом тварей и воплями его соплеменников.

Здесь, в этом роскошном зале, минувшие события казались невообразимыми.

– Что же натворили рыбаки, раз на вас напали ше́лки? – с деланным любопытством интересуется Никлос.

Старик исподволь разглядывает его, клонит голову набок, стараясь запомнить каждую черточку – не каждый день увидишь всамделишного повелителя! Однако глаза слезятся и черты смазываются, никак не удается толком разглядеть. Да и постоянно протирать лицо – некрасиво, неуважительно…

– Ничего! Они напали среди ночи! – воскликнул староста, падая на колени. – Ваше Величество, сделайте с этими тварями что-нибудь! Они же людей убили!

Принимая бумагу из рук расторопного Богарта, король постучал по крупному перстню, украшавшему указательный палец, а затем звучно цокнул языком.

– А здесь написано, что накануне вы загарпунили несколько ше́лки. Более того, еще один выживший сообщил, что крестьянка Полита была изнасилована несколько дней назад, и когда она обратилась за помощью, ее саму обвинили в грехе. Девушка сбежала и, видимо, утопла, став одной из жаждущих. Тогда ты, староста Арк, приказал прочесать берег и бить любую тварь, что попадется на глаза. Стало быть, тебе было известно, что ше́лки нападают только на виновных. Интересно, ты изнасиловал Политу? Нет, – протянул Никлос, ухмыляясь. – Куда тебе, ты свой член за таким животом не разглядишь, да и стар для молодецких утех. А вот сынок, которого порвали прошлой ночью – вполне.

– Ваше Величество! Да она сама под него легла, а потом корчила невесть что из себя! – заканючил трусливо Арк, как в подношении, держа руки и качаясь из стороны в сторону.

Взлетели тревожными птицами голоса кругом. История стара как мир – власть любит калечить слабых и не чувствует за собой вины.

Король продолжает улыбаться. Он тянется за Селестой, и девушка усаживается у него в ногах, кладя голову на колени и подставляя лоб под горячую ладонь. Многие с неодобрением смотрят на них. Многие хмурятся, видя, как изменилась белокрылая драконица. Больше не суетится вокруг детей-сирот, не ездит в больницу, не изучает медицину, да и ариуса давно не было видно… Что же стало с их прелестной будущей королевой?

– За укрывательство сына-преступника будешь наказан, староста Арк, – тягуче молвит Никлос, наклоняясь и целуя возлюбленную в висок. – Тебя повесят на рассвете. Деревню восстановят. Пусть выжившим послужит уроком история твоя. А остальным наука – ше́лки не трогают невиновных. Только тех, кто посмел обидеть беззащитных.

Правитель назидательно наставил палец на аристократов, и те послушно потупили глаза. Строг был их король. Даже жесток. И особо слушал своего нового помощника – некоего Ктуула Первого. Личность, завернутую в темный плащ с капюшоном, говорившую безличным голосом и двигающуюся так, будто вовсе тела не имеет: как призрак, плавая над поверхностью. Стоишь себе, разговариваешь, а он подплывет – и вздрогнешь от холода, идущего из-под одежды. Коснется тонкой рукой – будто мертвец пометил, до смерти жутко!

– Оставьте нас, – приказал Никлос, заканчивая с очередным прошением. Всего лишь пара слов, а аристократов как ветром сдуло – никто не желал попасться на королевские глаза.

Покинули зал и близкие друзья короны, только Селеста осталась, да из угла выполз Ктуул, вставая напротив бесстрастного короля. Как только закрылись двери, по залу пронесся колючий воздух, отсекая помещение от внешнего мира. Ни звука отсюда не донесется до наружных комнат – и никто не услышит, что творится внутри.

Драконица поднялась и потянулась, как кошка, разминая косточки и вместе с тем меняя обличие. Фиалковые волосы под солнечным светом заблестели, как водопадные струи, а огромные глаза окрасились расплавленным золотом. Она вплотную подошла к недвижимому Ктуулу и обняла его.

– Ох, дорогой брат, зачем играешь в эти игры? – нараспев спрашивает она, отпуская его.

Вечный скидывает капюшон и садится прямо в застывшего Никлоса, черты которого рассеиваются, как дым, уступая место истинному обличию искусного иллюзиониста.

Ктуул, как и Туула, через золото смотрел на мир, как и она, обладал худощавой, вытянутой фигурой с тонкими пальцами. Его волосы, темнее, чем у сестры, но такие же длинные и шелковистые, цветом скорее напоминали платину, чем фиалковое серебро. Во лбу держался выплавленный алмаз, сверкающий гранями, когда на них попадали прямые солнечные лучи. Под черной хламидой скрывался приятный светло-серый костюм. И только кольцо осталось на пальце, с кроваво-красным камнем посередине, к которому задумчиво обращался старый бог.

– Это королевство дорого ему, милая Тули. Если уничтожу драконов – он никогда не присоединится ко мне.

Носик девушки вздернулся, и она обхватила себя за плечи.

– Несмотря ни на что, ты мечтаешь о нем. Веришь, что на этот раз все получится. А ведь когда-то тебе было достаточно только меня.

Ктуул поднял глаза на сестру, безучастно разглядывающую покрытые сетью тонких морщин руки. Он поднялся с места, проходя в центр зала, вставая на перекрестье солнечных лучей и зажмуриваясь, задирая острый подбородок.

– В те времена с тобой было весело.

– И тогда, и сейчас тебе нравится ломать интересные вещи. Привычка из детства, мой милый братик. Но как сломать то, что уже сломано? – шепчет Туула, оказываясь позади брата и обвивая его шею руками. – Идеальная форма. Идеальная игра.

Мужчина вздрогнул от загробного голоса сестры. Он знал, что не все пробужденные истинно пробудились. Разум многих по-прежнему блуждает во тьме. Оглядываясь на плавные движения Туулы, отправившейся в пляс под музыку, звучащую только в ее голове, он поморщился, корректируя звенья ловца снов. Звенья, которые развалятся на части, когда он потянет за нужную ниточку.