Когда его губы отыскали путь к моим, я подалась навстречу, впервые ощущая, что это правильно. Что это мой дом.

В голове вертится незамысловатая песня, лихо перескакивая с одного куплета на другой, вращаясь, как юла, в такт шагам. Я сбиваю мелкие камни, сама нахохлилась, как воробей – к вечеру похолодало. С горных елей тянет морозом, и ночью обязательно пойдет снег. Кутаясь плотнее в пончо, киваю проходящим жителям деревни, а они в ответ осеняют символом Клэрии.

Куда бы ни пошла – она следует за мной, тенью стоя у плеча, держа руку на шее, шепча на ухо: «Ты – мое порождение. Без меня – не было бы и тебя». Но ведь нет кровной связи. В Никлосе есть частицы Карга и Клэрии, а я получила только ариус. Ненадолго. Без него даже сны о прошлом не отменят действительности – хоть мои крылья по-прежнему белые, я больше не белокрылая драконица. Не осталось великой силы. Ничего больше нет.

– Я вижу восход злой луны, я вижу беды на пути, я вижу землетрясения и молнии, я вижу, пришли плохие времена… – бормочу себе под нос, удивляясь, насколько прилипчивым оказался этот мотив. Нездоровым. Как будто не моим.

И встала как вкопанная, застигнутая жаркой перепалкой. Ноги вывели к куполообразному шатру, в закатных лучах окрашенному багровыми тонами, от которого исходил сильнейший жар. Из центра в небо вырывался черный дым, извиваясь тугой струей. Прямо напротив входа бесновался Томар, потрясающий рукой и проклинающий на все лады упрямую Марку.

Женщина только смеялась в ответ на его проклятия. В желтом цыплячьем платье она походила на злое солнышко в противовес черным тряпкам вечно мерзнущего колдуна.

– Вы отравили мою дочь! Напоили ее ядом! – орал он, привлекая нездоровое внимание жителей деревеньки, и в особенности – пары брехливых псов, что громким лаем возбужденно поддакивали каждому его крику.

Томар не выдержал конкуренции и запустил в них мелкой молнией, отчего они с визгом бросились врассыпную, а знахарка скептически изогнула бровь.

– Вашим предложением было оставить девочку на волю богов. Чтобы она сама справилась с ядом морских тварей. Поступи мы так – и она не пережила бы эту ночь.

Колдун топнул ногой:

– Я не позволю сделать из моей дочери шаманку! Она – настоящая колдунья, а ваши отвары…

– Отворяют душу! – отрезала женщина, сузив глаза и перейдя в наступление. – Если душа чиста, ребенок не пострадает. Она выживет. Ее воля – решать, кем быть. Без добровольного желания нельзя стать шаманом.

– Шаманизм – медленная смерть, – тихо ответил Томар, опуская голову.

Заметив мое приближение, мужчина успокоился, как-то сгорбился, опускаясь на скамейку, чтобы перевести дух. В его глазах читался немой укор, будто я была виновата в том, что утратила ариус.

– Что здесь происходит?

– Перепалка между видами магии. Застарелый спор, – успокаивающе ответила Марка. – Хочешь проведать Амалию? Скоро ей станет лучше, и девушка будет рада увидеть рядом с собой знакомое лицо.

Томар вновь взвился, торопливо поднимаясь и пытаясь проскользнуть в шатер, однако бдительная знахарка преградила путь, отталкивая назад.

– А почему я не могу увидеть дочь?! – возмутился он.

– Чтобы не смог помешать лечению. Напоминаю, колдун, вы здесь в гостях. И ваши люди сами обратились к нам за помощью. Мы будем оказывать ее на наших условиях. А теперь ступайте. Ваши эмоции загрязняют воздух. А для выздоровления нужны свежесть и свобода, – с натянутым спокойствием заявила Марка, выставляя руку вперед.

Было видно, что, если мужчина по-доброму не уйдет, женщина применит силу. И Томар был вынужден подчиниться. Напоследок только буркнул что-то ядовитое, отчего Марка пошатнулась, холодным взглядом окинув его удаляющуюся спину.

– Будь осторожна с этим человеком, Селеста, – предупредила она. – В нем много яда и гнева.

– Он чуть не умер. В его теле сидел Ктуул.

Знахарка вздрогнула, по-новому глядя в сторону хромающего колдуна.

– Нехорошо. Вот это действительно нехорошо.

С уходом Томара к шатру вернулись псы. Их вытянутые морды нет-нет, да и поворачивались в его сторону, прикидывая, вернется злой человек или нет. Поджарая красная псина ткнулась носом в мою ладонь, проверяя, нет ли чего вкусненького, а потом нахально развалилась в ногах, подставляя пузо. Мол, не стой, а давай чеши!

– Собаки чувствуют хорошего человека, – одобрительно заметила Марка, когда я присела и погладила жесткую шкуру, отчего пес возбужденно завилял хвостом. – А плохого избегают.

– Томар не плохой человек. Он сложный. С непростой судьбой. Маля – все для него. Неудивительно, что он так переживает за дочь, – вступилась я за колдуна, поднимаясь и подходя ко входу в шатер. Я не стала повторять слова Кукулейко. Не стала говорить и о своем невыполненном обещании.

– Держи ухо востро, Селеста. Тот, кого коснулась длань бога, никогда не будет прежним.

Внутри натоплено, как в бане, темно, хоть глаза выколи, и пахнет хвоей. В середине, прямо под дыркой в небо – открытая печка, утопленная в полу и сверху обложенная черными камешками, на которые Анка брызжет водой. Вверх поднимается густой недовольный пар, и запах усиливается. Кроме нее и лежащей на топчане Амалии, в шатре никого нет.

В небольшом предбаннике я оставляю верхнюю одежду и внутрь захожу, укутавшись в полотенце, тотчас покрывшись гусиной кожей – меня немного знобит от вечерней свежести. А драконица, кажется, совсем не чувствует жара, все подбрасывает дровишки, создавая пекло. Она обтирает мокрой тряпкой обнаженную колдунью, как и велела знахарка. «Нужно выгнать яд из кожи, – заявила Марка, отправляя внутрь. – Ночь так пожарится, сама с собою в чистоте встретится и к утру либо оправится, либо на тот свет отправится. Иного лекарства нет».

В полутьме, при свете углей и пары масляных ламп, Амалия казалась крошечной и такой темненькой, болезненной: с густыми синяками под глазами и страдальческим изломом бровей. Она тихонько постанывала во сне, прижимая руку к голой груди. И будто почуяв меня, приоткрыла глаза, щурясь:

– Мы выжили, Сэл. Правда? Добрались. Теперь все будет хорошо, – слова выскользнули изо рта и провалились куда-то, а девушка вернулась в тягучий сон болезни, где много жара, ломоты в костях и тугой головной боли. Дотронувшись до ее руки, я поразилась, насколько она влажная и холодная.

– Поддай жару, Анка. Мальке не хватает огня, – замечаю, опускаясь на свободную скамью и упирая руки в подбородок. – Пойдешь на вечерний пир?

– Не в мою же честь, так что присутствовать необязательно, – скучающе отвечает Анка, подбрасывая поленья в топку и раскупоривая пару склянок с жидкостью, от которой сильно разит древесным ароматом. – Пропущу.

– Я бы тоже не пошла, – пробормотала я в ответ, наблюдая за ее быстрыми движениями. – Рада, что ты цела и на свободе.

Она брызнула зелье на камни: раздалось громкое, возмущенное шипение, и запах очень быстро разошелся по шатру, будоража приятной свежестью, проясняющей спутанное сознание. Амалия легче задышала. Теперь Анка опустилась рядом с нами на тканый ковер, скрещивая ноги и выпрямляя спину. Ее волосы забраны под полотенце, она разминает шею, и я замечаю тонких золотистых змеек, гуляющих под кожей.

– Это больно? Странно? Желанно? – я пытаюсь подобрать слова, но ничего путного на ум не приходит. Непонятно, во что превратилась бывшая подруга по Равновесию.

Анка проводит рукой по плечу, огоньки вспыхивают ярче, отражаясь в темноте глаз красным пламенем. Показалось, что рядом со мной сидит не миниатюрная девушка, а огромный краснокожий дракон, огнем поглощающий пространство. Всего лишь миг – и пламя с ревом бросится на деревню, сжирая тьму на своем пути, оставляя только мелкий невесомый пепел.

– Естественно. Как и должно быть, – но голос ее говорил о печали. А глаза сказали больше, чем слова.

Став элементалем, Анка потеряла человеческую часть себя. И будучи не в силах от нее отказаться, она застряла на перекрестье миров, ежедневно мучаясь, пытаясь их соединить.