– Убирайтесь отсюда! – она уже почти кричала. – Это часть наместника и вам тут делать нечего!

– Это королевский дворец, и это простолюдинам здесь делать нечего! – прошипел он, прижимая ее к себе. – А теперь не ерепенься и поцелуй меня, живо!

Он попытался силой прижаться к ее губам, но она отчаянно рванулась, и, откинувшись назад, высвободила правую руку. От души размахнувшись, опустила ладонь на гладко выбритую щеку. Сэр Гарудан от неожиданности дернулся и схватился за огнем горящую щеку. Отскочив от него подальше, она угрожающе заверила:

– В следующий раз я буду носить с собой кинжал! И не думайте, что я побоюсь пустить его в ход! – и, приподняв длинный подол, пустилась к детской.

Нахальный сэр не постеснялся бы снова схватить ее, но из детской комнаты высунулась одна из нянек и громко спросила:

– Что здесь происходит? Это вы, Мартита?

Девушка, не отвечая, заскочила в комнату и задвинула за собой тяжелый засов. Потом с силой сморщилась, скрывая слезы обиды и негодования, и лишь через пару минут с мнимым спокойствием ответила:

– Сэр Гарудан в очередной раз сделал мне неприличное предложение. Весьма настойчиво.

Няньки попрятали глаза и ни одна не осудила наглого аристократа. А ведь их Марти выбирала сама из доброго десятка желающих служить наместнику, и они должны быть к ней по меньшей мере лояльны. Как же тогда к ней относятся придворные дамы, не говоря уж про кавалеров?

Девушка горько усмехнулась и прошла в комнату маленького Роланда. Он мирно спал попкой кверху, как это делает большинство малышей. Его любящая тетушка бесшумно присела рядом, с умилением слушая тихое дыхание ребенка и отдыхая душой.

Она давно привыкла к одиночеству, наверное, с самого рождения. Пока была жива мать, на нее никто не обращал внимания, лишь только отец изредка говорил ей, что она настоящая красавица, но презрительно сморщенный при этих словах нос матери эти слова опровергал. Марти в самом деле не считала себя красавицей, но понимала, что среди черноволосых красоток дворца сильно выделяется своими светлыми волосами.

Тихо шмыгнув носом, она с трудом сдержала обидчивые слезы. Так хотелось кому-то поплакаться на приставания недалеких придворных, на пренебрежение служанок и откровенное презрение считающих ее жалким ублюдком фрейлин. Но жаловаться было некому. Старшие братья были заняты важными, порой смертельно опасными делами и докучать им своими не такими уж и серьезными горестями не следовало.

Марти давно поняла, что ей всю жизнь придется прожить в одиночестве, ведь принимать непристойные предложения и становиться жалкой, ни на что другое не годящейся любовницей она не станет. От этой мысли из глаз сами собой покатились слезы, но она решительно вытерла их ладонью, не желая, чтоб покрасневшие веки выдали ее смятение.

Снова, как обычно при таком плаксивом настроении, она представила себя в объятиях простого парня Ферруна, вспомнила, как покойно и хорошо ей было рядом с ним, и печально улыбнулась. Феррео – король, в этом нет сомнения, а кто она?

Да она даже в фаворитки королю по статусу не подходит, она никто, в этом сэр Гарудан прав. Еще недавно Феррео был простым воином и мог позволить себе многое, даже оказывать ей незначительные, но все-таки лестные знаки внимания. Но когда примет на себя корону, а это случится очень скоро, все изменится.

Король должен будет поддерживать высокий престиж правящего дома и вряд ли сможет выполнить данные простым воином обещания. Да и какие обещания? Вряд ли его сказанные перед отъездом слова: «Это чушь! Мне нужно спешить, но я вернусь, и мы обо всем поговорим», можно считать чем-то большим, чем утешением. Да и его прощальный поцелуй ни о чем не говорит.

Она осторожно притронулась пальцем к губам. Неужели все, что останется в ее жизни – этот торопливый поцелуй? Поняла, что плачет, только когда слеза капнула на ладонь. Стараясь не шмыгать носом, чтоб не разбудить малыша, она торопливо вынула из кармана платок и приложила к глазам, ругая себя.

О чем это она распечалилась? И Сильвер, и Феррун в постоянной опасности, а она сидит и слезы льет по тому, чего никогда не случится! И не стыдно ей? Эта здравая мысль заставила высохнуть слезы, и она вышла к сидевшим в большой комнате нянькам, храня благородное достоинство.

Обсудила здоровье племянника и возможность отлучения его от груди, чему активно противилась кормилица, заявляя, что еще рано, ведь детей из богатых семей полагалось кормить грудью не менее двух лет. Но Марти считала, что Роланд дорос до перехода на взрослую пищу. Няньки ее поддержали, и кормилица получила указание кормить его молоком только два раза в день, а через месяц – и один.

Не желая никого пугать, Марти не стала объяснять, почему дала такой приказ. Положение Терминуса становилось все страшнее, все ненадежнее, и она со страхом полагала, что вполне может наступить момент, когда им придется просто бежать, бросая свои дома, как это уже пришлось сделать многим тысячам сограждан.

И тогда главным для нее будет – спасти племянника. А для этого он должен быть уже полностью самостоятельным человечком и есть то, что дадут. Не потащит же она с собой кормилицу, ее ведь тоже надо будет чем-то кормить.

Потом Марти отправила одну из нянек за стражниками и в сопровождении двух вооруженных мужчин обошла весь дворец, выясняя, что нужно живущим здесь беженцам, главным образом женщинам с маленькими детьми. Ее искренне благодарили за помощь и заботу, и на сердце у нее стало немного легче.

Пройдя в хозяйственную часть дворца, она поспорила с сэром Вьюиком, главным кастеляном, не желающим выдавать свои запасы белья каким-то жалким плебеям, навязанным на его благородную голову, вынудив его все-таки поступить так, как должно. Потом долго договаривалась с королевским поваром, под началом которого было более сотни человек, готовить для детей каши, а не острые мясные блюда. Уговорился он только после того, как она пообещала вычитать ненужные траты из его содержания.

По дороге в детскую заглянула в свои покои, в которых не была вот уже несколько дней, предпочитая маленькую комнатку в детской. Взяла необходимые вещи, причем захватила и когда-то подаренный ей Сильвером короткий легкий кинжал, прицепила его к поясу и только после этого вернулась к племяннику. Возле детской ее опять дожидался сэр Гарудан. Завидев ее, расплылся в многообещающей ухмылке, но, заметив следовавших за ней стражников, скривился.

– С охраной ходишь, птичка моя? – насмешливо протянул, оценивающе оглядывая суровых мужчин с боевыми мечами и прикидывая, что будет, если он при них попытается обнять эту смешную недотрогу, всеми силами набивающую себе цену.

Сделал шаг, желая это проверить, и тут же уперся в твердые тела охранников, схвативших его за плечи железными руками. Пользуясь этим, Мартита стремительно залетела внутрь, сердито сверкая глазами.

Сэр Гарудан проводил ее взглядом и досадливо выдохнул:

– Вы что, не знаете, что простолюдинам нельзя мешать дворянам?

– Если вы это про нас, – с незнакомым ему высокомерием возразил стражник, – то мы подчиняемся только королю. Кстати, нескио, то есть герцог Ланкарийский, приказал всем дворянам, могущим держать оружие, защищать страну. Так что вы здесь делаете? Гоняетесь за женскими юбками? Так ведь и дворянства лишиться можно.

– Не ваше дело! – прошипел сэр Гарудан, вырываясь из их рук. – Отправляйтесь на пост, вам здесь делать нечего!

– Командуйте кем другим, господин хороший, – услышал непочтительный ответ, – а мы и без вас знаем, что нам надлежит делать, – и стражники демонстративно встали по обеим сторонам от входа в детскую.

Раздосадованный дворянчик был вынужден уйти, бормоча про себя, что все равно залезет под юбку этой несговорчивой крали.

Постояв некоторое время, стражники спустились вниз – наступило их время обхода улиц столицы, на которых было неспокойно из-за толп беженцев, среди которых в страну пробралось немало подкупленных южаками лазутчиков.