– Видал, – хрипло прошептал он, обернувшись к Монеткину, но кивая на невесту, – любит, стерва!

Гости по очереди принимали микрофон из рук тамады – столичной фрондирующей штучки с неоднозначной репутацией и бешеным гонораром – и, приближаясь к молодоженам, оглашали свои пожелания и вручали подарки. Разнообразием или художественной ценностью напутствия не отличались, в нашей исключительно сухопутной области в основном говорили почему-то морскими аллегориями – про «корабль семьи в бурном море» или «маленькую лодочку в бушующем океане невзгод». Невеста таяла от обилия комплиментов, в перерывах между тостами требовательно мурлыкала на ухо жениху что-то о сроках персональной выставки, а жених медленно, но верно напивался, ибо когда еще представится уважительный случай безнаказанно проспиртоваться.

– …Так пусть будет долог путь бригантины вашей любви, на котором она минует все рифы семейного, административного, уголовного и налогового кодекса! – закончил тост очередной гость – Павел Лаврентьевич, главный прокурор области. Рядом с ним, умильно улыбаясь, стояла его жена и держала перетянутый красным бантом подарок. От избытка чувств, и, будучи очень довольным собой от беззапиночно выговоренного заранее заготовленного тоста, Павел Лаврентьевич склонился к губернаторскому уху и, на правах давнего приятеля, отпустил жирный комплимент «от себя», не по написанному: «Ну, Никанорович, поздравляю! Баба- верняк! И сам ты в этом костюме с отливом просто красавец!». Уже захмелевший губернатор, достигнув высшей точки экзальтации, встал, приобнял прокурора и уже тянул трубочкой пухлые губы, норовя выйти на поцелуй, но вдруг замер и изменился в лице. Нечеткая дикция прокурора и алкогольные пары самым трагичным образом трансформировали в губернаторском сознании комплиментарную фразу прокурора в оскорбительную и скандальную: «и сам ты в этом костюме сопливом просто красавец».

– В каком костюме? – не меняя позы, еще надеясь на недоразумение, хрипло спросил губернатор, по своему обыкновению, проглатывая первые звуки слов, – сопливом?! Павел Лаврентьевич, находясь на своей волне, подумал, что Вячеслав Никанорович желает уточнить, с каким именно отливом костюм, и немедля удовлетворил просьбу товарища: «С зеленоватым».

Торжество было безнадежно испорчено. Цыгане, салют, танцы, подарки – все шло по утвержденному расписанию. Но Вячеслав Никанорович оказался во власти тревог и терзаний, на поздравления реагировал вяло, к еде почти не притрагивался ввиду пропавшего аппетита, чем изрядно озадачил гостей и вверг в некоторое волнение новобрачную. «Меня сливают, это ясно, – мысленно рассуждал Вячеслав Никанорович, – конфуз произошел, видимо, когда чихнул, и, ведь ни один подлец не подсказал вытереть эту чертову соплю. Но это не важно, это лишь предлог. Будь я в силе, никто и не заикнулся бы об этом. Нужно понять, что эта землеройка в лампасах накопала на меня! Видать, что-то знает. А может, тут Москва замешана? Может, уже есть решение о моей отставке?! Да, похоже, дни мои в кресле губернатора сочтены, иначе эта образина не посмела бы так глумиться». Иногда Вячеслав Никанорович, полуприкрыв для конспирации глаза, следил за прокурором. Тот весело хохотал и оживленно болтал с соседями по столу. «Вот падла, уже растрезвонил», – ужаснулся губернатор. Когда гости очередной раз принялись скандировать боевой клич «Горько, горько», жених, погруженный в свои мысли, задумчиво встал, рассеянно бросил невесте: «Остаешься за главного», бесцеремонно выдернул за руку активно флиртующего с чьей-то «очаровательной спутницей» Монеткина и скрылся с ним в боковой зале. Гости недоуменно перешептывались, но быстро заключили, что у губернатора неотложные дела, возможно, связанные с федеральным центром (человек такую должность занимает, тут ни на секунду расслабиться нельзя!), и разухабистая, безбрежная свадебная феерия после небольшой заминки заискрилась, засверкала далее во всю мощь.

Едва скрывшись от гостей, Вячеслав Никанорович, не в силах подобрать подобающие случаю слова, некоторое время пыжился, сдавленно сипел что-то нечленораздельное и совершал странные возвратно-поступательные действия руками, молотя воздух сжатыми кулачищами. Монеткин уже начал тревожиться за состояние шефа (вот поросенок, накидался уже, что ли?).

– Похоже, силовики свалить меня решили, – горячо зашептал губернатор, наконец совладав со своими нервами, – или в Москве появилось мнение на мой счет, а эта крыса прокурорская уже разнюхала.

– Павел Лаврентьевич!? – изумился Монеткин, – да ни в жизнь! Вы же с ним… – помощник намеревался перечислить некоторые совместные бизнес-проекты, цементирующие крепкую мужскую дружбу Вячеслава Никаноровича и Павла Лаврентьевича, но осекся, увидев решительный губернаторский кулак перед собственным носом как предупреждение не болтать лишнего.

– Он хамит мне в лицо, – задыхаясь от негодования, прохрипел Вячеслав Никанорович, – как будто я простолюдин какой-то, будто мое дело уже решенное.

– Верно, это какое-то недоразумение, – помощнику не терпелось вновь окунутся в пьянящую атмосферу банкетного зала, сотканную из элитного алкоголя, утонченных блюд, женской красоты и карьерного успеха, – сейчас выпьете на брудершафт, завтра и не вспомните о своих опасениях.

– Он мне заявил… – сцепив зубы, обиженно, в полголоса, задыхаясь от праведного гнева, процедил губернатор, – он мне заявил, что у меня костюм сопливый! – выложил козырь губернатор.

– Как… какой? – начал заикаться от ужаса ничего не понимающий Монеткин. Дело принимало скверный оборот, об пьянящей атмосфере пришлось на время забыть.

– С зеленоватой! – бешено вращая глазами, старался не сорваться на крик Вячеслав Никанорович, – Подлец, душегуб! Нет, тут без Москвы не обошлось, чую всем нутром, оттуда ветер дует.

Да-а, – у Монеткина подкосились ноги, и он, протяжно выдохнув, плюхнулся на очень кстати стоящий «венский» стул, – тут, похоже, большая политика замешана, никто из местных не отважится на такой риск.

– Угу, – удрученно кивнул губернатор, – только мы еще посмотрим, чья возьмет!

– А вы осмотрелись? – озарила догадка помощника, – может, так сказать, сопелюшка правда, где-то притаилась, подлюка, маленькая такая, а Павел Лаврентьевич по-дружески то вам и подсказал. Что бы свадебные фотографии не испортить.

– За что ты деньги получаешь! – сокрушенно покачал головой Вячеслав Никанорович, – да будь я в силе, никто и пикнуть не посмел бы! Они фотографировались бы с этой соплей, да целовали бы эту соплю, еще и почитали за высшую милость, оказанную им!

Поучая помощника, губернатор внимательно всматривался в свое отражение в большом зеркале, перед которым ранее наводила марафет невеста.

– Тем более, что ничего и нет, – кручинясь, в глубокой задумчивости пробормотал он, не обнаружив ничего инородного на своем шикарном костюме,

– Может, коллегию на понедельник соберем, – пытался конструктивно соображать Монеткин, – Павла Лаврентьевича персонально вызовем, да и…

– И что? – недобро сощурился Вячеслав Никанорович, предчувствуя ляп помощника.

– Да и… ну… – Монеткин по выражению лица шефа уже догадался, что оплошал, но еще не мог понять, как именно, и неуверенно, спотыкаясь и оговариваясь, сформулировал корявенькое, – и на коллегии разберем его поведение.

– Чем!? Чем я его разбирать буду!? – почти заорал негодующий губернатор, – это ж прокурор! Он же мне не подчиняется!

Собеседники задумались, собираясь с мыслями. Свадебное торжество, сулившее лишь положительные эмоции, вдруг обернулось жесткой политической интригой, хорошенько поскоблив которую, можно было обнаружить и тайный заговор, и властный переворот, и иные самые мрачные перспективы. Одно было ясно – необходимо принимать срочные меры, выявлять источник коварной угрозы, выстраивать линию защиты и противостоять внезапной опасности, дамокловым мечом нависшей над головой наивного и доверчивого губернатора в разгар его собственной свадьбы. Тяжелые думы прервала Людочка, взволнованная долгим отсутствием жениха.