Но их приход не принёс маме успокоения, а лишь разжёг бурю горячего, обжигающего страха. В тот момент, по её словам, она мало что понимала, и у неё было лишь единственное желание, чтобы все они исчезли - и всё стало как прежде. Но они не хотели уходить, а взявшись за руки, встали стеной напротив мамы и стали сдерживать разрастающийся ураган.

«Не знаю, сколько бы это всё продолжалось, - говорила мама, - но вскоре в небе появился белый переливающийся сгусток. Меня тогда ещё удивило, как это он удерживается. И не успела я додумать, как из него появились длинные и чёрные раздвоенные языки. Они дрожали, ощупывая пространство вокруг, но неожиданно дёрнулись и исчезли на некоторое время, чтобы вновь появиться, но только теперь вместе с хозяевами. Белая, переливающаяся на солнце чешуя завораживала своей игрой при плавном движении двух огромных змей. Их голубые глаза, напоминающие два сапфира, смотрели на меня с любопытством и волнением. И было в этом взгляде ещё что -то такое, что заставило мой страх успокоиться, а тревогу - рассеяться мелким тёплым дождиком, что полился с неба».

Мама рассказывала, что зачарованно смотрела, как змеи медленно парили над землёй, приближаясь к ней, но ей совершенно не было страшно, она с нетерпением ждала, когда сможет дотронуться до их холодной гладкой кожи. Вскоре их головы застыли перед ней, из их раскрытых пастей вновь показались языки, которые осторожно дотронулись маминых рук.

«Желание потрогать их чешую горело во мне, - продолжила мама, - и я, сделав шаг вперёд, дрожащей рукой коснулась белой и блестящей, твёрдой чешуи... Как вы красивы, с восторгом промолвила я и улыбнулась от счастья. Меня накрыло волной воспоминаний, как чуть больше года назад мне приснился сон, в котором я находилась в изумительном месте, где было белое море из сияющего, переливающегося в лунном свете песка, по которому я шла, то и дело наступая на блестящие сверкающие камни, но совсем не ощущая боли. По обе стороны, как стражи, скользили по песку две белые, чуть больше меня, змеи -призраки. Они повернули головы в мою сторону и смотрели своими холодными и умными голубыми глазами».

От их взглядов мама чувствовала, как внутри неё бурлят восторг и головокружительное счастье. Они привели её к высокой белокаменной горе, и на этом сон прервался. Змеи -призраки опустили на землю свои головы и закрыли глаза от удовольствия, а мама рассказывала, как всё гладила их чешую и восхищалась их красотой.

Но их единение нарушил чей -то стон. Змеи тут же взметнулись ввысь, раскрыв свои чёрные пасти и оголив четыре белых клыка. Они, зависнув над землёй, медленно раскачивались, сверля пространство вмиг ставшими холодными и злыми глазами. Их растопыренные капюшоны, как два белых парусника, ловили ветер, а с ним и посторонние звуки. Уловив, откуда доносился стон, они выгнулись, готовясь к прыжку, но их капюшоны неожиданно сложились, а сами они замерли, смотря на стоящую перед ними молодую девушку.

На первый взгляд, говорила мама, они с ней были очень похожи, но, приглядевшись, она поняла, что всё же совершенно разные. Её голубые глаза не выражали такого леденящего холода. Высокомерный презрительный взгляд, которым эта девушка обвела молчаливых и наклонивших головы мужчин, стоящих с серыми лицами, говорил о её могуществе. Её кожа была бела и бархатиста, а маленькие ручки - изящные, с длинными тонкими пальцами, на которых красовались необычные кольца с крупными камнями.

Маме почему-то стало стыдно, и она быстро спрятала свои руки за спину, ведь её кожа от постоянной работы и солнца загрубела и загорела. Она вздрогнула от яростного крика девушки: «Как вы, жалкие людишки, возомнившие себя великими магами, посмели скрывать жрицу Аргадзона?!» Её лицо перекосилось от злобы, голубые радужки стали совершенно белыми, а леденящий своей чернотой зрачок сузился от гнева так, что едва был виден.

Змеи взмыли вверх и чуть раскачивались в нетерпении, готовые в любую секунду броситься в атаку по приказу хозяйки. Бурлящие в них злоба и нетерпение вспыхивали вокруг маленькими яркими частичками магической энергии, тут же гасли. Но и этого хватало мужчинам, стоящим в белых балахонах. От энергии змей многие из них уже лежали на земле и корчились, рассказывала мама, лишь малая часть, упав на колени, всё ещё пыталась сопротивляться. Мама не знала, что бы стало со всеми ними, если бы не появился один мужчина...

Мама говорила, что сперва она подумала, что он соткался из воздуха. Она, не отрывая глаз, смотрела, как он медленной, уверенной походкой направляется к ней. Он не вызывал у нее страха или неприязни, скорей, наоборот. От мужчины исходила. нет, скорее он был создан из всепоглощающей и подчиняющей всех силы. И эта сила выражалась и в его походке, и в лёгком повороте головы, и в его синих, как холодный океан, глазах. А его спокойный бархатистый голос заставил жрицу вздрогнуть и напрячься.

«Прошу верховную жрицу Аргадзона остановиться и не делать того, что она задумала», -прозвучал его голос.

«Кто вызвал дознавателя?!» - перекосившись от ненависти, прокричала верховная жрица и обвела всех ненавистным взглядом. От ярости зрачки в её глазах совсем исчезли, она смотрела на всех белыми бельмами. Волосы на её голове стали как шевелящийся клубок змей, они приподнимались, извиваясь в медленном танце смерти.

- А кто такой дознаватель? - удивлённо спросила я тогда у мамы.

И мама объяснила, что после она узнала, что дознаватель - это тот, кто разбирается в конфликтах одиннадцати граней миров. Глядя на живое существо, дознаватели проникают в самые сокровенные уголки памяти и мыслей. От их пытливого взгляда невозможно скрыться.

Я подумала, что он тоже маг, но мама сказала, что он Синий дракон. Я тогда замолчала от удивления и всё представляла себе чешуйчатого говорящего ящера.

Мама, увидев мои распахнутые от удивления глаза, погладила меня по голове и, улыбаясь, успокоила, сказав, что драконы очень редко предстают перед жителями миров в своей родной ипостаси, в основном большую часть жизни они выглядят как люди.

Я умоляла ее рассказывать дальше. Вымученная улыбка скользнула по её лицу, и она продолжила. Дальше, сказала она, дознаватель обратился к верховной жрице, спросив, разве ему нужно приглашение? «Сильнейший выброс энергии прошёлся не только по одиннадцати мирам, он вызвал немало катаклизмов в первой грани мира, - сказал он. -Хотя до того времени миры никак не влияли на энергию первой грани. Все учёные моего мира вначале насторожились, а потом кинулись на поиски разгадки сего феномена. Вы не представляете, насколько они въедливы и пытливы. Вы не представляете, на что способен их извращённый ум. Вы не представляете.» - повторил дознаватель и замолчал, погрузившись в свои мысли.

«Вы, как всегда, правы, - отвечала ему жрица. - Змеи почувствовали мои боль и страх, и я сама смогла бы во всём разобраться».

«Сомневаюсь, - бросил хмурый взгляд на жрицу дознаватель. - Ярость застила вам глаза, и если бы я не появился, вы бы со своими змеями -призраками наделали здесь немало бед. Могли погибнуть ни в чём не повинные люди - сильнейшие маги. И кто знает, смогли бы вы вовремя остановиться, утихомирить свою безумную ярость и своих бешеных змей?»

И хоть жрица утверждала, что все они виновны в сокрытии маминого рождения, в голосе дознавателя слышалась ирония, он замер и посмотрел на верховную жрицу въедливым пытливым взглядом. Жрица Аргадзона отступила на шаг, на её лице застыло отчаянье, глаза расширились и из них плеснулся страх. Глаза дознавателя сощурились, бурлящий в них океан почернел, а маме казалось, будто они пожирают стоящую с белым, как полотно, лицом верховную жрицу. Но этот пробирающий, поглощающий до самых потаённых частиц души взгляд, длился всего несколько мгновений. Вся холодность, казалось, слетела с дознавателя, когда его глаза широко расширились и наполнились холодным презрением. Он стал медленно подходить к верховной жрице, не спуская с неё своего ледяного взгляда, пронизывающего душу насквозь. Подойдя к ней вплотную, он слегка наклонился к её уху и чуть слышно продолжил: «Жрицы - такие холодные и такие горячие. Вы лишили жизни человека, кинув его в свои высасывающие жизнь пески, только потому, что он вам больше стал не нужен. А можно даже сказать, чтобы... не смог поведать миру о вашем грехе. Да только любовь не грех, а великое чувство. И вы испугались. Слышать каждый учащённый удар своего сердца, изнывать в ожидании и таять в его руках. Всё это было вам так ново и непонятно. Вы метались между любовью и властью. И, конечно, второе победило. Смотреть, как все трепещут и опускают взор лишь от одного вашего взгляда, не это ли высшее наслаждение. Только вы просчитались в одном, даже жрицы несут наказание за свой грех. И если первый грех вы ещё можете как -то обставить, то вот второй, убийство нерожденного ребёнка. нет!»