От стоящего перед Джоном мужчины исходил запах гниения. Грязная одежда намертво прилипла к телу, медленно становясь его частью. Оглядев жильца с ног до головы, Джон все же вспомнил его. Он всегда ошивался у входа в дом, не обходя вниманием ни одного заходящего, перебрасывался односторонней парой фраз с новыми постояльцами и выпрашивал у прохожих деньги. Переведя глаза с его лица вниз, Джон увидел у него в руке письмо и скривил лицо. Даже издалека он смог разглядеть пятна на бумаге, оставленные липкими руками.

Заметив его взгляд, мужчина, немного смутившись, что-то пробормотал себе под нос.

– Что? – переспросил Джон спокойным и холодным голосом.

– Я говорю, – чуть громче произнес мужчина, – я стоял внизу. Ну, как обычно. А там почтальон подошел. Спросил, здесь ли проживает доктор Джон Чилтон. Ну, я с радостью ему рассказал о тебе. Ну, что ты здесь живешь. Вот он просил передать. Тебе, в общем, письмо, – старательно выговаривая слова, пытался собрать в единое послание мужчина. Ему это с трудом удавалось, количество выпитого за сегодняшний день уже ограничило связность его речи.

Джон никак не мог понять, когда это они перешли на «ты». Он забрал из трясущихся рук письмо и коротко сказал: «Благодарю». Достав из кармана монету, он бросил ее на место письма в ладони мужчины. Лицо того засияло, и он расплылся в кривой неумелой улыбке. Вздрогнув, Джон закрыл дверь, не дожидаясь ответа. Немного постояв под дверью, мужчина зашагал прочь. Джон посмотрел на лицевую сторону письма и прочитал: «Доктору Джонатану Чилтону, Эбби-роуд, дом **». Снизу таким же неразборчивым почерком был подписан отправитель. Дрожь пробрала, стоило ему увидеть имя. Адрес указывал на место, в котором они с матерью прожили несколько лет, пока не произошло то, почему ему пришлось поселиться на самом краю города. В панике открыв конверт, он пробежался глазами по строчкам. В письме стояло:

Дорогой Джон,

пишу тебе из «Красного пятна» и спешу сообщить, что несмотря на прошедшие давно события, тебе необходимо приехать, чтобы забрать вещи твоей матери, найденные случайным образом на чердаке. Кажется, эту коробку твоя мать спрятала там специально, так как кроме нее туда никто не заглядывал уже несколько десятилетий. Мы не открывали её, так что можешь быть уверен в сохранности вещей. Я с трудом смогла уговорить господина Эксмеля позволить тебе приехать. Он велел передать, что выбросит её, если ты не приедешь в течение этой недели. Буду ждать.

С уважением,

Роуз

В третий раз прочитав письмо и убедившись в его подлинности, Джон быстро собрался, натянув чистую рубашку и брюки и вытерев тряпкой ботинки. Прихватив с собой небольшой рабочий саквояж, без которого не покидал дома, надел шляпу, пальто и отправился в путь.

Спустя некоторое время Джон стоял на пороге указанного в письме дома. Впервые за долгое время, ему пришлось взять карету, ведь от его дома до «Красного пятна» было около десяти километров. Обычно, он всюду добирался пешком, но сейчас торопился, ведь письмо дошло до него лишь в конце обещанной недели.

Нахмурившись, Джон рассматривал потрепанную вывеску. Заведение было ничем иным как самым обычным убогим борделем. Именно здесь он провел большую часть своей юности и лишился второго важного в его жизни человека – матери. Проживающие в нем женщины и молодые девушки все до одной были в руках беспощадного и жадного до денег господина Эксмеля, управляющего публичным домом. Стоило хоть одной сказать ему слово поперек, как он срывался, избивая ее до полусмерти и моря голодом. Однако у людей без возможности существования не оставалось иного выхода, кроме как подчиниться. Поэтому мать Джона с ним за руку восемь лет назад переступила порог этого дома, но так и не покинула его.

Стряхнув накатившие воспоминания, Джон громко постучал в дверь. Открывшая ему девчушка вытаращилась на него огромными темно-карими глазами. Ответная реакция была и у Джона. Они разглядывали друг друга с минуту, после чего она еще не устоявшимся голосом спросила: «А ты не слишком юн, чтобы приходить в такие места?» Тут Джон совсем потерял дар речи. Открыв рот, чтобы возразить, он заметил проходящую в глубине дома сгорбленную женщину и, узнав в ней Роуз, окликнул ее. Обернувшееся на него лицо было изуродовано шрамами. Не обращая внимания на негодование девчонки, пытавшейся остановить его, он прошел внутрь. «Здравствуй, Роуз». Он улыбнулся, ожидая ответа. Лицо женщины побелело, а после, засияв и улыбаясь во весь рот, она подбежала и крепко сжала его в объятиях.

– Боже, Джон, тебя не узнать! Как же ты вырос! Только посмотрите, каким красивым стал! – она разглядывала его, поражаясь скорее тому, что он жив, а не что вырос. – Совсем на мать похож! Ее волосы и глаза! – не переставала восклицать Роуз, проводя тощей рукой по его растрепанным волосам.

– Я тоже рад тебя видеть, Роуз, – видя перед собой женщину, бывшую близкой подругой матери и его единственным другом детства, он едва сдерживал поток горьких слез, полных безысходности. Ему хотелось освободить всех этих женщин, вырвать их из лап мерзкого дома. Но он не мог предложить даже одной Роуз ровным счетом ничего, потому только злобно сглотнул обиду. Также как делал все эти года.

Вокруг них маячила девушка, открывшая дверь, и с переменными эмоциями страха, волнения, радости и грусти, то подбегала к ним, то снова растворялась где-то внутри дома. Джон поглядывал на нее, не решаясь спросить. Роуз это заметила и опередила его вопрос: «Да, Джон. Она тоже. К сожалению, она не единственная такая. Но иначе они не могут. Мы все не можем. Ты знаешь это, как никто другой». Её улыбка была похожа на ту, что дарила когда-то ему мать. Такая же ласковая и нежная, окружающая заботой и любовью. Глядя на совсем крохотную девочку, которой уже приходится переживать такое, в голову пробрались страшные мысли. Почему им приходится это делать? Они же совсем дети…

Джон вспомнил, как они впервые приехали сюда с матерью. Та долго разговаривала с хозяином, пока Джон подслушивал возле двери. Когда его застукала Роуз, она села рядом и прошептала: «Знаешь, я думаю, твоя мама очень сильно тебя любит, раз Вы здесь». Сначала он не понимал, что это значит, но со временем, видя как тело матери становилось все слабее, а сама она редко пребывала в рассудке, до него стал доходить смысл. Люди идут на такое только от глубокой безысходности и страха не за свою жизнь, а за жизнь близких. Когда перед смертью мать отдала ему шкатулку полную в прямом смысле заработанных кровью денег, он плакал возле ее кровати до тех пор, пока его не оттащили и не выкинули на улицу вместе со всеми пожитками.

«Ладно, пойдем, – наконец, сказала Роуз, стирая рукавом слезы. – Тебе лучше не пересекаться со старым выродком». Проходя мимо крепко закрытых спален, он слышал те же голоса и крики, как когда жил здесь. Прошло столько лет, но ничего не изменилось. Кроме него, этот дом не покинул никто.

Взрослея, он пытался защитить проживающих там женщин от ужасного обращения с ними, но только больше гневал хозяина, ненавидящего его и только и ждущего момента, когда «сопляк перестанет мешаться под ногами», и он сможет выбросить его на улицу. Ненависть была взаимная, ведь именно этот человек заставлял работать его мать, несмотря на слабое состоянии. Даже Роуз не могла помочь в этой ситуации, часто получая по лицу за то, что встревала, куда не следовало. Последний клиент стал конечной точкой в недолгом пути его матери. Она слегла сразу после и не прожила даже дня.

Однако репутация Джона была испорчена не тем, что он рос в доме терпимости. И не из-за грязного, как все считали, способа его матери зарабатывать деньги. Перед ее уходом он, забыв про самоконтроль и потеряв рассудок, чуть насмерть не забил того самого последнего клиента, который, растоптав последнюю ее частичку, бросил хозяину при всех слова о том, «какие нынче слабые и ни на что не способные пошли женщины». Джона от его лица оттаскивали прибежавшие на помощь мужчины с улицы. Хозяину удалось сгладить конфликт, взяв с Джона обещание навсегда покинуть это место и не приближаться даже на пару километров. И он неплохо справлялся, пока, по иронии судьбы, тот сам не позвал его обратно.