Очередное викторианское утро медленно просачивалось сквозь густоту промёрзлой ночи. Солнце только просыпалось и, старательно прорезая темный от туч небосвод не крепкими осенними лучами, мало-помалу озаряло мрачный и сонный Лондон светом. Зато туман, постоянный спутник города, приплывший ночью и собиравшийся отчаливать только ближе к полудню, окутал весь город. Горожане терпеть не могли туман, несмотря на его обаятельную дымку: он приносил холод, мрак и сырость, а Англия и без того была известна своими пасмурными днями, так что его здесь не жаловали.

Как и обычно, разглядеть хоть что-то не представлялось возможным. Дома тонули в омуте, поглощая людей, что досыпали свои последние минуты перед долгими часами тяжелой работы. Туман бесшумной волной уносил город в пучину тишины. В это время было опасно передвигаться по городу. В темноте и холоде изредка можно было услышать одичалые вскрики и плач людей, заплутавших во мраке.

Издалека послышались шаги, раздававшиеся громом в утренней тиши. Если глаза – это зеркало, открывающая внутренний мир человека, то походка отражала внешний. По ней с легкостью можно узнать некоторые детали о характере, роде деятельности человека или же о его нынешнем состоянии. О представителе этой можно было с уверенностью сказать, что он еле держится на ногах. Так ходят либо пьяницы, еще не вернувшиеся домой, либо невыспавшиеся трудяги, уже ушедшие на работу. Однако здесь совсем иной случай. Этот человек возвращался домой после очередного рабочего дня, плавно перетекшего в ночь. Некто вымотанный настолько, что единственное, чего желает – это вечный сон. Еле волоча ноги, он, не обращая внимания на возгласы, проходил мимо вывалившегося на улицу из крохотного кабака, пропитавшегося запахом выпивки и пота, сброда. В спину летели гадкие и мерзкие предложения от пьянчуг, едва сплетающих два слова вместе. Но он ничего не слышал. Они пролетали мимо него, падая и утопая в грязной, мутной реке. Продолжая с трудом переставлять ноги, двигаясь по узкой мостовой, он усиленно боролся с подступающим сном.

Шаги эти принадлежали доктору Джонатану Чилтону, уже более шести лет изучающему медицину и подрабатывающему в городской больнице. На постоянную работу его не брали из-за неважной репутации, а потому днями и ночами ему приходилось бегать от одного больного к другому, обходя Лондон и его близлежащие окрестности за сущие копейки. В нелегком бою он боролся со смертью за жизни людей и в крупицу свободного времени, что иногда подворачивалось в перерывах между пациентами, проводил научные исследования, используя библиотеки и лаборатории государственного университета, который окончил с отличием.

По этой причине в тот день он возвращался домой в пять утра, что было ему уже привычно, хотя плохо сказывалось на его здоровье. От постоянных недосыпов и голодания он часто падал в обмороки прямо на улице. Однако страшных вещей не случалось. Судьба ему благоволила, а потому он либо просыпался на руках у человека, поймавшего его в падении, либо его заносили в ближайший дом, чтобы привести в чувства. Несмотря на наличие знаний о том, как дольше оставаться молодым и здоровым, на практике он их не применял. Не было времени.

Он ужасно устал, и только наработанный со временем автоматизм помогал ему продолжать двигаться. Пройдя без остановки несколько километров, он наконец добрался до дома. Под «домом» подразумевается здание, в котором хранились все его вещи и где он проводил время, выделенное для непродолжительного сна. Дешевая комнатушка, снятая у старого пьянчуги и его все время хлопочущей о чем-то жены, располагалась на втором этаже в самом дальнем углу. Джон всегда поднимался по черной лестнице, дабы не наткнуться на соседей, ничем не уступающих хозяину дома. Стены были явно сделаны из картона, иначе отчего такая прекрасная слышимость, Джон не имел понятия. Каждый разговор или ругань доносились до него даже через вереницу комнат. К сожалению, позволить себе больше, чем эта крохотная коробка с хилой дверцей, качающейся на ржавых петлях, и скрипящей кроватью возле небольшого окна, почти не пропускающего света, он не мог.

Комната больше напоминала библиотеку и кабинет врача, неудачно скрещенных в эксперименте: всюду были разбросаны медицинские приборы и листы бумаги с изображениями вразрез частей тела, от которых часто мутило случайных очевидцев. Книги служили кофейным столиком, подставкой для ног и стремянкой. На одной из кип, расположившейся в углу комнаты, стоял единственный, молчаливый и неутомимый друг Джона – цветок, любезно подаренный в знак благодарности за лечение одной его пациенткой. Одежды у него было немного, все помещалось на одной худой вешалке: пара костюмов, пальто, украшенное множеством дыр, несколько рубашек и шляпа. Несмотря на то, что Джон никогда особо не следил за состоянием вещей (у него просто не было на это ни сил, ни времени, а новые врачу, работающему на полставки, приобрести было не по карману), он всегда выглядел свежо и стильно. Возможно, особый шарм придавали его длинные рыжие волосы, которые он всегда собирал в небрежный хвост, а, может быть, шелковая лента, доставшаяся ему от матери и повязанная на худую шею. Из-за этого весьма эксцентричного образа многие к нему относились с недоверием и даже неприязнью. Кто-то мог позволить себе пропустить пару грубых шуток или даже кинуть в спину несколько дерзких слов. Но Джона это не волновало. Слова окружающих не задевали его, проносясь мимо пустым ветром.

Окно приоткрывалось только слегка, а потому комнату наполнял запах медикаментов, химических соединений в пробирках и пыли. От него у Джона часто случались мигрени, но проветрить комнату не представлялось возможным: стоило открыть дверь, как залетал ужасающий аромат, исходящий от его соседей, в чьих комнатах вонь от дешевого алкоголя смешивалась со зловонием неубранных испражнений, а окно позволяло втянуть носом свежий воздух только через тоненькую щель.

Кровать без постельного белья неаккуратно застелена старым одеялом. Подушка набита неизвестным твердым материалом, о происхождении которого Джону не хотелось знать. Однако стоило ему положить на нее голову, как сон мгновенно утащил его в мир мечтаний. Только яркие сновидения добавляли в его молодую и сухую жизнь красок. Пока его бывшие сокурсники гуляли по кабакам, сидя на родительской шее, он работал как проклятый целыми днями, не допуская даже идеи об отдыхе. Зная, что одна мысль потянет за собой другую, Джон стремился добиться постоянной работы и стабильного заработка. Помимо этого, ему просто не было у кого просить помощи. Родителей он лишился давно, а потому надеяться приходилось только на себя. Любовные отношения были для него также не притягательны как курение и выпивка, так что, хоть и пользуясь популярность у женского пола, он ни разу за всю свою жизнь не обратил внимание ни на одну даму, отчего город также полнился новыми слухами. В общем, несмотря на некоторые редко гуляющие по округам сплетни, Джонатан Чилтон слыл для всех весьма одиноким и скучным парнем с обаятельной внешностью и смелым характером.

Сладкий сон не продлился долго: спустя несколько часов раздался робкий стук в дверь. Резко проснувшись и вытянув свое сознание из глубин сна, словно и не падал туда, Джон подскочил к двери и распахнул ее. Мужчина, стоявший на пороге, отшатнулся от неожиданности и чуть не упал назад: «О, Джон, я даже не думал, что смогу застать тебя. Я не слышал, как ты вернулся».

У Джона были неважные отношения с соседями. Он ни с кем не общался и вообще старался незаметно проскальзывать мимо них. Дом был набит неприятными личностями, с которыми ему приходилось уживаться под одной крышей. На кухне женщины разводили грязные сплетни о личной жизни других, среди которых проскакивало и его имя. Однако до сплетен ему не было никакого дела, даже если речь шла о нем и его давно подпорченной репутации. Поднимаясь по лестнице, Джон попадал в окружение дружелюбных пьянчуг, то и дело пытающихся затащить его к себе. Но от чувства любезности в этой компании он давно избавился, не желая, в случае чего, опять разбираться с констеблем.