Мне хуже, чем когда-либо. Не теряю сознание и не рвёт, но потерялся в пространстве. Как будто моё тело и мозг отказались от попыток регистрировать где верх, где низ, или в своём уме или безумен. Я продолжаю ждать, что ангел в моей голове вмешается и всё уладит, но он так же ошарашен, как и я. Культя зудит, и нервы, которые кажутся всё ещё соединёнными с пальцами, ощущаются таковыми ещё сильнее. Я гляжу, чтобы посмотреть, что происходит, и обнаруживаю что-то белое и пульсирующее, свисающее с моего тела, словно гигантская личинка. Здорово. Теперь мне придётся сменить фотографию на сайте знакомств.

Личинка обрастает венами и артериями. На конце шевелятся пять подёргивающихся щупалец. Личинка съёживается и практически чернеет. Вены и артерии укрепляются, пока не становятся кабелями внутри плотных тёмных мышц. Блестящая кожа скользит поверх и вокруг растущих структур. Она блестит как металл или панцирь скарабея. Мои пальцы изящные, но сильные, наполовину органическое насекомое, наполовину машина. Они сгибаются, когда я им велю. Я прикасаюсь кончиком каждого пальца к большому, считая один, два, три, четыре. Они двигаются легко. Йозеф вернулся к «МИНИ Куперу», вытирая белым носовым платком мою кровь с ладоней.

— Это должно дать тебе приличный шанс не проебать всё полностью.

Он складывает носовой платок и кладёт в задний карман.

— Я мог бы солгать и сказать тебе, что не могу сделать руку выглядящей более человеческой, чем сейчас, но мы оба бы знали, что я солгал. Носи эту и не забывай, кто твои друзья.

— Ты сама прелесть.

Боль и тошнота исчезли. Я встаю. Йозеф подходит и помогает мне надеть пальто.

— Побыстрее привыкай к новой руке. У тебя есть двенадцать часов с этого момента, или мы будем действовать без тебя.

Он спускается по пандусу и исчезает ещё до того, как достигает низа.

Я сгибаю и шевелю рукой. Поднимаю кусок бетона. Перекидываю его из здоровой руки в мою новую и обратно. Биомеханическая рука ощущает давление, тепло и остроту, но не как обычная. К ней придётся привыкнуть, но это лучше, чем обгоревшая культя.

Рука не единственное, что мне нужно разработать. Я не знаю тайного пути из Тартара. Мне даже не известен путь туда. Но я найду его, и, если худу и херня не вытащат меня отсюда, я стану задерживать дыхание, пока не посинею. На маму это всегда действовало.

Я поднимаюсь на открытый уровень в верхней части парковки и осматриваю город. В миле отсюда на вершине холма находится психушка. Если Элефсис так же причудливо устроен и испохаблен, как и остальной Лос-Анджелес, Элис с таким же успехом могла бы находиться на Луне. Не знаю, смогу ли я за двенадцать часов добраться хотя бы до неё, не говоря уже о том, чтобы забрать её и Семиазу. Нужно мне было попросить у Йозефа реактивный ранец вместо руки.

Сбежавшие психи греются у костра из старой мебели и моих плакатов о розыске.

Может мне стоит угнать машину и попробовать найти где-нибудь дорогу к Обсерватории.

— Всё ещё пытаешься подняться на этот холм, а?

Я оглядываюсь через левое плечо, затем через правое. На краю стены, свесив ноги с края, сидит маленький толстяк в сшитом на заказ красном костюме. Я смотрю на него, а он на меня.

— Он ушёл?

— Кто?

— Твой приятель Йозеф. Он ушёл?

— Он мне не приятель, и да, он ушёл. Ты кто?

— Я наблюдал за тобой, а затем увидел, как он оснащает тебя жучиной лапой. Естественно, я просто предположил, что вы двое — приятели.

Я обхожу его, пытаясь рассмотреть получше.

— Кто ты?

Он пожимает плечами.

— Кто мы такие на самом деле?

— Не умничай.

— Я родился умником. Ты чудовище.

Я достаю наац и держу его так, чтобы он не видел, и приближаюсь, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы хорошенько его рассмотреть. Это мистер Мунинн. Только не он. Это один из его братьев. Они не просто близнецы, они одинаковы в каждой детали, включая одежду, за исключением того, что там, где Мунинн весь в чёрном, этот весь в красном. Ангел у меня в голове издаёт звук, который я прежде от него никогда не слышал. Я убираю наац обратно в пальто.

— Как тебя зовут?

Толстяк постукивает пятками по стене здания.

— Малыш, ты не смог бы произнести моё имя, даже имея три языка и миллион лет практики.

— Мунинн сказал мне своё.

— Неужто?

— А разве нет?

Красный человек поднимает руки, широко растопырив пальцы.

— Пять братьев. Каждому из наших имён и сознаний соответствует определённый цвет. Жёлтый. Голубой. Зелёный. Я красный, как ты мог заметить. Мунинн чёрный, сумма всех нас.

Он отстукивает каждый цвет пальцем.

— Итак, если бы ты был интеллектуалом или прочитал хотя бы одну книгу за свою жизнь, то мог бы знать, что мифическое скандинавское божество Один путешествовало с двумя чёрными воронами. Одного звали Хугинн. Угадай, как звали другого?

— Мунинн назвал себя в честь птицы?

— Он так шутит. Не надо его презирать. Он самый младший.

Ангел у меня в голове прекращает издавать странный шум и, наконец, выдаёт одно-единственное слово: «Элохим»[247].

Красный человек смотрит на меня. У меня такое чувство, что он читает меня намного лучше, чем я могу читать его, потому что я не могу читать его совсем.

— Ты?..

— Ага.

— Вы все пятеро?

— Ага.

— Мистер Мунинн тоже?

— Думаю, мы признали это, когда установили, что он один из нас, пятерых братьев.

У меня снова что-то странное творится с головой. Скручивает желудок. Меня захлёстывают восхищение и гнев, которые я носил в себе гораздо дольше, чем те одиннадцать лет, что я провёл в Даунтауне.

— Мунинн лгал мне. Я считал его одним из немногих, кому я могу доверять.

— Успокойся. Он не лгал тебе. Он просто не подошёл и не сказал: «Привет, малыш. Я Бог. Как дела?». Ты бы ему поверил? Я бы нет, а я бы знал, что он говорит правду.

— По крайней мере, я могу звать его Мунинном. Как мне звать тебя? Санта — Элвис?

— Как насчёт Нешамы[248]? Мне кажется, это ты можешь произнести, не сломав себе челюсть.

— Что ты делаешь здесь внизу?

Он протягивает руки.

— Обозреваю дело своих рук.

Я прислоняюсь к стене с ним и оглядываю город. В нескольких кварталах к северу что-то взрывается. В здании дальше по кварталу начинается пожар. Полагаю, сбылась мечта Кисси со спичками.

— Если бы это был мой конструктор, я бы его вернул и потребовал обратно деньги, — говорю я.

Нешама качает головой и пожимает плечами.

— Знаешь, всё должно было быть не так. Когда-то Элефсис был прекрасным местом. Как и вся Вселенная. Мы… ну, тогда это был ещё я… строили совершенство, но всё пошло не так.

— Ты тогда изобрёл преуменьшение или придумал его позже?

— По крайней мере, мы, я, мечтали о большем. Ты о чём мечтаешь?

— Ты точно знаешь, о чём я мечтаю. Именно поэтому я здесь.

— Борющийся с ветряными мельницами остолоп на белом коне. Очень оригинально. Знаешь, что сделали мы с братьями? Мы изобрели свет. И атомы. И воздух.

— Если вы ставите себе в заслугу свет, то заслуживаете похвалы и за рак кожи, так что ещё одна первоклассная работа и в этом случае.

Он в преувеличенном жесте опускает голову в руки.

— Рак. Чёрт, вы, люди, такое недоразумение.

— Вы нас создали, так что, а вы тогда кто?

Он наблюдает за дымом, поднимающимся от ближайшего костра вверх навстречу пылающему облаку неба.

— Мы были так уверены, что сотворили вас правильно в первый раз. Затем произошло полное фиаско с Эдемом, и с этого момента всё покатилось под откос. Но не волнуйся, новые намного лучше.

— Вы закончили с нами и переходите к Человечеству 2.0?

— О, мы уже далеко за пределами 2.0. Новые почти идеальны. Практически ангелы. Ты бы их возненавидел.

— Скрещу пальцы, чтобы никогда не встретить ни одного из них.

Он наклоняется ко мне и говорит притворным заговорщицким шёпотом.