– Почему ты стоишь, пока остальные заняты делом?

– Сэр, я никак не могу стрелять по гражданским. Это выше моих сил. Одно дело на войне, но ведь они безоружны!

Я хватаю за плечо какого-то костлявого старика, удачно подвернувшегося под руку, и кидаю к ногам «бунтаря».

– Это и есть война. И она ещё не закончена. И не будет закончена, пока ты не убьёшь в себе главного врага – человека. Вопрос только в том, убьёшь ли ты сапиенса внутри, пожертвовав чужой жизнью, чтобы сохранить свою, или убьёшь себя, потеряв жизнь, но сохранив свою дурацкую мораль и притворно чистые руки. Выбирай, что для тебя важнее, но кто-то из вас точно должен умереть. Просто знай, если ты выберешь себя, я всё равно пристрелю старика, так что твоя жертва будет абсолютно бессмысленной.

Очередная пуля. Очередной труп. Не знаю, что этот парень выбрал, даже несмотря на то, что я прямой участник этого жестокого эпизода. Просто потому, что мне наплевать. Я сам убил в себе человечность много лет назад. И теперь я существую лишь в виде убогой тени самого себя, наблюдающей реальность сквозь пальцы.

Потребляю пищу, выполняю приказы, всё циклично. Ночью спокойно ложусь спать и лишь во сне терзаюсь теми мыслями, что патокой текут днём сквозь разум, не задевая струнки души. Всё вроде честно, и я свою цену заплатил. Но почему-то всё ещё просыпаюсь среди ночи в холодном поту с одним вопросом на губах:

– А стоило ли оно того?

«Некоторые из вас могли стать невольными свидетелями ночных арестов сторонников старого режима. Уверяем вас, что все злодеи были наказаны и теперь никакие возмутители спокойствия не смогут проливать кровь на улицах города».

Вестник ЦИТАДЕЛИ, выпуск 28.10.

Наутро

02.09.84

Когда солнце взошло над руинами, во всём городе царило безмолвие. Разрушенные остатки мегаполиса пребывали в трауре. Продлится это недолго. Рано или поздно жизнь вернётся на круги своя. Лишь шрамы, нанесённые нами, останутся на многие десятилетия, до тех пор, пока не умрёт последний свидетель наших деяний. Дело сделано.

Никто здесь более не сможет сопротивляться нашей власти. Никто даже не посмеет поднять глаза на наших солдат, по крайней мере, пока мы не дадим слабину. Да, рано или поздно это произойдёт, хватка ослабнет, а недобитые крысы выберутся из своих нор и позарятся на честно заработанный нами кровавый хлеб. Глупо рассчитывать, что будет иначе. Мы с трудом выгрызли себе эту победу. Великий магистр Опий стар и скоро отправится на тот свет. Много с этой страны мы всё равно не получим, а её обширными и перспективными территориями теперь управляет чёрт знает кто с наполовину свободным статусом. Однажды местные поднимут мятеж и снесут всё наше правление вместе с нами. Меня, скорее всего, вздёрнут на первом попавшемся дереве или столбе. Таков естественный порядок вещей.

Однако я спокоен, ибо всё это будет потом. А сейчас новый комендант Опий и весь остальной Орден Карнима на коне, а простые ронийцы в ужасе. Пока ещё не о чем беспокоиться и незачем себя хоронить. Свыше нам всем дарована передышка и долгожданный мир, стоит наслаждаться им и хвататься за каждую возможность продлить его ещё хотя бы на немного.

Если говорить о текущем моменте, то в нём есть только безмолвный город, кажущийся вымершим, и двое военных прямо посреди него, стоящих на речной набережной. Это я и генерал Соколов. Салем, стоило ему проснуться (и отойти от того, как мы интерпретировали его приказ о наведении порядка), отправил нас встречать некую крайне важную персону, что обещала прибыть в Ронию, как только стихнут звуки выстрелов. Жаль, что комендант не раскрыл подробностей о личности столь важного гостя, ибо я просто сгораю от нетерпения узнать, кто же будет столь безумен, что согласится приехать сюда, в страну, которая только что была отброшена в каменный век. И самое главное, зачем этот человек Салему.

– Если комендант не сказал, кого именно мы встречаем, значит, знай мы его, мы бы отказались, – как будто бы в завершение моих мыслей заключил Соколов, зажигая смехотворно тонкую, для столь грузного и статного мужчины, сигарету.

– А разве у нас есть возможность отказаться выполнять приказ?

– Как мы недавно выяснили, у вас, рыцарей, нет, – язвительно произнёс генерал, выпустив первый клуб отвратительно пахучего дыма, – а лично я волен сказать «нет». Скажи, зачем ты вообще поддержал этого сопляка с по-детски наивными взглядами на жизнь?

– Поставь себя на его место. Конечно, только дурак, будучи в трезвом уме, мог согласиться стать главной мишенью для всех тех камней, которые могут полететь в наш режим. Но я не вижу дурака в Салеме. Наивного мечтателя – да, его трудно не заметить. Но в этой мечтательности и есть то, что может спасти даже столь безвыходную ситуацию, в которой мы все оказались. Ибо его решения не будут продиктованы скупостью или страхом, а потому будут разительно отличаться от решений всей остальной хунты.

– Может, ты и прав. Но почему бы нам просто не следовать во всём внутренней политике Ордена и обойтись без ставок на сомнительных кандидатов?

– Ну, иногда стоит играть ва-банк, чтобы в перспективе получить столько денег, что больше никогда не придётся играть в принципе. Тем более у Ордена полно своих сложностей, и он не будет решать за нас наши. По существу, Карнима интересуют лишь ресурсы, доступ к океану да поля. А потому мы сами по себе, и за каждую нашу ошибку комендант отвечает своей головой. Хотя бы поэтому стоит дать ему шанс самостоятельно участвовать в решении государственных проблем. Это будет честно.

– Всё равно я считаю это большой ошибкой. Но раз уж окунулся в омут, то надо нырять с головой. Паршивая овца среди нас, ох паршивая!

Генерал усмехнулся, докурил свою малюсенькую сигаретку и выбросил её прямиком в канал. Затем он достал из кармана окрашенную всеми цветами радуги пачку с аляпистой надписью «Tod-Damen»²⁰ и выудил из неё ещё одну тонкую папиросу, которая тут же оказалась у него в зубах. Убрав пачку обратно в карман, Соколов, с лёгкой ноткой горечи в голосе, добавил:

– Но мы, знаешь, не лучше. Это же наша идея была устроить бойню, чтобы сразу пресечь все противоречия.

– Тем не менее с поставленной задачей мы справились. Комендант сказал обезопасить город – мы обезопасили, методы волновать никого не должны. Тем более это было необходимое дополнение к приказу, которое, как можно заметить, хорошо сработало. Остальное – головная боль Салема.

– Разве не ты его только что жалел?

– Я лишь говорил, что нам стоит дать ему свободу выбора своей судьбы. Я не говорил, что с него нужно убирать ответственность за этот выбор.

Генерал усмехнулся:

– Крайне интересная философия для военного преступника.

– У кодекса Ордена много ограничений. Но также немало и лазеек. Ты обязан подчиняться приказам, но даже вне их любое твоё действие – это ответственность твоего командира. То есть если рыцарь грабит, убивает и насилует, то согласно кодексу это делает не он, а его начальник.

– А разве он вообще может грабить и насиловать? Мне казалось, вы против таких вещей. Ты, кажется, сам не так давно говорил мне, что мародёрство неприемлемо.

– Для низших чинов – да. По многим причинам: от дисциплины и до сохранения образа высокодуховной элиты. Но на самом деле кодекс и честь никак не мешают удовлетворять все свои животные потребности, благо мало рыцарей вообще читали кодекс, на котором они клялись верности, и ещё меньшее количество знает, как на самом деле работают его правила. А потому простым солдатам можно говорить что угодно по поводу правил поведения, и они всё равно будут в них свято верить.

– И что все командиры рыцарей такие гнилые внутри?

– Гнилые? Я тебя умоляю. Все мы такие же обычные люди, с такими же обычными потребностями, особо обостряющимися в тяжёлые времена. Однако мы вынуждены, как и любой другой правящий класс, сохранять имидж чистоты и непорочности. Крайне старая история, возможно, такая же старая, как государства, но я не вижу в ней ничего плохого. Всё лучше, чем хаос безвластия и безумство масс.