Этот паренёк был как заводная игрушка – трещал, не переставая, кажется, даже не прерываясь, чтобы сделать вдох. Лара подумала, что он, должно быть, нервничает, работая на месте Мадам Фонсеки. Она была легендарной старухой.

– Сначала я работал только с местными, которые обо мне знали, – ну там, матери, у которых пропали дети. Родители всегда ждут ответов. – Он снова вернулся к Лариной руке, перевернул её и внимательно осмотрел её пальцы.

– Вот потому в то первое лето я уйму времени потратил, стоя в жуткой дыре на Канти-роуд, 68, в Алабаме, где эти временные самодельные кресты около крутых поворотов, или на Десятой автостраде – шёл по краю дороги, пока мимо свистели фуры.

Он посмотрел на Лару, словно она должна была знать, где находится Десятая автострада.

– Но потом меня нашла Мадам Фонсека, когда она была в Монтгомери, и она помогла мне отточить моё «ремесло», как она это называла. И картам меня обучила.

Лара выдохнула. История закончилась. Шей снова повернул Ларину руку ладонью вверх. Обезьянка потянулась и коснулась линий на её ладони. Из-за её выразительных карих глаз и почти человеческого личика казалось, что зверёк относится к этому очень серьёзно.

– Я знаю, Мистер Тисдейл, – кивнул Шей. – Я тоже это вижу. Невероятно, но этот малявка очень точно определяет самое главное в каждом чтении.

– Мой жених оставил меня у алтаря девять месяцев назад, – саркастически хмыкнула Лара. – Это он и определил?

Шей Спир с прищуром разглядывал её лицо, как будто пытался взглядом пробурить в ней скважину. На носу у него набух здоровенный юношеский прыщ, и Лара ехидно задумалась, укажет ли Мистер Тисдейл и на это.

Шей закрыл глаза – наверняка сугубо напоказ.

– Ничего.

– Ничего? – То же самое Одри сказала в день её свадьбы.

– Ну, случается. – Он как будто извинялся перед партнёршей за то, что у него не встал. – Иногда они… не здесь. Как ваш жених. Он… ушёл.

– Ну, чёрт возьми, а то я не знала, – огрызнулась Лара. – Куда он ушёл?

– В никуда. – Шей пожал плечами. – Этот мальчик – не твоя судьба.

– Что ты сейчас сказал?! – Лара поневоле повысила голос и наклонилась вперёд. Те же слова произнёс мужчина в поле много лет назад.

– Он не важен.

Нет уж, для Лары он был важен – а также был единственной причиной, по которой она тратила деньги, чтобы этот грёбаный мальчишка потискал её руку.

– Кто ты такой?

Шей Спир быстро схватил Лару за запястье и рванул её руку вниз. Дешёвый столик задрожал и чуть не опрокинулся. Парнишка склонился к ней так близко, что Лара почувствовала запах его жвачки с корицей. Лара заволновалась, не пытается ли он её поцеловать, и мысль об этом отбросила её назад. Эта перспектива, кажется, оттолкнула и Мистера Тисдейла – обезьянка соскользнула с колена Шея и, вереща, поскакала из комнаты.

– Я вижу тёмную магию… Тёмный Цирк в тебе, девочка. Это твоя судьба. – Его голос больше не был мальчишеским, он приобрёл глубину оперного баритона. И откуда взялся этот русский акцент? – Ты – часть Дьявольского Цирка. Ты ключ к нему, ты одна. Но берегись! Она знает это, и она идёт за тобой. Она хочет твоей смерти.

Шей помотал головой и глянул на Лару из-под сальной чёлки.

– …Что я сказал?

– Ты не знаешь? – Лара баюкала больную руку, пытаясь понять, останется ли синяк.

– Оно само приходит. Вот почему я предпочитаю работать с руками.

– Ну, ты бормотал что-то о Тёмном Цирке. И звучал как-то… с русским акцентом.

– Тайный Цирк? – Он удивлённо округлил глаза. – Я? – Мальчишка выглядел неважно, почти болезненно. – Готов поспорить, это Мадам Фонсека опять через меня вещает. Ненавижу, когда она так делает. Я и сам справляюсь, без её вмешательства в каждый грёбаный сеанс.

– Ты сказал «Тёмный Цирк», а не «Тайный Цирк». – Лара взглянула на потолок – не висит ли там призрак Мадам Фонсеки?

– Это одно и то же. – Шей дёрнул плечом. – Кто-то зовёт его Тайным, кто-то – Тёмным.

– А какое отношение этот цирк имеет ко мне?

– Понятия не имею. Зависит от того, что я сказал. – Мальчишка осмотрелся по сторонам рассеянно, как будто хотел покурить. – Эй, а где Мистер Тисдейл?

– Сбежал, когда ты заговорил странным голосом.

– Ох блин, серьёзно? Выбежал? – Шей посмотрел под столом, потом задрал голову, везде высматривая маленькую обезьянку. – О нет, надо его найти. Он на свободе влипнет в неприятности.

Мальчишка аж вспотел.

– Этого только не хватало. – Лара закатила глаза. – Ещё ты сказал, что я в опасности и что некая «она» хочет моей смерти. Кто хочет моей смерти?

Он всё ещё был в некотором смятении и с усилием сглотнул: кадык прокатился по горлу.

– Мэм. Если я так сказал, вы в очень большой опасности. Вы простите, но я в таких вещах никогда не ошибаюсь. Мадам Фонсека говорила, у меня дар – и так и есть. – Он залез под стол, вытащил серый ящик для сбора денег и со стуком поставил перед Ларой. – С вас двадцать долларов.

Когда Лара выходила из кабинки Мадам Фонсеки, у неё слегка кружилась голова. Что за чертовщина здесь творилась? Боковым зрением она различила, как колыхнулась занавеска. Из-за неё появилась крохотная лапка, а следом – обезьянье личико.

– Мистер Тисдейл?

Обезьянка опасливо осмотрелась, будто что-то её пугало, и подошла к Ларе, неуверенно, как робкий пёс. В протянутой лапке был какой-то пакет.

– Это мне? – Лара нагнулась. С каждой минутой странностей в этом цирке становилось всё больше.

Стоило Ларе забрать пакет, обезьянка удрала. Лара изучила подарок: причудливый плоский конверт из плотной блестящей золотой бумаги. Конверт был адресован «Мадемуазель Ларе Барнс». Лара подцепила пальцем конец клапана, но бумага не поддалась.

Попытавшись ещё раз, она противно порезалась о край.

– Чёрт!

Капля крови упала на клапан конверта, и он сразу отклеился. Слизывая кровь с пальца, Лара другой рукой открыла конверт. Внутри лежала старая общая тетрадь: бежевая обложка до того потрёпанная, что сделалась коричневой.

– Это ещё что такое? – Когда её нашла Одри, Лара посасывала порезанный палец, держа конверт на отлёте. Мать дала ей носовой платок из сумочки и забрала неожиданный подарок из её рук.

Лара пожала плечами.

– Мне его дала обезьянка.

– Обезьянка? – заинтересовалась мать.

– О, поверь мне, это не самое странное, что происходило со мной сегодня.

Пока мать держала конверт, Лара вытащила наружу толстую тетрадь, а Одри тем временем перевернула плотную бумагу и осмотрела клапан.

– Странно. Адресовано тебе. Наверное, от кого-то из наших бывших циркачей. Я даже не знала, что кто-то из них здесь.

Лара начала перелистывать страницы, мать заглядывала ей через плечо. Рукописный текст явно относился к другому веку, почерк петлистый и вычурный в отличие от беглой скорописи поколения Лары – сейчас люди во всём гнались за скоростью. Со временем чернила сделались почти одного цвета с бумагой: выцветшие тёмно-коричневые буквы, аккуратные и чёткие, с большими петлями на заглавных. Все записи были на французском языке. Лара могла разобрать имена: Сильви и ещё какое-то на Э. Она некогда свободно владела французским и удивилась тому, что утратила навык, но ей всё равно не терпелось открыть текст и начать переводить.

Мать взяла тетрадь в руки и с прищуром посмотрела на обложку.

– Мне бы мои очки для чтения.

– Как ты думаешь, что это?

– Я бы сказала, что дневник. – Одри с любопытством пригляделась к надписи. – Датирован 1925 годом.

На дневнике значилось: «LE JOURNAL DE CECILE CABOT»[9].

Лара осторожно коснулась страниц, словно те могли рассыпаться от прикосновения.

– Тебе это всё не кажется странноватым?

– Ну… – Одри вытащила из сумочки ключи. – Я бы на твоём месте никому не говорила, что тебе его дала обезьянка. Но только…

– Что?

– Я и не подозревала, что Сесиль вела дневник.