– Думать и желать – не одно и то же, моя умная куколка. Желание исходит из сердца, не из головы.

Всегда будучи послушной ученицей, Лара попробовала подражать его движениям своими маленькими пальчиками и, к своему удивлению, услышала скрип карусели – та начала двигаться.

– Браво! – воскликнул он и зааплодировал.

Она покачала головой.

– Это ты сделал. Не я.

– Нет. Клянусь, я ничего не делал, малышка. – Он нагнулся к ней. – Ты – та, кто нам нужен. Цирк – настоящий цирк – твоя судьба. Однажды ему потребуется, чтобы ты сотворила волшебство, – и я позову тебя. Ты понимаешь?

Хотя Лара кивнула, она не поняла сути его слов – здесь не было ни Сесиль, ни её матери, чтобы перевести их, упростить или дать понятный ей контекст. Она в восторге смотрела, как вращается карусель, и настолько увлеклась, что совсем забыла, что мужчина тоже стоит здесь. Когда движение прекратилось, как будто внутри закончился заряд батарейки, Лара повернулась сказать что-то незнакомцу – но он уже исчез.

Обернувшись, она увидела, что карусель постепенно пропала из виду, и шатёр снова стал грязным, пустым, тусклым и обмякшим. Сверкающая люстра тоже исчезла, и верхняя часть шатра обвисла, как будто не выдержала бы тяжести даже рождественского стеклянного шарика.

– Вернись! – сказала Лара.

Было что-то такое в этом человеке – даже если Лара не понимала точно, что он имел в виду, она знала, что он говорит правду. Её мама тоже могла делать необычные вещи – волшебные вещи. Лара замечала, как Одри отпирает двери, заставляет телефон звонить и даже останавливает грозу на улице – когда не знала, что за ней наблюдают. Один раз Лара слышала, как Сесиль и её мама обсуждают заклинание. Одри что-то повторяла нараспев под руководством Сесиль. Лара распласталась по полу, чтобы подглядеть за ними в щёлку под старой дверью. Она попыталась запомнить слова, но они пели слишком быстро. Всё это было очень увлекательно: тайный ритуал, диковинный язык, мерцающие свечи – свет тускнел по всему дому и снова становился ярким, как будто Одри вытягивала энергию из всего, что её окружало.

Лара чувствовала притяжение в напеве, в словах матери.

Пока магия ещё новая, она опирается на переживание того, чего ты больше всего хочешь, дорогая. Не на концентрацию.

После того как незнакомец показал ей, как изменить шатёр, Лара стала пытаться сама использовать более простые приёмы. Она начала с замка на двери кабинета Саймона. Это была простая дверь, требовавшая маленького движения пазов дверной ручки. Закрыв глаза, Лара подумала не о замке, а о том, как крутит монетку между пальцами. Потом вспомнила стоящую у Саймона банку с конфетами. Тем же утром он наполнил её мятными лепёшками. Лара очень хотела мятную лепёшку. Сосредоточившись на своём глубоком желании ощутить хрустящий, сахарный вкус лакомства, она услышала, как щёлкнул замок.

Теперь все её «корректировки» были направлены на то, чтобы починить шатёр. Через неделю Лара вернулась к нему. Она начала с цвета: сосредоточилась на выцветших синих полосах полотна, представляя океанскую синеву. И у неё получилось уговорить обветшалую ткань измениться, Лара увидела, что цвет стал ярче. Следующим шагом, используя собственную руку как модель рычага, она подняла верхушку, как будто подтянула вверх крышку баночки с конфетами. По её приказу шатёр поднялся, и бежевый цвет тоже начал светлеть.

– Карусель, вернись.

Ничего.

– Карусель, вернись! – Лара так громко выкрикнула приказ, что Гомес Аддамс – теперь его звали Сквигги[4] – беспокойно поднял голову.

Лара смогла различить какой-то проблеск, услышала слабое эхо органа, как будто он был где-то далеко, тихий далёкий звук за гранью досягаемости. С растущим нетерпением она повторила: «Карусель, вернись», – и снова увидела мерцающий силуэт, но затем всё исчезло. Одновременно с этим опустился и шатёр, вернувшись в своё прежнее унылое состояние. Лара чувствовала себя измученной. Это было тяжелее, чем вскрывать замки.

Она знала, что скажут отец и дедушка – что у неё «богатое воображение». А как бы ещё она себя занимала, будучи единственным ребёнком в семье? Но когда она пошла на место, где стоял тот мужчина, она нашла на земле давно увядший цветок клевера. Это мужчина сорвал его, не она. Она собрала остатки цветка как доказательство реальности того, что видела, и положила лепестки между страницами своей книги сказок «Румпельштильцхен». Месяцы спустя она раскроет книгу и увидит в провощённой бумаге засушенный цветок.

Он сорвал этот цветок. Он был реален. Она не сошла с ума.

Лара каждый день возвращалась на поле. Если уж ей приходилось упражняться в игре на гитаре, можно было поупражняться и в этом. Неделями она натягивала и делала ярче старый шатёр. Однажды Лара даже смогла призвать карусель, но удержала её лишь несколько мгновений, пока та не исчезла. Неделей спустя в грозу шатёр перевернулся, и старая ткань окончательно разорвалась.

Пока продолжалось лето, к Сесиль приезжали пожилые мужчины и женщины, чтобы предаться воспоминаниям о старом цирке, как будто их приносило течением. Бывшие артисты долго ехали на своих старых побитых грузовиках, чтобы посидеть с Сесиль на крыльце, попить чай со льдом или джин «Танкерей» с тоником и повспоминать жизнь в былые времена.

Лара обожала таких гостей. Когда она видела старый пикап на подъездной дороге у дома Сесиль, она мчалась через поле, чтобы посмотреть, кто приехал. Сидя на крыльце, взрослые беседовали, пока Лара играла со своими Барби или Лего, притворяясь, что не слушает, – на деле она никогда не пропускала интересный рассказ. Циркачи были великолепными рассказчиками. Один высокий нескладный мужчина над стаканом джина с тоником плакался Сесиль о потере своей любимой цирковой лошади от колик. Из своего короткого опыта общения с лошадьми Лара вынесла, что они таинственные, хрупкие существа. Мужчина был так расстроен, что Лара решила подарить ему свою игрушку – пластикового светло-жёлтого коня Джонни Уэста, по кличке Молния.

– Вы можете взять мою лошадь.

Лара помнила, что очень любила игрушку, и держала её за ноги, проверяя, что плотно закрепила маленькое коричневое седло из ПВХ. Как будто это было самое выигрышное качество лошади.

Мужчина с признательной улыбкой отказался от игрушки, вытащил из заднего кармана носовой платок и вытер лицо.

Когда он ушёл, Сесиль опустилась на колени и села рядом с Ларой на пол – Лара почувствовала в воздухе запах её духов «L’Air du Temps». Загорелая до черноты, с коротко стриженными седыми волосами и лицом в форме сердца, Сесиль единственная из всех женщин, кого знала Лара, красила губы ярко-красной помадой, но сейчас, после затянувшегося приёма гостей, яркий цвет поблёк.

– Ты так мило поступила, Лара. Это было очень трогательно. – У Сесиль до сих пор сохранялся сильный французский акцент, и Лара временами обнаруживала, что сама считает «un, deux, trois» или говорит «n’est-ce pas»[5].

Лара пожала плечами и заставила Молнию скакать галопом.

– Да это пустяки. Мне просто захотелось о нём позаботиться.

– Какие любопытные вещи ты говоришь. – С акцентом голос Сесиль звучал особенно музыкально.

– Он сказал, что цирк – моя судьба.

– Кто сказал?

Лара посмотрела в сторону. Она не хотела рассказывать о нём.

– Лара? – с нажимом переспросила Сесиль, в её голосе появилась обеспокоенность.

– Мужчина в поле. – Лара опустила глаза в пол.

– Какой мужчина в поле? – Сесиль повысила голос.

Лара пожала плечами.

– Просто мужчина. Иногда с ним ещё бывает женщина. Марго.

Сесиль выглядела потрясённой.

– Где ты его видела?

Лара указала на поле за собой.

– Последний раз – когда мы поставили шатёр.

– Повтори мне точно, что он говорил.

Прабабушка развернула Лару к себе и привлекла ближе. Что-то в дыхании Сесиль пахло, как рождественская ёлка.