Вздрогнув, Николай очнулся от воспоминаний. Солнце уже распалилось, воздух заметно потеплел. Пчелы, словно сверив часы, в срок приступили к своей работе. Радостно загудели ульи, звуки сакральной работы разнеслись по окрестностям. Ничто на протяжении тысячелетий не изменилось, ни в их технологиях, ни в распорядке, ни в результате.

Николай всякий раз поражался этим удивительным созданиям природы, их красоте и святому, жертвенному труду во имя жизни своей и человеческой. Можно в связи с этим говорить о естественном отборе, об эволюции, а можно – о Божием промысле, о Божией заботе о человеке, для которого мед – и пища, и лекарство от множества недугов, и лакомство, дарующее радость. Николай не спорил ни с кем, ему было ясно – пчелы действительно Божьи создания.

Он и сам не понимал, как увлекся пчелами. Никто из его родных или друзей не занимался таким многотрудным делом. Возможно, причиной тому – его профессия. Тяга к небу. Он был летчиком и когда-то тоже летал, как эти трудолюбивые создания. А сейчас ему осталось лишь наблюдать за их полетами, выверенными, целесообразными.

Солнце уже достигло зенита, нагрело не только стенку старого сарая, но и кожаную куртку Николая. Пчеловод высвободился из своих раздумий, из креслица, из томления на солнце, снял куртку, повесил ее на спинку стульчика и пошел к ульям.

Пчелы трудились без устали. Одни улетали за пыльцой, у других было дело на летке нижнего яруса улья. Николай тоже включился в работу, которую необходимо было по непререкаемому пчелиному графику обязательно закончить сегодня. Николай так увлекся своим делом, так уверенно и вдохновенно, как у дирижера, двигались его руки, так сосредоточились мысли, что даже не заметил, как подошел хозяин старой усадьбы.

– Здравствуй, Николай.

– Здравствуй, Франц.

– Ну что, весна наконец-то пришла?

– Слава Богу, – ответил Николай, – хоть займусь делом наконец-то…

– Ну что же, времени у тебя много. Ты стал свободной птицей – так у вас в России говорят?

– Это почему же «свободной»?

– На работу не ходишь. Прощай, фабрика.

– А, ты об этом. Да, я свое отработал. И в России, и в Германии. Старый я уже стал, Франц, недавно шестьдесят шесть стукнуло. Остается одно – пчелы. Это мне еще по силам. Только русские говорят – не «свободная птица», а «вольная». Понимаешь отличие?

– Нет. А почему вольная? В чем разница?

– Не могу тебе объяснить, Франц. Это понимание приходит с личным жизненным опытом. Но в России говорят именно «вольная».

– Ну раз говорят, значит, Николай, ты – птица вольная. Ты просил у меня место под маленький домик? Я – не против. Вот здесь и поставь его, – немец указал рукой на площадку у сарайчика.

– Спасибо, Франц. Только давай заключим договор на аренду земли.

– Зачем тебе это? За аренду нужно платить.

– Так спокойнее.

– Как скажешь.

Приятели пошли по дорожке вдоль широкого луга. Николай не замечал, что наступает на первые полевые цветы, которыми недавно любовался.

– А я ведь тоже стал свободным человеком, – неожиданно сказал Франц и печально улыбнулся.

– Тоже закончил работу на фабрике?

– Нет, мне еще рано, до пенсии два года. Я продал коров.

– Чем они тебе помешали?

– У нас с женой уже сил нет ухаживать за ними. Наемные работники недешевы. Молоко мое получается дороже, чем в магазине.

– А как же вы без коров?

– Не знаю.

– Жалко, мы с Мартой так их любили. Молока, правда, никогда не пили, желудки не позволяли. Дети и внуки живут отдельно, разлетелись по всей Европе. Поэтому без молока проживем, а вот без коров – не знаю. Сколько себя помню, они всегда рядом.

– Ладно, Франц, не грусти.

– Луг в аренду просят, сено-то нужно многим хозяевам. Конечно, отдам, не пропадать же добру. Нам-то косить и не для кого, и не по силам.

Дальше они шли молча. Подойдя к сарайчику и увидев складной стульчик, Франц удивленно посмотрел на Николая.

– И ты здесь сидишь?

– А что?

– Разве в доме мало места? Он же всегда пустой!

– Я не отдыхать сюда приезжаю, Франц. А от дождя и сарайчик сгодится.

– Ты ведь не завтра свой домик поставишь!

– Я, Франц, люблю все делать быстро. Завтра подпишем договор аренды, а послезавтра – начну нулевой цикл…

Хозяин опасливо подошел к первому улью, заглянул сбоку и в восторге одобрительно покачал головой.

– Ты посмотри, какая сложная жизнь! – восхищенно сказал он. – На первый взгляд – хаос, ничего не понять, а в действительности – строжайшая организация. Я кое-что читал о пчелах. Удивительные создания…

– Для них тоже весна наступила, Франц. Начало жизни. Ты помнишь себя молодым?

Франц улыбнулся и огорченно махнул рукой: то ли на безвозвратно ушедшие годы, то ли на себя самого, не сумевшего реализовать всё, о чем мечталось в молодости.

– Разве такое забудешь?

Они синхронно похлопали друг друга по плечам. Франц пошел домой. Николай вернулся к прерванному делу, а мысли его всё кипели вокруг одной и той же горькой думы.

Заместитель командующего военно-воздушной армией назначил встречу с Николаем на поздний вечер. Привычка работать по вечерам и ночам передалась ему от отца – командира сталинских времен. Назначать совещание на семь, восемь часов вечера считалось в порядке вещей. Ничего, что все участники после рабочего дня уже плохо соображают, зато необходимые решения приняты. Так было в новые советские времена и плавно, без особых изменений перешло в новейшие – российские. Заместителя командующего Николай хорошо знал, они окончили одно училище, только тот был на два курса старше. Служба в горячих точках способствовала быстрому его повышению, хотя военными талантами он не блистал, но человеком слыл уравновешенным, рассудительным. Так что ничего дурного от этого позднего вызова Николай не ждал. Где-то глубоко внутри теплилась надежда, что Москва согласовала ему очередное звание. На генеральской должности Николай служил уже год и знал, что документы на повышение отправлены в министерство.

– Заходи, Николай, – вполне доброжелательно встретил его генерал. – Коньячку выпьешь?

– Спасибо, сегодня моя смена.

– А я выпью, – генерал достал из большого несгораемого шкафа красивую бутылку какого-то иностранного коньяка и обычный граненый стакан. Стакан он наполнил до краев и, как и положено российскому генералу, в три глотка осушил его.

– Присядь, полковник, – как-то безрадостно произнес генерал.

Было видно, что ему трудно начать разговор. Потом неожиданно зло, с затаенной обидой заговорил:

– Утешать я тебя не стану. В армии сокращение, ты в числе тех, кому придется уйти на пенсию. Пенсия, правда, неплохая, прожить можно. Командующий лично внес тебя в список. Я пытался тебя защитить, но получилось только хуже. Начальник мой заорал, чуть ли не затопал ногами. Понимаешь ситуацию?

Николай почувствовал, как гулко забилось сердце. Казалось, что удары его были слышны в каждом уголке этого огромного кабинета.

– Что молчишь?

– Что тут скажешь, – с усилием выговорил Николай. – Без слов все ясно.

– Обматерил бы хоть, что ли.

– Кого?

– Меня.

– Тебя-то за что?

– За жизнь нашу долбанную, когда здорового, умного, сорокалетнего профессионала выбрасывают на пенсию…

– Кому дела передать?

– Своему заместителю.

– Разрешите идти?

– Иди.

Николай словно во сне шел по коридорам огромного здания, машинально с кем-то здоровался за руку, кому-то козырял. Скольких друзей и знакомых провожал он в запас! Порой это было радостным событием, порой грустным. Однако эти события не касались его лично, поэтому не затрагивали его сердца. Ему казалось, что с его послужным списком, с его опытом и знаниями он будет незаменим до смерти. Но больнее всего мучил вопрос – за что? По всем армейским законам уходить на пенсию ему было еще рано. По крайней мере, можно было послужить еще лет пять-семь.