Александр встал по стойке смирно и отрапортовал:

– Есть, товарищ начальник.

Молодой землеустроитель вышел из кабинета начальника в сомнении и скверном настроении. Не понимая новой должности, он чувствовал, что быть начальником этого «очистительного» отдела не такая уж великая честь.

Название – «по подготовке водохранилища» мало о чем говорит, но понятно, что подготовка будет связана с очисткой земли от живущих на ней людей, с отрывом их от родных мест, от родительских могил, от прежнего жизненного уклада. Александр, представляя масштаб и суть своей будущей деятельности, расстроился еще больше.

Тревогу пришедшего с работы сына заметила мать.

– Саша, что с тобой? По работе чего или… – она кивнула головой на фотографию в красивой рамочке, где счастливый Саша был запечатлен рядом с красивой невестой.

– Да ничего, мама, все нормально, – отмахнулся сын от материнской заботы, граничащей с любопытством.

– Ой, мать не обманешь, вижу, что-то мучает тебя, – продолжала она приставать к великовозрастному своему ребенку.

– Ты о чем, мать, причитаешь? – спросил вошедший в комнату отец.

– Да вот, спрашиваю Сашу, чем он так расстроен.

– Ты последняя, кто этого не знает, все уже знают, что его мучает.

– Что же это? – предчувствуя неладное, ужаснулась женщина.

– А вот то: он будет людей с насиженных мест сгонять и на другие земли переселять.

– Зачем? И что, против воли людской? – всплеснула руками мать.

– А зачем ему воля, подъедет, на лодку посадит их, как дед Мазай зайцев, и все тут, – вроде в шутку, но в целом правильно и неодобрительно, объяснял суть будущей деятельности сына отец.

Александр возмутился.

– Батя, ну ты-то хоть ничего не придумывай.

– Ой, Саша, Саша, фамилию нашу позоришь. Ванька Куклин вокруг пальца обвел тебя.

– Паша, Ванька же твой друг с самого детства. Может, ты ошибаешься? – в оправдание случившегося вставила слово мать.

– Да, друг, но видишь, что друзья могут сотворить. Всю жизнь Бугровы трудились на благо родного края, ведь наши предки и деревню образовали, и имя она до сих пор носит наше. И вот – всё под корень. Кто решил? Зачем?

– Отец, это распоряжение из Москвы, из ЦК. Мы обязаны его выполнять, – пояснял безвыходность ситуации Александр. – Ты так говоришь, будто я лично водой Илима деревни заливать буду.

– Да если бы ты это сделал, я бы своими руками тебя задушил.

– Паша, прекрати разговор в таком тоне, а ты, сынок, пока не поздно, иди, откажись, – примиряюще проговорила мать.

– Не могу, мама, это партийное поручение.

– И чего?

– Ничего особенного, Ульяна, в партию не примут нашего сына, если откажется.

– И что же теперь нам делать? – всхлипнула огорченная женщина.

В это время в избу вошел Иван Перфильевич Куклин.

– А ты откуда? – неприветливо зыркнула на него Ульяна.

– С улицы. Вы тут так орете, что на берегу слышно.

– Тут не орать, выть хочется, – сердито, не глядя на приятеля, пояснил как будто самому себе Павел.

– Так сразу и выть? Сын-то перед вами в чем провинился? Он плотину строит, и от него зависит, где море будет.

– Ваня, – уже спокойнее сказал Павел, – ты ведь понимаешь, что не было в родове Бугровых людей, кто бы против односельчан пошел, а тем более, стал людей с родного Илима сселять.

– И в Куклинском родове тоже не было. Ты что – хочешь, чтобы кто-то из посторонних пришел и занялся этим, и дров наломал? А кто людей лучше знает, и кого люди знают, кому поверят – ты об этом не подумал? Тут ведь не просто переселение, тут ведь местные отношения знать нужно: кого – куда, кто со скотиной, а кому деревенский труд в тягость. Нужно знать, где новый поселок разместить, как к нему добраться, что сделать, чтобы люди время не потеряли, а сразу прижились и за дело взялись. Планов – море, работы – тьма, и мы понимаем, что благодарить за нее не будут.

– За что ты, Иван, Сашку на такое неважное дело сподвиг? Неужели никого другого не нашлось? – тщетно пытался спасти сына отец, закаленный в военных баталиях.

– Ульяна, ну хоть ты пойми! Я твоего сына не на какое-то худое дело подбиваю. Скажу тебе по секрету, нет никого лучше, честнее, грамотнее твоего Александра. Только такие должны быть на этой должности. Чужак так все порушит-погубит, что осколков не соберешь. А Сашка многое может спасти, восстановить, а главное, старину нашу на новую почву бережно пересадить.

Павел вздохнул, склонил голову и, уставившись на сучок в половице, обиженно вздыхал.

– Ну что ты вздыхаешь? – с учительской интонацией обратился к приятелю Иван Перфильевич. – Что такого плохого совершил твой сын? Помочь ему нужно, чтобы домой с радостью бежал, знал, что вы всегда и поймете, и выслушаете его, и посоветуете. Тягот у него на работе немало будет. И зря ты словами разбрасываешься, на великое дело твой сын идет, на свою, современную войну. Еще гордиться будешь и за него, и за фамилию Бугровых. И я тебе не враг, со школьной скамьи вместе, войну прошли, оба живы остались. И дальше будем вместе за родину стоять. Только стояние это разным может быть. В минувшем времени остаться нельзя, и жить только воспоминаниями о прошлом – невозможно.

– Паша, подними голову, – строго сказала Ульяна, – Иван ведь дело говорит.

– Ой, Иван кого хочешь заговорит, – не глядя на приятеля, продолжал настаивать на своей правоте Павел. – Главное не то, что Иван хочет, а что люди скажут. Наш с тобой сын с насиженных мест их ведь выселять будет.

– Ну, опять слова, по тем же кочкам, – разочарованно махнул рукой Иван Перфильевич и вышел, не закрыв за собой дверь.

За все время диспута Александр не произнес ни слова. Он понимал справедливость слов отца и в тоже время был согласен с Иваном Перфильевичем.

Мать подошла к сыну, посмотрела ласково, стряхнула пылинку с плеча рубахи.

– Как жить-то будем, Саша? – словно не сына, а саму себя задумчиво спрашивала женщина.

Александр взял ее руку, нежно прижал к своей груди и не очень уверенным тоном ответил:

– Все нормально, мама, все будет как надо. Не волнуйтесь, ну а люди… – он задумался на мгновение. – А людям будем объяснять, разговаривать с ними и не обижать.

Мать внимательно посмотрела на своего умного сына, который уже давно стал и для нее авторитетом. Взгляд ее голубых, еще не выцветших глаз, видевших много невзгод и лет, казалось, одобрял сына. И слова нашлись:

– Да, может быть, люди работу увидят и поймут тебя и начальников твоих, и заботу государства о них поймут. Ведь речь идет о лучшей жизни, к которой мы не привыкли. Все за коряги да развалины цепляемся, свою бедность бережем, а жизни людской и не видели.

– Ты бы помолчала, мать, ведь говоришь не своими словами, – сурово прервал диалог матери с сыном отец, отстаивая свою точку зрения. Это даже была не «точка», а вся его жизнь. Отец из прошлого, пусть даже героического, не мог рассмотреть новизну отношений будущего. Хотя его нравственная позиция была неоспорима.

– Люди, говоришь, поймут? Может быть, но в начале они нашу родову по косточкам разберут. Одно дело, когда чужаки такими делами занимаются, другое – когда друзья-старожилы. Каждое движение, каждое слово под лупой проверяется.

– Ну уж ты наговоришь страстей, прямо роман какой-то, – отмахнулась от этих доводов жена.

– Может быть, Ульяна, может быть. Но очень я не хотел, чтобы наш сын такую работу исполнил, – непререкаемым тоном постановил глава семейства.

– Отец, я что, все время землеустройством заниматься буду? Мне же производственный рост нужен, опыт нужен. А здесь получу и то, и другое.

– Эх, сынок, жаль, что понять не можешь одного… – не успел договорить отец, как его возмущенно перебил сын.

– Чего же я не могу понять? Что – я должен отказаться от своей профессии или спрашивать на все разрешения твоих старожилов?

– Чего тут спрашивать, если ты собрался людям вред делать.

– Ну ты и скажешь, отец, – обиделся Александр.