Соус голландез остался там, где его и оставили, спасибо за это Берте. Он размазал его по яйцам и с довольным стоном откусил кусочек тоста. Баланс вкусов прекрасен, почти жаль есть его в одиночестве. В такие моменты он ощущал тоску, желание, чтобы было для кого готовить.

– Заткнись. Ты всю неделю готовишь для трех тысяч людей, – сказал он, прерывая собственные мысли.

Жюльен снова сосредоточился на завтраке. Если бы его персонал также хорошо готовил, он бы подавал завтрак в «ДЭКС». Но в нынешней ситуации ему и так забот хватало. Жюльен засунул руку в ящик и вытащил лимонные и имбирные жвачки. Его срочные очистители вкусовых рецепторов сопровождали его повсюду.

Заправившись завтраком, он был готов к началу дня и столкновениям с любыми трудностями, которые тот принесет.

Сегодня Луми сделала очень важное открытие – на велюровой винного цвета ткани ее диванчика был нанесен нежный узор, невидимый глазу, если вы не прижаты к нему вплотную. Она также поразилась, сколько волос у нее посеклось. Это ужасно.

Луми пробежалась пальцами по концам хвостика, поворачивая его то туда, то сюда, раздражаясь сильнее, если не могла найти их. Разве больше ничего не нужно приводить в порядок?

Прошло четыре недели с тех пор, как ей пришлось закрыть «Каралуну». Ее ежедневное расписание превратилось в цикл отказа от завтрака, погружения в диван, попыток не смотреть на счета, оставшиеся после «Каралуны», пропуска обеда, просмотр «Нетфликса» и сна на том же самом диване.

И еще коробки. Ох, коробки. Разложенные беспорядочными кучами, они клонились к ее двери, словно не могли решить, остаться им или уйти. Две веселые раскрашенные вручную фаянсовые тарелки дразнили ее каждый раз, когда она открывала крышку, чтобы распаковать их. Они служили напоминанием о кухонных принадлежностях всех оттенков фиолетового, видеть которые Луми не желала.

Впервые за пять лет ей захотелось позвонить Колтону. Почему-то казалось, что он – единственный, кто сможет понять всю глубину ее падения. Это он наполнял чашку ее кофе в два часа ночи, когда она лихорадочно писала и переписывала в двадцать седьмой раз бизнес-план. Это он возил ее на склады на Лонг-Айленд, в поисках лучших специй, продающихся оптом.

Иногда Луми позволяла себе вспомнить, как он прижимался к ее плечу, почувствовать прикосновение его черных кудрей к ее щеке, вспомнить легкую безграничную улыбку. Но потом она вспоминала, как балерина ответила на звонок с его телефона, и как Луми пришлось спрашивать ее, здесь ли Колтон Перальта, и желание сразу же улетучивалось. Луми гадала, были бы они до сих пор вместе. Правда в том, что она даже не хотела отвечать на этот вопрос.

Впервые в жизни Луми не делала ничего. Но глубоко в душе девушка понимала, что это ей необходимо. Ей было нужно это время, чтобы изучить подробности своего диванчика, выследить посекшиеся концы волос и попрактиковать разговор с Колтоновской балериной. А потом накрыть телефон подушкой и делать что угодно, лишь бы не думать о том, каким огромным провалом оказалась «Каралуна».

Единственное утешение – весь персонал после закрытия нашел работу. Даже лучше, Магда и Брайден получили высокооплачиваемые должности в более престижных заведениях. Они звонили Луми несколько раз, и ей нравилось слушать их новости, но, когда они предлагали навестить ее, она вежливо отказывалась.

Ее мучало давящее чувство, что она уже и так знала, что они скажут о ее внешности, увидев ее. Они заметят, что Луми почти не ела. Одежда висела на ней, а высокие скулы начинали создавать почти жутковатый контраст с впавшими щеками. Возможно, она не заботилась о себе, но ей не хотелось ничего брать в рот, пока что нет.

Она не говорила с Инес с Нового года. Еще не была готова услышать: «Я же говорила». Особенно учитывая, что Луми и так постоянно вспоминала слова, которые мать снова и снова повторяла ей насчет мечты и мечтателей. Луми уставилась на дверь и создала в уме голограмму Инес, бродящую по ее квартире, цокающую языком при виде гор чеков, качающую головой, пока ее жалкая дочь врастала в диван.

Этот образ поразил ее, и внезапно Луми больше не могла оставаться на месте.

– Это бред! – сказала она вслух. – Что-то я могу сделать, – она заставила себя подняться с диванчика и пошла прямо к холодильнику.

– Продается habichuelas con dulce[8]! – проорала Луми так громко, как могла. Январская погода опустошила ее улицу, тротуар посерел от посыпанной соли, которая якобы защищала от наледи. И все же она продала немного домашнего сладкого крема из бобов, который взбила на кухне. В результате в кармане ее бушлата лежали пятьдесят долларов мелкими купюрами.

Девушка мешала смесь в огромном оранжевом автохолодильнике, который купила в долларовом магазинчике. Деревянная ложка опустилась в вязкую, цвета охры массу, и Луми рассеянно наблюдала за завитками, словно создавала их чужая рука. Проведя два часа на обжигающем двадцатиградусном морозе, трудно было не пасть духом.

Мужчины и женщины спешили по улице, нахохлившись, желая спастись от кусачего холода. Еще два часа, сказала она себе, дуя на сложенные чашечкой руки в перчатках. Если за два часа Луми заработала пятьдесят долларов, может, еще через два она сможет купить продуктов на неделю.

Она наложила себе в пластиковый стаканчик немного бобов и обхватила его пальцами, несмотря на подкрадывающийся мороз. Вдохнув вкусные пары, девушка подняла стаканчик к губам и сделала глоток. И сразу же ее язык омыл вкус сгущенки, красных бобов, ванили и гвоздики, а теплый напиток согрел грудь.

Статный человек в черном пуховике длиной по колено завернул за угол Бродвея и двинулся к ней, явно направляясь к дому Луми. Когда этот человек остановился прямо перед ее столом, Луми поняла, что это не просто еще один клиент.

– Луми? – шокированный голос Дженни больше был похож на приглушенное карканье из-под шарфа.

– О, привет, Дженни! – ответила Луми как можно более будничным тоном.

Нехотя Дженни вытащила руки из карманов и сняла шарф, открыв морозу красные щеки. На лоб падали пряди светлых волос и она убрала их пальцами назад.

– Здесь жутко холодно, что ты тут делаешь? – спросила она удивленно.

– Просто зарабатываю деньги, – ответила Луми, опустив взгляд на холодильник.

Дженни посмотрела на маленький лоток и слегка помрачнела.

– Понятно. Ну, мы можем подняться наверх ненадолго? Уверена, ты не прочь погреться.

Луми оглядела улицу. Не хотелось пропустить клиентов, но, если честно, она едва чувствовала пальцы на ногах.

– Ладно, пойдем, – сказала она, поднимая исходящий паром холодильник, пока Дженни складывала стол. Луми поморщилась, открыв дверь и сняв бушлат. Она и так знала, что Дженни собиралась сказать.

– Боже! Луми, ты что, моришь себя голодом? – воскликнула гостья, глядя на худощавую фигуру подруги. Луми быстро пожала плечами и также быстро отошла.

– Нет, конечно, нет, Дженн, – соврала она. Зелено-карие глаза подруги светились беспокойством.

– Ты потеряла килограммов девять с тех пор, как мы виделись в прошлый раз! – сказала она. – Мне придется забрать тебя с собой на работу!

Луми притворно рассмеялась. Дженни работала администратором во Французском Кулинарном Институте, пока они обе учились там, и вскоре после выпуска перешла в отдел связи с выпускниками, где была младшим директором.

Дженни пошла к холодильнику Луми и распахнула дверь. Она прикрыла глаза рукой, увидев пакеты с кокосовой водой и две или три виноградинки, бывшие единственными жителями того места. Она не знала о даре Луми, но после десяти лет дружбы понимала, что еда для нее значит.

– Ох… милая, – она вздохнула, поворачиваясь к Луми и обнимая ее одной рукой. – Это плохо.

Многие годы прошли с тех пор, как Луми плакала перед кем-то, но сейчас, пробыв в одиночестве со своим горем так долго, она не смогла сдержать всхлипы. Женщина опустилась на диван и позволила Дженни обнимать ее, пока буря не утихла, и она не смогла заговорить. Она опустила кучерявую голову на круглое плечо Дженни.